Главным образом потому, что во время пересмотра приходит много ценных мыслей. Чем глубже погружаешься, тем больше открываешь в себе, а это свойство классики.
Трансляции начинались на Дальнем Востоке, так за час до показа в Москве я успевал скачать и посмотреть серию, затем смотрел версию ТНТ. Заметки писались по мере, подгонять их в единый монолит не буду, пусть идут сцепкой. Главное я выделил — можете промотать.
Начало
Когда-то я читал Толстую, рассказ назывался Катя. Там Катя, москвичка 45 лет, она очень страдает, хотя она здорова… рассказ на русском языке, я прочитал его слово за словом, потом перечитал — контрольная читка, но все равно не могу рассказать, о чем переживала Катя, вообще, о чем рассказ. Катя старый рассказ, примерно первой половины 90-ых, тогда все было мутное, может, поэтому. Толстая пишет изумительно, так что это не критика. Женская проза как раз и интересна тем, что, бывает, женщина пишет настолько хорошо, что возникает желание познать ее не только как автор(-шу/ку).
Спустя много лет я снова читал Толстую, Без царя в голове — а это уже новое — критика книги Радзинского Последний царь, об обстоятельствах расстрела в доме Ипатьева (ДОН), кратко: царевна и наследник могли спастись, и явно были спасены кем-то из расстрельной команды. И хотя у меня не укладывается в голове, как могут 16 стрелков расстрелять 11 человек в подвале дома, затем добить штыками выживших, так, чтобы двое остались живы (прости господи), этот рассказ Толстой я могу воспроизвести предельно близко к тексту, дополнив его своими аргументами за и против. И дело не в том, что историю Кати я прочитал намного раньше.
Дело в массе. Создать массу или взять массу, если речь идет о реальном событии, на которое, как гирлянды на елку, нанизываются люди, — значит сообщить что-то такое и так, от чего волосы дыбом встанут? да нет, не обязательно.
Человек скучен, уныл и посредственен, когда предоставлен себе, наедине с своими мыслями — но как преображается он, когда появляется сабж (событие, ситуация), и правда, как лампочка гирлянды включается, играет огоньками. Поэтому и до сих пор читаем мы о злополучном перевале, строим новые версии, и странен мне вопрос какая разница теперь, когда 60 лет прошло? (но родственники живы еще) — да в том и разница, что человеку противоестественно жить рутиной. Человеку надо, чтобы его захлестнуло, чтобы он дела бросил — но по таинственным причинам, то, ради чего бросает он насущные дела, и есть самое главное. Вот вы, не дай бог, нездоровы, маетесь, но, как только вас наполняет что-то вас будоражащее, то вы, глядишь, и позабыли о своем гриппе. Врачи говорят, иммунитет включается, когда поглощены вы чем-то важным.
Это и есть создать массу.
Авторы сериала Перевал Дятлова, который начался вчера на ТНТ, хороший вес взяли — тема популярна не только у нас, но и в Америке, где есть своя похожая загадками история, и она тоже носит имя Дятлова: American Dyatlov Pass — неимоверный хоррор (если вам нравится распутывать ребусы, я о-очень рекомендую — она протокольно изложена в интернете).
Но массу нужно еще отработать — сабж обязывает. Итак, секретный следователь из Москвы… и прям с порога: минуточку, мы то с вами понимаем, какая организация могла прислать такого специалиста, — выглядит и ведет себя так, что любой кот дворовый сразу поймет, кто этот человек в модном пальто, в шляпе и галстуке на 30-градусном ветру, — значка на лацкане разве что не хватает. Хороший следователь (Петр Федоров), хорошая девушка-судмедэксперт (Мария Луговая) — неброская, обычная — главные роли понравились. Напрягают военные флэшбеки, которых, судя по спойлерам, треть фильма. Как это все теперь связать? При чем здесь война? Что за разговоры за жизнь при такой то-секретности?
Убили интригу в первой же серии, в плане расследования интерес представляет, собственно, то, как авторы будут продираться сквозь бурелом фантастических воспоминаний и военных травм. Не иначе, как при помощи экстрасенсорных способностей. Приемчик так себе — deus ex machina — вмешательство высших сил или волшебное свойство, позволяющее герою разрешить конфликт. По одной серии судить… но это сериал, и каждый раз надо решать, смотреть ли дальше.
Лента составлена из двух частей, в одной действует следователь и его подруга, вторая — история рокового похода, как пишут, максимально реалистичная, глазами дятловцев, вплоть до восстановленных по дневникам диалогов.
На эту вторую половину вся надежда: молодые, красивые, все дороги открыты, любить, трудиться на благо себя и отчизны, и вдруг… и ничего не ясно. Надеюсь, картина содержит полный набор аффектов, столь необходимых в наше спокойное время, в котором жизнь с каждым днем становится лучше, в котором лучшие умы в парламентах и партиях денно и нощно думают о том, как еще лучше улучшить жизнь благодарных граждан; где все размеренно, и все идет по плану; где человеку ничего не угрожает, — скука становится главной проблемой. По ней и ударим очередной работой наших кинематографистов.
