Я люблю собак. Если не считать лошадей, это самое красивое домашнее животное. А по верности, по преданности нет ему равных. Впрочем, после Джека Лондона, Михаила Пришвина и Гавриила Троепольского отважусь ли я говорить о достоинствах лучших из наших младших братьев…
Я люблю собак. Больших и маленьких, гладких и лохматых, аристократов и плебеев. Но есть одна порода, вид которой невольно бросает меня в унизительную дрожь, заставляет всего сжиматься. Это — немецкая овчарка. Ее ныне принято называть восточно‑ европейской, но для меня она всегда будет немецкой.
Я их боюсь. При встрече с ними меня охватывает постоянный страх. Я цепенею в ожидании чего‑то ужасного. Стыжусь этого страха, презираю себя в это время, но не в силах его побороть.
…После длительной безработицы, особо страшной тем, что комендатура могла меня схватить и отправить в тайгу на подсочку, мне крупно повезло. Знакомый ветеринарный лекарь, такой же ссыльный, как и я, сказал, что на Зооветучастке освобождается вакансия бухгалтера. Я поспешил туда и был принят на работу.
Заведующий участком Георгий Афанасьевич Афанасьев, могучий сибиряк в очках, добродушнейший человек, на подпитии гнувший для потехи тремя пальцами медные пятаки, отнесся ко мне благожелательно. Со временем он разрешил мне поселиться в бывшей конюховке. Я обзавелся кошкой Мартой, и мы с ней зажили своим домом.
У Афанасьева, жившего рядом, в главном здании ветлечебницы, был пес, немецкая овчарка по кличке Рекс. То был красивый экземпляр, силой под стать своему хозяину. Целую тушу забракованного барана он мог нести в зубах, высоко подняв голову. Но при этом был незлобив. Ни разу я не слышал его лая. Даже моя Марта, и та не боялась его.
Хозяин его не ласкал. В Сибири считается постыдной блажью нежничанье с кошкой или с собакой. Когда одна из наших ссыльных женщин прибежала как‑то в лечебницу со своей кошкой-первородкой, погибавшей от невозможности разродиться, ее подняли на смех. И только ссыльный врач Шишко спас бедняжке жизнь, сделав ей кесарево сечение.
В погожие дни, после работы, я сиживал на колоде у дверей своей избушки, играл с Мартой или вычесывал соседскую дворнягу. Рекс приближал‑ ся к нам, явно показывая, что не прочь присоединиться к нашей компании. Но я его не приглашал. Он был гордый пес — не вилял хвостом, не ползал на брюхе. В глазах его я читал укор и недоумение.
А я ему говорил:
- Ты хороший пес. Вся вина твоя в том, что ты похож на Грозного. При виде тебя перед глазами возникает армейская палатка в Важкурье. Вечер. В палатку врываются вохровцы с собакой. Звучит команда: «Грозный, возьми шакала!» Овчарка вскакивает на нары рядом со мной, рвет одежду на моем соседе, добирается до тела и начинает терзать. В чем‑то он перед охраной провинился. До сих пор в моих ушах звучат его истошные вопли.
Ты скажешь, что Грозный поступал не по своей воле, что его этому научили люди. Верно! Я видел на запани, как это делается. Видел, чтобы до самой смерти не забыть. Один из вохровцев облачался в робу заключенного: ватные штаны, бушлат и матерчатую шапку-ушанку. Другой, держа собаку на поводке, натравливал: «Возьми шакала!», заставляя трепать лагерное обмундирование. Вохровцы натаскивали собаку на человека, как охотники — на дичь. Что я говорю — «на человека». Нет! Они нас людьми не считали. Мы были для них «шакалами» — самыми презренными из зверей. Хорошим считался тот пес, который при одном виде заключенного оскаливал зубы и рвался с поводка. Сами наставники были так натасканы.
И это в нашей стране, где издревле в народе жалели арестантов, называя их «несчастненькими». В праздничные дни было принято нести в тюрьмы и остроги куличи и пироги. Сибиряки выставляли на приступочку еду. Авось какой‑нибудь беглый, боясь днем показаться, забредет ночью — пусть подкрепится.
Ты скажешь: в крови у собаки живет любовь к человеку. Это злые люди совершали страшное злодейство, уродуя собачью натуру.
Понимаю, все понимаю. Но я не могу тебя погладить. Вот ты стоишь передо мной, а я уж весь замер. Я жду — сейчас раздастся команда: «Рекс, возьми его!», и ты ринешься, повалишь и будешь рвать…
Прости меня, Рекс!
1977 г.
«Прости меня, Рекс!» — рассказ Леонида Городина, впервые опубликованный в книге «Одноэтапники. Невыдуманные рассказы» (Издательская программа Музея истории ГУЛАГа и Фонда Памяти). В событиях, сюжетных линиях «Одноэтапников» — реальные, тяжелые жизни и судьбы заключенных, работавших на лесоповале, лагерных стройках Воркутлага. Городин был трижды осужден по сфабрикованным обвинениям за контрреволюционную троцкистскую деятельность. При подготовке книги удалось получить материалы всех трех следственных дел Леонида Городина. В книге приводятся протоколы допросов Городина и свидетелей, в которых полностью отрицается его «троцкистская деятельность».