Глава 13
Дважды в жизни я был близок к самоубийству. Первый раз во время переходного возраста, когда мои родители ругались и расходились, я был уверен, что из-за меня. Второй совсем недавно, и как выяснилось позже, из-за отказа от гормонов.
Смерть всегда ближе, чем мы думаем и предполагаем. Но совсем скоро я это сделаю. Осталось немного.
Предстоял финальный курс химиотерапии длиной почти в месяц. Меня перевели в отдельный бокс — специальный «изолятор» на одного пациента. До старта курса оставалось семь дней. Целая неделя на подготовку и психологические установки.
Что мне предстояло? Грубо выражаясь, с помощью мощной химии под присмотром врачей мне предстоит убить свой организм, а потом с помощью сданных мною же клеток его восстановить. Реакция организма индивидуальна в самом широком понимании этого слова.
Последствия настолько разнообразны, что после «обрушения» всех служб обеспечения жизнедеятельности организма предусмотрено подселение в палату близкого тебе человека для заботы и должного ухода. Ты тот самолет, что набрал эшелонную высоту, но потом отказала вся электроника. И ты планируешь на землю, заново запуская двигатели вручную.
Доктор Ольга Олеговна готовила меня к этому этапу довольно давно, практически по методике из американских фильмов, когда боец готовится к смертельной схватке. Она поведала мне обо всех возможных вариантах развития событий. Рассказывала она всегда очень эмоционально, в конце с улыбкой добавляя: «Но у каждого все индивидуально».
Я знал, что, когда организм «рухнет», никто не сможет войти ко мне в палату без специальной одежды, а я не смогу никуда выйти. Убирать палату будут дважды в день. Идеальная чистота становится моим залогом здоровья.
Зав. отделением дал распоряжение избавиться от волос. И я побрился, развлекая себя разными образами и прическами. Но это было уже не так забавно, как тогда, когда я избавлял от волос соседа по палате Илью.
Смертельно тихо и спокойно тут, в боксе, не слышно никого, ни телевизоров, ни людей. Буду успокаивать себя тем, что это крыло здания такое умиротворенное. Здесь тебя манит сосредоточиться и много размышлять вдали от жизни. Да, именно так в фильмах изображают сцены перед боем. Это та тишина, от которой лампочки лопаются, а люди теряют рассудок.
Все, мне пора!
Итак, три дня по пять флаконов спасительного и в тоже время очень губительного лекарства из Германии. Потом три дня по 47 таблеток четыре раза в день другой химии, на коробочке с которой написано «Токсично».
День был волнительный. Когда в палату внесли капельницу с Тиотепой, несмотря на всю мою боевую готовность я так опешил и переспросил сестричку:
«Стойте! Вот сейчас тут Тиотепа? Пять флаконов? Верно?»
«Да.»
Удивительно, лекарство было точно в такой же емкости, как и физраствор. Но стоимость жидкости в этой капельнице равнялась двум бутылкам Chateau Margaux 1982 года. Я решил, что так и запечатлею этот момент в памяти. Если вдруг меня спросят, что самое дорогое я пробовал в своей жизни, ответ у меня готов! И подумайте только, какая роскошь, не один раз, а целых три дня подряд. Вот что значит кутить как в последний раз.
На второй и третий день в ход уже пошли ампулы без надписей на русском языке, а какая-то из них была перевезена через немецкую границу особым «бельевым» способом. Но поскольку этот факт был известен только мне, я улыбался как дурачок тихо сам с собой. Правда, и умничать перед сестричками не забывал:
«Вооо! Чую, это немецкая Тиотепа. Не то, что наша отечественная. Эта сейчас все обрушит.»
Пошутил? Дошутился! Ночью третьего дня после финального приема спасительного лекарства я не мог заснуть и даже просто лежать из-за болей. Мне казалось, что я простудил или потянул спину. Спину стреляло. Я задыхался. Около четырех утра не вытерпел и вызвал врача. Обезболили.
Обширный отек легких — вот такая побочка, вот тебе и качественная немецкая Тиотепа.