Мое мнение по сабжу: убили манси, власти развалили следствие, чтобы не допустить национального конфликта, протоколы, на которых строятся версии, частично или полностью писались под диктовку. Ошибка конспирологов: нельзя брать за основу документ, если не знаешь, кем, в каких условиях и с какой целью он составлен.
Думка за горами, а смерть за плечами
ТНТ вероломно прервал показы Дятлова до понедельника. Ну что ж…
Походные (четные) серии выше моих ожиданий.
Очень все трогательно.
Вспомнили Ельцина — закончил УПИ в 1955 году и вряд ли мог знать дятловцев. Но это одна из тех нитей накаливания, что каким-то непостижимым образом раскаляют сюжет.
— Прости, Ельцин. Не вышло.
— Ну ничего. Не судьба, значит.
Да уж. Другая судьба оказалась тебе уготована, Борис Николаевич.
Словечки-оговорочки: запомните нас молодыми.
Запомнили. Всем миром — слава ваша не знает границ, ни в пространстве, ни во времени. И подвиг совершать не собирались, а нет у вас соперников: ни о ком столько не говорили, не писали, разве что о Титанике.
В целом все хорошо: благородство в словах и поступках — то поколение, которое могло сделать страну, но почему-то ее… а впрочем, не будем о грустном, его и так в этой истории хватает. Разговоры о дружбе, музыка 60-ых, одежда, снаряжение, отдельным планом отношения. Отчаянный неловкий поцелуй посреди вечной тайги (за три дня до смерти). А им по 20 лет. Сейчас такую платоническую любовь и в 14 трудно представить.
Хвалить вперед нельзя — в Чернобыле тоже все начиналось как надо, а в конце… последней серией так все изгадили. Но, эпиграф то вспомни — это Лидия, отца мать, частенько так говорила — а она, смею тебя заверить, знала толк в этих делах. В том смысле, родной, ты же не знаешь, что завтра будет? Поэтому, если что на душе горит, лучше сейчас это сказать. (Каменть то отложи — это, вообще, не я решаю.) И вот:
У меня в этом фильме центральная фигура — Юдин (Максим Костромыкин). Единственный, кто понял — увидел, что будет, и не сказал. Золотарев советовал молчать. Вот как это? Не послушали, подняли бы на смех. Сочли бы трусом. Но самому то как с этим? А ведь, возможно, так и было. Нога у него заболела…
Так что же было делать бедному Юдину?
Если твои предчувствия влияют на твои решения, какими бы параноидальными они тебе не казались, будь добр товарищам все рассказать. Так таежная драма свелась к простой понятной формуле. Слово и правда иногда жизнь. И значит, для меня картина уже состоялась, чтобы там дальше ни было.
Наворотили
Представим: вы комсомолец, карьерист, в хорошем смысле, встречаете беглого каторжника, ну да, сначала вы не знали, отогрели, накормили — похвально. Потом узнали… и ничего не изменилось.
Человек из мира, в котором «на скачок» берут «корову». Вы только что нашли два трупа, и не понятно, работа это гончих, или беглеца.
Как удивительно много народу тусуется на Северном Урале. Не перевал, а прямо парк Горького.
Даете беглецу тушенку, хлеб… Золотарев расстается с волшебным перстнем (мне кажется, здесь ключ к разгадке). Прекрасно, если беглец всего-навсего вор — украл продуктовые карточки у солдатской вдовы, матери двоих малолетних детей. А если он из Черной кошки?
Дискурс автоматически переходит в плоскость: не заходя домой зайти в опорный пункт и все рассказать, или вернуться и сидеть тихой сапой, надеясь, что пронесет. Прекрасно понимая, что если не пронесет, все окажутся там, откуда бежал беглец.
Содействие побегу в составе преступной группы — доказывать не придется: будут «колоться», охотно, с душой — 99% людей, почувствовав под задницей привинченный к полу стул, расскажут все, что знают, и помнят, и не помнят.
Итак: на этом месте туризм резко кончается, а начинается спутанное на высоких тонах обсуждение извечных на Руси вопросов «кто виноват?» и «что делать?». Ни командир, ни собрание не вправе их решать — откуда знаю я, что через месяц ты не выдержишь тревожных ожиданий и явишься с повинной, чтобы не пойти «паровозом»?
Обещания следует принимать только тогда, когда мы уверены, что обещающий в состоянии сдержать их.
И тут она: пообещайте мне не воровать.
Немыслимо!
Как писал Толкин, придумать зеленое солнце не трудно. Трудно придумать почему солнце зеленое.
Так с чем же мы подходим к финальной серии
Меня терзают грустные предчувствия. Как на чемпионате, когда наши сыграли сначала хорошо, а ты смотришь и думаешь: ну, когда вы уже? И тут же: а может?! (для этого «а может?!» пора придумать специальный смайлик).
Но это значит, что люди хорошо сделали свою работу, раз других тем не остается. Я даже до сих пор не знаю, что сделал Дзюба. Зарницы долетали до меня, но изучить подробно, вдумчиво, желания не вызвали.
