Выиграл.
Наконец-то настал этот день. Боже, как же долго я его ждал. Все мысли себе проел этим днем, громко чавкал этим днем, думал слишком много. А ведь как не думать, если вот такое на носу. Не нужно больше искать счастье на дне рюмок с Максимом на нашей облезлой кухне. Ни к чему это теперь, да и не было его там и вовсе. Грусть, да была, одиночество, соглашусь, тоже было, даже любовь, да да, та самая, нераздельная, и та наведывалась. А счастье не там. Счастье где-то в другом месте.
Так вот, к чему я это все, я же нашёл его. Счастье нашёл — оно в Америке ждёт меня. Я это понял не сразу, не дурите, никаких намеков не было. Я просто когда выиграл наконец эту гребанную грин-карту, тогда и почувствовал. Наитие такое посетило, понимаете, что встал на рельсы и вот скоро уже повезут меня к счастью. А я себе верю; сам себя я редко обманываю. Грустно врал всем вокруг, признаюсь: учителям, родителям, друзьям, да даже и тем псинам, что и за друзей уже не считаю, но до сего считал, поэтому и им врал. Может и вовсе, только хотел лгать, но по-настоящему налгать так и не удалось. А вроде, думаю, что-то и было. Ладно. Не стеснялся и тогда и сейчас ни капли не стесняюсь об этом громко заявить. Ведь весь мир такой! А я лишь малюсенькая его часть, так чего мне от процесса отвлекаться. А если не вру, то сразу чувствую что не живу на полную катушку, а гордо плетусь по установленным законам. Но теперь один. Вот рассудите: поливают меня из душа с отходами в поликлинике и смеются себе. А чего смеются, не понимаю, но смеются же. Глядите! Они смеются, а я водку глушу с Максимом на облезлой кухне. Так кто, спрашивается, в выигрыше? Значит, что они что-то все знают, чего мы с Максимом не знаем. Зачем жить по совести, не врать и всем кругом улыбаться, если остальные делают что хотят. Плюют в лица и продолжают смеяться. А я плакать хочу. Точнее нет, я тоже, вот как вы все, смеяться хочу. Не выходит из этого ничего; я только злости в себе больше накаливаю и набухаю от неё потом, как манту под водой. И разве один ты такой правильный и несчастный, то почему бы не замкнуть наконец цепь.
Вот я уже захожу в московский аэропорт, показываю жирному дяденьке свой билет в одну сторону, в сторону Америки — Чикаго. Объясняю ему, что так и так, выиграл вот грин-карту, рад как ребёнок, сваливаю из России. Знаю, что навсегда. Дезертирую, пока еще есть силы. Пока еще ясно видеть способен, что так не нравится мне тут. А то ведь, говорю и локтем толкаю, люди имеют интересную особенность быстро ко всему приспосабливаться. Русские то тем более. Это я по себе знаю — по началу кажется что сыро и мочой воняет, а поживешь так месяцок другой, так другой жизни знать перестанешь. Нос привык, телу не холодно. Дружишь с помойными крысами, кушаем с ними тараканов и так вы искренне вместе радуетесь, кол выпадет на ужин что-то помимо тараканов. А я привыкать не хочу; к такому уж точно. А ведь одно на другое очень хорошо накладывается, не находишь?
Дяденька улыбнулся мне, приблизился и стал рассматривать меня, как доктора осматривают возможных психически-нестабильных больных, и молча указал мне, где находился зал ожидания.
-Вот увидишь. И там счастья нет.
Я было сперва подумал, что он мне завидует или что вообще меня слушал невнимательно и не уловил моих идей. Ничего, там уловят, подумал про себя с ответной ему улыбкой. Он не удачи ведь даже желает, а предупреждает. А сам то внутри помнит, что тут точно нет. Такой мы народ. Да он, ясно видно, просто привык. Он из привыкших, хех. Кто он мне, чтоб я его слушал. Я же знаю наверняка, что там счастье.
Провели меня через металлоискатель. Проверяли на наличие оружия или наркотиков, на что я им ответил:
— Я это все дома оставил. Младшему брату. Ему же здесь с вами со всеми оставаться.
Опять ловлю взгляды мокрых псин на себе, но кто они мне. Я будто домой в дождь возвышаюсь, купил шаверму и петляю между арками, а за мной уже стая собак. Глазами жалобно шаверму мою выпрашивают укусить. Да я бы всю вам сейчас раздал, вот поверьте, и за новой бы вернулся. Но счастьем, нет уж, извольте, не поделюсь. Своё ищите, орки!