Помню, как Ольга Олеговна зашла и отчитала меня, что мог бы и что-то попроще себе придумать, выбирая побочку. Так я узнал, для чего на одной панели с розетками нужен разъем с надписью «Кислород». Туда установили баллон, а меня снабдили маской.
Потом таблетки химии. Их приносила другой доктор — Дарья Александрова, протягивая горсть с рекомендацией постараться запить 47 таблеток за раз минимальным количеством воды. И так четыре раза в день. Три дня.
И где-то на пятый день после Тиотепы и на второй день после приема таблеток горстями это началось…
Я отчетливо запомнил этот день по причине того, что мой друг Макс, который с самого начала пути ежедневно поддерживал меня новым треком, стал отцом. Я был так счастлив за него, рассыпался в поздравлениях, и в этом самом моменте мой самолет вырубил электронику. Я очень отчетливо это почувствовал. Потрясающее чувство юмора у жизни: кто-то появился на свет, а кто-то исчезал.
Я физически ощущал изменения внутри себя, исказились чувствительность и обоняние. Появились звуковые и визуальные галлюцинации. Но страха не было. Я был спокоен как никогда. А потом появился он…
Это сейчас звучит странно и почти шизофренично, как и многое ниже по тексту, но в тот момент в палате я стал ощущать присутствие другого человека.
Постоянно. От него веяло спокойствием и умиротворением, как будто я был под чьей-то опекой. То есть Он не был мне чужим. Просыпаясь ночью от приступа тревоги, меня спасало всепобеждающее спокойствие, исходящее из угла, где находился Он. Так бывало в детстве: проснешься от кошмара, а кто-то близкий оказывается рядом, кошмар уходит, спокойствие блаженно растекается по телу.
На седьмой день после курса Тиотепы, получив результаты утренних анализов, в полном составе явилась команда моих спасателей. Первая влетела Ольга Олеговна с эмоциональным возгласом:
«Рухнуло! Все, рухнуло!»
Они стояли в дверях, так как вход ко мне без спецодежды был воспрещен. Мой организм не располагал иммунитетом, точнее, он был подчистую уничтожен.
Через два дня мне предстояла трансплантация собственных клеток.
«Дим, надо на голод сесть,» — Звонков все-таки прошел в палату. «Ничего абсолютно не есть. Даже воды не пить. Пойми, рот и задница сейчас самые уязвимые места, только через них в основном бактерии и пробираются. Если ты будешь пить воду, значит, пойдешь в туалет. Сходишь и от напряжения себе все порвешь. Если хоть какая-то бактерия попадет в тебя, без иммунитета мы потратим много лишних сил на лечение инфекции. А сейчас надо все восстановить как можно быстрее. По опыту, это 14-18 дней. Давай настраивайся!»
И он ушел. Ольга Олеговна уже зачищала стол, забирая все съестное, что было. Черная треска в яблочном мисо-соусе от Олюшки, а я не успел отведать и кусочка!
«Ну вот и похудеешь, ты же так об этом мечтал!» — Ольга Олеговна забрала все и распорядилась, чтобы мою палату тщательно вымыли, белье поменяли, а на входе подготовили спецодежду для сестричек. Врачи ушли.
Не менее четырех раз в день я обрабатывал язык мирамистином, протирая его марлей. Язык от сухости становился белым, и тут же марлей я убирал этот налет. Задницу влажными салфетками. Благо, через два дня совсем перестал ходить в туалет.
Состояние организма в тот период очень сложно описать, странные ощущения. Как будто организм отказывается от тебя самого. Первое, что стало доводить меня до тошноты — собственный запах. Он резко изменился. Я просил сестру собрать и передать мне парфюмерные пробники, самые разные, лишь бы не чувствовать собственные запахи.
Моя близкая подруга Света, зная, что мне предстоит на финальном этапе, написала картину с моей семьей. Однажды она так впечатлилась моим рассказом о том, что «Кунг-фу панда» любимый мультик в нашей семье, что написала меня как героя в красном плаще, рядом Оля, мама и несколько панд, одну из которых на руках держит мама. Это одна из немногих вещей, которую мне разрешили взять с собой в бокс. Эта картина придавала уют холодной палате.
