РЕПОРТАЖ С ГОРШКОМ В РУКЕ 16
Дорогие читатели!
Приглашаю вас в младшую группу (от 3 до 4 лет) одного не совсем обычного московского детского сада. Вы познакомитесь со всеми её маленькими и такими разными обитателями, а также с воспитателями и другими работниками садика, с родителями и, конечно же, с проблемами. Куда ж без них…
Разумеется, все имена и названия изменены, любые совпадения случайны.
ИГНАТ
Игнат Игнатенко – цыганёнок. По крайней мере, так говорит его бабушка. Да и внешне он – вылитый представитель этого свободолюбивого племени. Смуглый, худой, с огромными чёрными глазищами и смоляными кудрями. Он так же, как Стасик, постоянно находится в хаотическом движении, такое впечатление, что он не в состоянии не то что управлять, но даже просто уследить за беспорядочными движениями своего вихляющегося, разболтанного тела.
Он постоянно куда-то летит, несётся, спотыкается, падает, вскакивает, опять куда-то мчится, не разбирая дороги, и останавливается только об шкаф или об стенку. Или о другого ребёнка. И даже не замечает, что стукнулся, ушибся. В отличие от ребёнка, на которого он налетел.
Взгляд шальной, ни на чём не сфокусированный. Ни о каких занятиях или играх речи быть не может. Он не в состоянии обратить внимание на то, что говорят или показывают, сосредоточиться, заинтересоваться, вникнуть во что-то, да просто побыть в покое, посидеть – ни на минуту.
Во время занятий и игр, которые проводит воспитатель в группе, няня своими делами заниматься не может - ей приходится носиться за Игнатом, снимать его с окна, вытаскивать с полок шкафов, из ванны, из шкафчиков, закрывать за ним открытые краны с водой, вытирать лужи, вылавливать самые неожиданные предметы, которые он молниеносно выбросил в унитаз, и прочее, и прочее.
Что ему придёт в голову в следующую секунду, предугадать невозможно. На занятия в спортивный и в актовый зал воспитатель ведёт его, крепко держа за руку. Он при этом выворачивается, подгибает ноги, едет за ней по полу, по лестнице, весь извивается и блажит дурным голосом. В занятиях он никакого участия не принимает, носится, как ошалевшая муха, хватает, роняет, дёргает, швыряет всё, что ему попадается на глаза. Поэтому воспитатель стала просто держать его за руку возле себя, чтобы тренер или музыкальный руководитель могли провести занятие с остальными детьми.
Отвлечь, уговорить или чем-то его занять невозможно. По крайней мере, ни у кого не получилось. При этом обращённую речь он понимает и сам говорит – довольно хорошо, но невероятно быстро, проглатывая слоги. Себя он представляет так: Гнашкагнатенко – в одно слово. И бабушка называет его так же – Гнашка.
Бабушка на самом деле прабабушка. Высокая, грузная, очень воинственная старуха. Разговаривает со всеми свысока, безапелляционно, громовым голосом. Права свои знает назубок. Всех распекает, со всех что-то требует, всем грозится всеми карами. У неё два несокрушимых козыря: сирота на воспитании и работа в каком-то министерстве.
Постепенно из разговоров бабки с воспитателями и другими родителями выяснилось, что её непутёвый внук сошёлся с цыганкой, у них родился Гнашка, а когда ему исполнилось полтора года, мать сбежала и его оставила.
Внук, чьи родители были лишены на него родительских прав, разведены и оба имели новые семьи с новыми детьми, принёс Гнашку бабушке, которая, собственно, вырастила и его самого.
А сам, потосковав немного о своей черноокой сожительнице, подался куда-то на юга в поисках счастья.
В каком статусе по отношению друг к другу были эти бабушка и внук, как законодательно были определены их отношения – этого воспитатели так и не узнали.
Как не узнали и о состоянии его здоровья. Он был какой-то «верченый», как говорила про него в сердцах бабушка. Его внимание можно было привлечь лишь на несколько секунд, и оно тут же пропадало или переключалось на что-то другое. В состоянии покоя он не был никогда.
Даже во сне весь подёргивался, бормотал, вскрикивал, крутился так, что оказывался то поперёк, то ногами на подушке, а то и падал с кровати. Его накрывали одеялом, сверху покрывалом и края покрывала подтыкали далеко под матрас с трёх сторон, чтобы Гнашка хотя бы не падал на пол. И, конечно, приходилось с ним сидеть, пока не заснёт.