К финальной серии Дятлова подходим мы с тем, что авторы устали.
Мужчина, рыдающий на груди женщины…
Оно конечно, мужчина не обязан быть железным — правильно пишут. Он и не может быть железным, поскольку такая форма отношений называется антисоциальная психопатия, а это понятие внегендерное.
Но, что-то мерзкое в этом.
Может, потому так кажется, что и я несколько раз распадался на атомы, и собирали меня женщины. Но может, дело в том, что старые правила, предписывающие мужчине стиснуть зубы до зубовного скрежета — есть в них свой тайный смысл.
Такое я тоже пробовал, и чувствовал, как нервные клетки сгорают без остатка. Чувствовать, что ты умираешь, и в общем-то не факт, что медленно — это довольно неприятно. И думаешь потом, что несколько недель, месяцев, а может, лет жизни сняла с тебя рукой костлявой эта мужская скупость на слезы.
Зачем?
Зато потом не остается липкого потного похмелья от собственной слабости, похмелья, длящегося иногда годами. Черт его знает, но есть что-то скотское в том, когда мужчина плачет на глазах женщины. Не делай так, и сдохнешь раньше. С чего начали, тем и закончили: она, конечно, тебя пожалеет — русская женщина живет состраданием, иначе чувствует себя ненужной…
Смешение жанров не удалось: очень трудно скрестить корову с кабаном и медведем в темной комнате, особенно, если коровы там нет. Хорошая новость в том, что походные и следовательские серии снимали разные группы.
Финал
И когда замерзал я намертво,
Средь заснеженных сонных полей,
Кто-то плечи укрыл мне царственно,
Хоть давно у нас нету царей.
Михаил Андреев.
Я думаю: а что Советам не снять, вот эту версию, обернутую прокурором Ивановым в туманную формулировку — погибли от стихии, преодолеть которую были не в силах. О сходе пласта в резолютивной части ни слова. Намек потомкам?
Боялись, что начнутся разговоры. Они и начались, но дальше Свердловска, которого полгорода пришло на похороны, не пошли, а то бы вся страна включилась. Всегда из себя выводила эта советская застенчивость на костях: не знаем что сказать — запретим говорить. (И точно так же получилось с домом Ипатьева.)
«А был ли мальчик», который заболел, а потом выздоровел — послание уже от авторов?
Я после таких кин мать спрашивал: мам, а мам, они ж на самом деле живы? Мать отвечала: актеры живы, конечно. Меня это успокаивало, происходило как бы разделение актера и роли. Но когда снова показывали: давай, родной, плыви! доплыви! — хотя знаешь уже, что не доплывет Василий Иванович, уйдет в Урал — станет частью Урала.
Все они были военными фильмами, а из гражданского… над Белым Бимом рыдала вся страна, и мать плакала, когда читала мне. И сейчас приходится избегать страшного, не акцентировать, поберечь свои и читателя нервы, а все равно словно воочию все видишь, потому что перечитал все, что по теме нашел — и каждый раз разное, одна картина сменяется другой, еще более жуткой.
Замерзали вместе и по-одному; считали, кто жив еще, а кто уже нет; ужасна смерть над телом друга, когда жалость сменяет отчаяние — скоро и ты станешь куском замершей плоти, и не когда-то, не потом, не может быть — последний твой час уже разменян. Смерть в безнадеге и обиде — никто не придет, сами стали причиной, точнее Дятлов командир и Золотарев, который мог решить исход, задавить авторитетом спецназовца, а вел себя так… руками только развести в недоумении (это если взять сценарное развитие сюжета).
У Дубосеково такие же вчерашние студенты в последние свои минуты переживали все ж таки другое (наверное), поскольку враг, и желание выжить сменяется неистовой яростью — захватить супостата с собой; а позади Москва, а впереди Клочков-политрук. А здесь, на перевале — ни врага, ни Клочкова, а только Урал, такой любимый и родной, прекрасный как невеста, которую ты уже видел в фате, приближая мысленно день вашей свадьбы — всего пару часов назад, а теперь беспощадный… Урал, ошибок не прощающий.
Природа не мать, она просто природа, а мать — одна из ипостасей ее, а другая — палач, с тем отличием, что она не наказывает, приговор не выносит, не мстит, не учит — она просто стихия, в которой человек песчинка. Но всегда будет жить в человеке стремление преодолеть природу, не наравне с ней оказаться, не частью ее себя почувствовать — над ней стать, на спину ей сапог поставить, повелевать ею — глубоко человеческое в этом его желании, и такие ленты его только распаляют: ах ты так?! но мы не остановимся! Тщеславно ли оно, это желание: себя показать или себя испытать? мне безразлично: люди подобного склада вызывают у меня глубочайшее уважение — без них бы мы в пещерах жили. А разговоры о слиянии с природой хороши в тепле и на сытый желудок.
А может, это аффект еще не прошел. Тем более, картина состоялась, щедро разбросанные «красные селедки» простительны, из двух по-настоящему твердых оценок «да» или «нет» получает однозначное да.
Ну а вас, ребята, мы своей памятью укроем.