Но в ночь перед трансплантацией этот подарок сыграл со мной злую шутку. Мои галлюцинации и переживания достигли апогея. Картина освещалась лампой из коридора, свет падал так искаженно, что панда, которую по задумке на руках держит мама, съехала ей на лицо, теперь она выглядела не как моя мама, а как скелет, который стоит рядом со мной. Как символ смерти. А мой красный плащ пусть по-прежнему и развивался, но складывалось ощущения, что вся моя спина в крови. Я уже практически отдался панике, как вдруг Он, тот, кто постоянно находился рядом, сделал так, что лампочка в коридоре лопнула. И я спокойно заснул.
День трансплантации. Мне предстояло вернуть 11 млн собственных клеток, им же — начать восстанавливать мой организм. Два пакета-капельницы. Один пакет вливают в тебя в течение 12 минут. Через три часа смотрят твое состояние, если все успешно, заливают следующий. Последствия обширны: от рвоты до потери сознания, а также сотни других вариантов. Именно после этой процедуры многим становится плохо, им требуется помощь близких или сиделки.
Первое переливание было назначено на 13:00. Ольга Олеговна вместе с интерном пришла с первым пакетом. Как водится, она поведала все о предстоящей процедуре. Подстраховались и сестрички, как минимум, рядом с кроватью поставили тазик.
Всего лишь 12 минут. Доктор установила время, ободрительно посмотрела на меня и аккуратно присела напротив.
Поехали!
Сначала ничего не понимаешь. Иногда я бросал взгляд на врача и на оставшиеся время. Где-то на 4-ой минуте все началось ровно так, как она и рассказывала. Сначала першит горло, потом как будто в горле иголки. Потом аналогичное чувство появляется в желудке. Потом ты начинаешь гореть изнутри и хочется чесаться. И так все оставшиеся время усиливающимися волнами, приливами. Тошнило, но я сдержался.
Ольга Олеговна была довольна. Все прошло удачно. Точнее, пока все было хорошо.
Второе переливание я тоже перенес успешно, хотя физически было сложнее продержаться.
«Ну вот и все, молодец!» — снимая опустошенный пакет, врач похвалила меня.
«Теперь ждем и наблюдаем, по опыту, через неделю клетки и показатели пойдут вверх. Ты молодец, отдыхай!»
Моя спасительная троица, Звонков, Дарья Александровна и Ольга Олеговна, после случившейся трансплантации стали заходить ко мне каждый по отдельности с интервалами в 10-15 минут. Я был рад такому вниманию. Прекрасно со светских бесед теперь начиналось утро: про отсутствие стула, повышение температуры и давления, а еще про ожидание того дня, когда мои клетки начнут размножаться.
Я искренне радовался их раздельному приходу. Но чего я не мог им рассказать и что, я думаю, не мог им объяснить, было то, что происходило внутри меня. После непринятия своих запахов больше остального я возненавидел свой вид в зеркале.
Я видел там не того человека, которого привык видеть ранее. Искаженное восприятие. Оно пугало меня и отталкивало. Я не узнавал себя и с каждым днем все больше. Просьбы моих близких прислать селфи были истинный пыткой, фотографируя себя и рассматривая после, не можешь поверить в настоящее. Я видел что-то отдаленно напоминающее меня. И зеркала, и телефон изображали меня так, как будто я скомкан, изуродован.
Побочные эффекты были незначительными. Я хорошо настроился. Из небольших происшествий: моё тело держало воду, я принимал мочегонные, так вымыл калий, потом пил калий — скукота. А потом Ольга Олеговна попросила меня чаще ходить в туалет, при любом сигнале организма или даже заставлять себя. Помогло.
Голод, несмотря на мой гастрономический фанатизм, я перенес спокойно. Просто очень хотелось восстановиться побыстрее. И это тоже заслуга Звонкова, он тогда так убедительно произнес свою речь, что я четко видел цель, и ничего не могло меня сбить. В то время я просмотрел на Netflix много документальных фильмов о еде, и у меня ни разу не возникло желания поесть.