Но это как оказалось, полбеды.
У Игната ноги были «иксиком», то есть, соприкасались в коленках, а дальше вниз расходились в разные стороны. Соответственно, и походка у него была заплетающаяся, вперевалочку, он постоянно падал.
А бабуля с первых дней сурово предупредила, что Игнату нельзя падать на колени и особенно сидеть на полу на коленках. А его излюбленным трюком было с разбегу упасть на коленки, проехаться по линолеуму – на коленках и на попе, ступни в стороны - потом в такой позе немножко повозить машинку, вскочить - и по новой.
Удержать его было невозможно, даже если целый день держать его при себе. Как и невозможно было поверить, что дома бабушке это удавалось.
Водила его бабушка одетым по моде советских времён – колготки, шорты, рубашка, сандалии. Вечером, забирая его (последнего!) подозрительно рассматривала колготки и выговаривала воспитателю:
- Видите, колготки на коленках пыльные! Из этого я делаю вывод, что Гнашка падал! Вы за ним не смотрели! А нянька ваша плохо моет полы! Обо всём сообщу заведующей! И ещё кое-куда, повыше!
Уставшая от неуправляемого Гнашки, а пуще того от бабушкиных претензий Вероника Эдуардовна как-то, не выдержав, сказала, что ортопедический сад находится в десяти минутах ходьбы от этого. Там маленькие группы, работают профильные специалисты.
Бабка так орала, не стесняясь в выражениях, своим громовым голосом, что в раздевалку заглянул охранник. Она накатала жалобы и заведующей, и ещё куда-то. Вероника Эдуардовна замучилась оправдываться, устно и письменно, как и замучилась работать в группе, таская за собой Игната, как каторжник - гирю на ноге.
Бабка долго кипела и клокотала, рассказывая родителям в раздевалке, что сироту гонят из сада, но поддержки не нашла. Родители не хотели, чтобы Игнат ходил в их группу.
Он не был агрессивным, он не был слабоумным. Но он был непредсказуем и неуправляем. Он швырял игрушки и предметы, не глядя, куда они полетят, опрокидывал за столом полные чашки и тарелки, носился, не видя никого перед собой, и часто сбивал с ног детей. Ломал, рвал, пачкал, расшвыривал всё, что попадало в его цепкие руки.
А главное, он не давал возможности воспитателям полноценно заниматься со всей группой.
Добром это кончиться не могло.
Однажды, перед сном, Игнат, как всегда, с гиканьем и воплями нёсся по группе, споткнулся, упал. Но не вскочил, как обычно, чтобы мчаться дальше, а оглушительно заревел. Изо рта у него полилась кровь. Медсестры в саду в это время не было.
Вероника Эдуардовна и Нина Ивановна перепугались до смерти. Повели Гнашку в туалетную комнату, стали умывать и пытаться понять, что случилось. Зубы все на месте. А вот язык оказался как бы разорванным, болтался какой-то треугольный кусок, и обильно лилась алая кровь. Видимо, упав, Гнашка его перекусил.
Что делать? Позвонить бабушке в министерство? Страшно. Вызвать «Скорую»? Без разрешения заведующей и родителей запрещено.
Позвали заведующую. Та впала в панику и предложила отвезти его в травмпункт. Детский травмпункт находился довольно далеко, ехать на автобусе остановок семь, да ещё далеко идти здесь до остановки и там до поликлиники.
Пришла на вторую смену Анна Яковлевна, осталась с детьми, мысленно перекрестившись, что это произошло не в её смену.
Зарёванный перепуганный Игнат немножко притих от непривычных ощущений, сглатывал скопившуюся во рту кровь и слюну и всё пытался высунуть кончик языка и посмотреть на него.
Никакой машины сотрудников рядом с садом не было. Все или жили неподалёку, или ездили на метро. Вероника Эдуардовна представила, как она поедет в автобусе с зарёванным Игнатом, у которого изо рта подтекает кровавая слюна, потащит его за руку по февральскому гололёду, и вызвала такси.
Таксист посматривал подозрительно. Веронике Эдуардовне стало неловко, и она опрометчиво сказала:
- Да это не мой ребёнок.
