Странно представить, что для них – этих ребят на старой фотографии – запечатленное когда-то мгновение длится: вытягиваются пацаны, что на заднем плане, заметив фотографа, кто-то сидит нахохлившись, как воробей, – не зная, чего ожидать от странной черной машинки, и делает шаг девочка – в сторону, получаясь прозрачной, тенью… Привычнее предположить, что они выросли, некоторых забрала война, другие стали инженерами, бухгалтерами, военными, может даже – журналистами. Но фокус в том, что наши предположения (или даже знания, основанные на каких-то глупых свидетельствах) по большому счету ничего не значат: мы не можем даже сказать, куда, всполошившись, шагнула эта девочка-тень, оставив только смазанный след на пленке; или, например, что случилось сразу после того, как сработал затвор и было сказано «Готово!» – Это все осталось за кадром, вне восприятия, а значит и – вне сознания.
И случилось ли?
Даже так. Возможно, дальше ничего и не было, а пресненский двор с вывешенным на мороз бельем, – был для них как финал.
Странно согласиться и с тем, что они (некоторые) до сих пор остаются там – в этом сумеречном растворе 1936 года, даже не подозревая ни о каком будущем. Все, кроме девочки, в последний момент шагнувшей в сторону – и потому не задержавшейся нигде, оставившей вместо себя лишь неясный след, расслоившейся на восемь силуэтов – по числу диафрагмы.
Короче говоря, есть подозрение, что эта пресненская ребятня – все еще смотрит (и конечно вовсе не на нас, а) в объектив фотографа. Именно так. В конце концов, как доказать, что у этой фотографии есть (было) какое-то продолжение?
Это, конечно, бред, зимний сумеречный сон 1936 года, но что если и время (их время) вдруг расслоилось, расщепилось по числу диафрагмы – и то, что мы самонадеянно привыкли считать реальностью (опираясь на некие документальные и биографические данные), много проигрывает в подлинности тому вечеру с задубевшим на морозе бельем, – поскольку лишено восприятия, очевидности – и поэтому недоказуемо. Или, скажем мягче, – столь же многослойно и невнятно, как тень той девочки. А реальны – до сих пор – лишь двор, вечер, зима 1936-го?
Только девочка меня беспокоит. Та девочка-тень, может, и была жизнь – неясная, допускавшая варианты, готовая расслоиться и приобрести (или утратить) любые очертания. Непрожитая пока.
28.7.2009