Уже месяц как на пост уехавшей домой в Калининград мамы заступил отец. Это случилось когда я переехал в отдельный бокс. Соответственно, я не мог общаться с ним через окно, как делал это с близкими и родными раньше. Пару раз мне удалось увидеть его в окно сквозь заборы и все. Он приносил мне свежее белье и еду, которую готовила либо Олюшка, либо он сам. Отец круто готовит!
И сейчас, когда я на голоде и мне достаточно одного посещения в неделю, и коль уж стало очевидно, что услуги сиделки мне не понадобятся, я попросил его лететь со спокойной душой домой. Я справлюсь! Еще тогда, в детстве, родители очень расстроились, увидев меня сидящем на окне ногами наружу. Мне не хотелось, чтобы и сейчас кто-то из них видел меня в сломленном состоянии. Он услышал мою просьбу и улетел домой.
Потом случилось то, с чем обычно сталкиваются пациенты во время химиотерапии. Я проснулся, а моя подушка усыпана мелкими волосами. Они достаточно быстро растут, и за прошедшие две с половиной недели с момента бритья уже образовался густой «ёжик». И вот я провожу рукой, а моя голова осыпается будто новогодняя ёлка в феврале.
«Дарья Александровна, я так надеялся, что вхожу в те самые 2% пациентов, которые не потеряли волосы,» — был искренне поражен тем, что с моего тела сыпались волосы. Это настоящая магия!
«Боюсь, после этой химии не найдется человека, у которого не выпали бы волосы,» — успокаивала меня доктор, умиляясь моей детской реакции.
Я взглянул на себя в зеркало. Это стало совсем невыносимо! С каждым днем я все меньше узнавал себя. Вечером я попросил сестричку побрить меня. Я стоял спиной к зеркалу.
Прошла неделя. Показатели не росли. Для стимуляции клеток мне стали колоть лейкостин и лить в меня тромбоциты. Все то, что изумляло меня в случае с Илюхой, теперь происходило со мной. Температура с момента трансплантации была всегда чуть выше 37.
Показатели пошли вверх. Казалось бы, ура!
Со мной же происходили удивительно неприятные вещи. Самым тяжелым испытанием стали походы в душ. Только там находилось зеркало, а я начал ощущать, что и тело перестало быть моим — я не чувствовал его так, как раньше. Возможно, так будет понятнее, постараюсь объяснить: тело исправно работало, но сигналы как будто отдавал ему не я.
Мои показатели все еще очень низкие, на календаре была пятница, и, как сейчас помню, первым в этот день ко мне зашёл Звонков.
«Так! Пока у тебя низкие показатели. Давай-ка к понедельнику настройся на показатель в 1000 лейкоцитов, хорошо?» — как обычно по-отечески и со знанием дела сказал шеф.
И это действительно случилось в понедельник! По обычаю, я встал рано утром и вдруг перед зеркалом увидел уже не искаженное изображение себя. Точнее, увидел не себя вовсе. Но на этот раз я принял того, кого увидел. Я нашёл в отображении себя, тело слушалось, но запах еще был другой, не тот, что раньше.
Я сдержал слово, показатели лейкоцитов возросли до 3300. Звонков был очень доволен. Ольга Олеговна и Дарья Александровна не скрывали улыбок. Мне сказали, что можно есть, и разрешили выходить из палаты. Но я осторожничал в еде и прогулках. Показатели росли хорошо, и в связи с усложняющимся эпидположением меня готовили к выписке домой.
Оставалось сделать финальное МРТ.
На утро следующего дня Звонков зашел с Дарьей Александровной, в руке держал какие-то бумаги. Он стремительно подошел к столу, за которым я пил утренний чай и положил передо мной два листа. На одном был мой снимок до госпитализации, на втором — сделанный вчера.
«Поздравляю, ты абсолютно чист. Молодец! Мог бы, дал бы тебе героя России. Обстановка с ковидом все хуже. Давай-ка завтра езжай домой.» Я качал головой, разглядывая вчерашний снимок, и не заметил, как оказался в палате один.