И рассказывала потом:
- Был бы наш таксист, русский, точно отвёз бы нас прямиком в полицию. А этот только бубнил что-то себе под нос и бросал на меня такие взгляды!.. Но довёз.
В травмпункте оказалось довольно много народу. Пришлось сидеть, ждать. Игнат уже попривык к своему новому состоянию, да и болело, видимо, не сильно, как ни странно. Он начал носиться, задевать других детей, хватать игрушки в игровом уголке, чужие рюкзаки. Пришлось ходить с ним в привычном режиме – за руку и выслушивать замечания других родителей.
Травматолог, молодой весёлый мужчина, выслушал их историю, а Вероника Эдуардовна рассказала всё как на духу, и повёл «молодого человека» в перевязочную. Она сунулась было следом, но врач велел оставаться и спокойно ждать. Стиснув зубы, чтобы не стучали, Вероника Эдуардовна вся сжалась в ожидании громких воплей Игната. Но было тихо, только доносилось еле слышное гудение врача. Наконец, он вывел Игната. Язык его был зашит и густо намазан зелёнкой.
Обратно опять ехали на такси. Вероника Эдуардовна очень боялась, что врач сообщит в полицию. Хотя не знала точно, должен ли. Но он, видимо, не сообщил.
Вероника Эдуардовна осталась в саду до вечера вместе с Анной Яковлевной, сама отдала Игната бабушке и всё рассказала: Игнат прикусил язык, врач зашил, сказал, всё будет в порядке.
Бабка, конечно, на неё наорала, обвинила в некомпетентности и халатности и пообещала этого так не оставить. Потом заглянула внуку в рот и, наконец, увела его домой. Последнего.
Вероника Эдуардовна провела выходные словно в ожидании казни. Но в понедельник бабушка привела Игната, как всегда, первого, сказала, что с языком всё в порядке, есть может, велела следить за ним получше и величественно отправилась в министерство.
Кстати, потом выяснилось, что работала бабушка в министерстве… гардеробщицей.
Вероника Эдуардовна отделалась несколькими объяснительными записками. К её безмерному удивлению, полиция ею не заинтересовалась, а то она уже на полном серьёзе готовилась распрощаться со свободой.
Игнат ходил в группу почти год. Измучились с ним все.
А потом случилась ещё одна история.
У Игната была пористая, какая-то нечистая кожа на лице, прыщики, пятнышки. Весной появились (или проявились?..) какие-то кругленькие розовые пупырышки. На лице, на шее и на руках.
Бабка сказала, что ничего страшного, у неё самой такие же. Они не болели, не чесались.
Показали медсестре. Она сказала, что ни на ветрянку, ни на корь не похоже, что-то кожное.
Пытались не пускать Игната в группу, пока не принесут справку, но бабка шла танком – «сирота», «министерство», «не следят, язык порвали, я вас ещё засужу!»…
Наконец, в раздевалке от неё услышали слово «моллюски».
На следующий день утром мама Игоря и мама Влады зачитывали всем с телефона, что такое эти «моллюски» - это вирусное инфекционное заболевание, передаётся через телесный контакт!
Написали заявление заведующей, подписались всей группой. Вечером устроили бабке разборку, пригрозили опекой.
Наутро она позвонила, предупредила, что взяли больничный. И с больничного уже не вернулись. Заведующая пришла, сказала, что бабка забрала документы, переводит Игната в другой садик.
Может, это и нехорошо, но воспитатели и Нина Ивановна вздохнули с облегчением.
Да, и ни одной справки, что у ребёнка есть какие-то заболевания, противопоказания, за всё время предоставлено не было.
А этих неизвестных доселе «моллюсков», оказывается, подцепили-таки Вероника Эдуардовна и Егорка.
Небезопасное это дело – работать в обычном детском саду. Да и ходить в него.
Осталось непонятным – как бабушка будет справляться с Игнатом? Ведь его явно надо лечить.
Как поступать воспитателям, когда к ним в группу приводят такого Игната?
Кто виноват в случае с языком? Воспитатель? Бабушка? Сам Игнат?
И что надо было правильно делать, когда ребёнок так сильно прикусил себе язык?
Дорогие читатели! О том, как проходит жизнь в группе «Дюймовочка», какие ребятишки её посещают и чем необычен детский сад, вы сможете узнать в следующих публикациях.