Какое точное слово «чист». Здоров может не совсем точно, а вот то, что я чист — это точно. Это был мощный выплеск эмоций! Было трудно успокоиться, точно так же, как и осознать реальность происходящего. Я — чистый лист.
Через полчаса меня отключили от инфузомата и убрали катетер из предплечья правой руки. Практически каждый день меня отключали на пару часов, а тут его увезут и меня отключат насовсем. Невероятно!
Три месяца и два дня ближе для меня никого не было. Он был со мной в туалете, душе, спал, читал, ел, окутывал меня проводами, разговаривал по телефону, а теперь его забирали у меня. Я сфотографировал его на память и обнял, хотел нацарапать «номер 29», но был остановлен. Да, это странное поведение, но тут и не надеюсь на понимание.
Установка катетера считается мини-операцией, и я представлял, что вынимать его будут также в операционной. Но нет, это сделали легким движением руки на выдохе. Легко!
И вот я лежу на кровати без инфузомата и катетера, и не знаю, что мне делать. Три месяца и два дня я записывал в дневник пациента, сколько я выделил жидкости, сколько поглотил, когда и как я сходил в туалет, температуру каждые два часа, давление утром и вечером. А теперь я могу сходить в туалет просто так, не внося данные? Три месяца и два дня каждый день у меня брали кровь, мои вены стонали от одного вида иглы, а теперь?
Я быстро собрал вещи и весь вечер обдумывал то, как буду прощаться, что скажу завтра на утреннем обходе самым близким мне людям. Да что вообще можно сказать? Как найти и подобрать слова, чтобы ты их произнес, а они в должной мере передали твои чувства?
Вечером пришло сообщение от Ольги Олеговны, что ее посадили на двухнедельный карантин, и мы не сможем попрощаться завтра. Также написала, что гордится мной, и что я молодец. А что ответил я? Не помню, потому что жутко расстроился.
Евгений Евгеньевич стремительно влетел в палату, но я ждал момента.
«Ты это… Давай не болей больше, понял?» — пожав мне руку и посмотрев в глаза, сказал.
Я кивал головой в ответ и начал было говорить, как у него зазвонил телефон. Я стоял посреди палаты и наблюдал как он уходит, отвечая на звонок и закрывая дверь за собой. Дарья Александровна забежала, сказав, что придет попрощаться позже.
Дарья Александровна через полчаса зайдет ко мне с кучей таблеток в подарок. Я же передам им небольшие записки с пожеланиями, которые вложу в книгу и попрошу прочитать как-нибудь потом. Я хотел, чтобы в тот момент как в прекрасном фильме заиграла музыка, а я произнес самую проникновенную речь. Но я не успел даже начать, как в палату влетела медсестра и с криком завопила:
«Дарья Александровна, пойдемте. Там! Третий этаж. Срочно!»
«Дим, я тебе забыла еще кое-какое лекарство дать. Если не уйдешь, занесу,» — выбегая из палаты, скажет она мне.
Так я никому из них ничего и не скажу. Никому. Ничего. В другой день это будет уже не так значимо. А сейчас так хотелось. Так хотелось рассказать им, что они для меня сделали. И не только для меня. Но я не смогу в тот самый момент. Злая ирония. Три месяца и два дня находиться рядом, чтобы в конце пути не иметь возможности сказать важных слов.
Через некоторое время я возьму свои вещи и выйду из палаты. Меня поразит, что на моем пути я никого не увижу, ни врачей, ни пациентов, ни сестричек, ни младший персонал. Я в полном одиночестве дойду до лифта. Я впервые за три месяца и два дня выйду на улицу.
История «номера 29» закончена.
Те, кто провожал меня в больницу четыре месяца назад, те и встречают - мой лучший друг Лёша, моя сестра Олюшка и Янчик. Лёша Баженов не сможет, тоже будет на карантине. Но только кого они встречают?
Потому что того, кого они провожали, того самого человека уже нет. Я это знаю. Я вижу в зеркале и чувствую себя совсем другим. А вот кто он? На этот вопрос мне еще предстоит ответить.
КОНЕЦ
Песня дня от Макса:
Иллюстрации от Кати