До рейса оставался грубо час, а я уже зарегистрированный и на низком старте. Сижу и слушаю музыку. Настроение не на шутку разыгралось, подумал я, и стал высматривать близлежащие бары. Их есть у меня!
Подхожу, заказываю пинту Стеллы и давай бармену по новой, про то, как хочу вот выпить последнее пиво на несчастной земле. Новая жизнь, брат! Там все в корне по другому! Не знаю, если честно, как именно, но это временно. Да и тут мне погано. А если и по иному там, значит может стать жизнь моя менее поганой. Есть такая тут вероятность. Бармен смотрел на меня и сказать ничего не мог. Первый раз, зуб даю, он такое видел. Я вот, чтоб бармен и молчал, точно в первый. В его обязанностях чёрным по белому наковеркано «разливать алкоголь» и «учавствовать в разговоре с клиентом». А он, получается, нарушает. Не участвует. Но не могу я на него так уж жаловаться, я же все понимаю, кому бармены обычно наливают. Бедолагам всяким, проходимцам да растворенным в собственных пороках людям. И растворенных, не как чай в сахаре, а как скорее кислота растворяет. Если видели. Я не видел. Но знаю, что там шипение и боль одна. Да ведь и реплики эти барменские заготовленные «такова жизнь», «ничего, справимся», «вот увидишь, все наладится». А тут я появляюсь и вываливаю на стойку своё огромное хозяйство. Счастье своё огромное. Ну конечно, не ляжет ни одна из этих фраз на мою ситуацию. Не готовы тут у нас к счастливчикам, вот и в ступоре стоят, слов не находят. Его, скорее всего, не было на этой паре в школе барменов, где разбирали счастливые случаи. Ну или профессор решил мельком пробежаться, а потом добавить «ну сами знаете где мы живем».
Вот сижу, вот сосу пиво и уже заблаговременно радуюсь жизни. Вдруг вспыхнула в голове семья, Маша, друзья, Максим. И счастье куда то уплыло мигом. Скорее даже не уплыло, а все еще там стоит, как дерево на склоне, но теперь не видно мне его. Все в тумане прошлого; глаза мутнеют. И думать уже не можешь о дереве любимом, а только о том думаешь, насколько противен весь этот туман и как скоро он уйдёт. И зачем, спрашивается, вы это делаете? Ведь еще родными называетесь. А сами будто в последний момент на перроне мой багаж из рук выдергиваете и убегаете. Вы же одно поймите — я уеду в любом случае. А мыслями своими всплывающими вы только больнее делаете расставание. Говорили еще, что улыбка мне к лицу. Так позвольте уж улыбаться!
Я право думал, что пишу добрый рассказ с итоговым хэппи-эндом, а тут начинается. Буквально за двадцать минут до запуска в самолёт пассажиров диктор объявляет:
— Рейс N на Чикаго задерживается на неопределённое время.
Пауза.
— Скорее всего несколько часов.
И ушёл в небытие, а за ним снова заиграла музыка.
Ага, смекнул я. Расслабился я что-то. Забыл, видимо, где живу. Ну ничего, меня вам так просто не сломать. Я хоть и палка, но железная. Нужно больше усилий приложить, чтобы меня согнуть; вы как кучка пятиклассников, что пытаются количеством завалить быка-выпускника. Да я же вас всех раскидаю, если придётся! Хорошо. Все хорошо. Я же все равно улечу, а там, вот уверен, нет у них в Чикаго задержек самолетов. Все по-человечески.
Решил взять еще пива, уже не с целью насыщения последним на родине, а скорее чтобы это время моего пребывания на родине быстрее текло и в конечном итоге закончилось. Хочется уже слезы пустить, прощальные. Счастья или горечи расставания, еще не спланировал. Но хочу уже узнать. Бармен заметил мой уже слегка потрёпанный и не такой счастливый вид поинтересовался:
— Ну и как там твоё счастье?
— Твоя ирония словно сбежала из стендапов Джими Карра.
Он думает, что лучше меня. Только вот меня ждёт счастье, а его, быть может, вообще ничего. Точнее это я счастья жду теперь, получается. Жду своего гребанного самолета, это точно! Но это все были еще цветочки; ягодки поползли из моих глаз, когда диктор вернулся и обьявил:
—Задержка самолета продолжается. Просьба не волноваться.
Ух, этот мерзкий его голос. Откуда он записывается — из преисподней?
—Все будет хорошо.
Будто знал, что я сижу и нервничаю, кусаю ногти, места себе не нахожу. День понемногу стал напоминать барахлившее дежавю.
Может это Россия не хочет меня отпускать? Я кто — грузчик, медленно но верно получал заочно образование специалиста по системной безопасности. Ага. Вот все и сходится! Сноудена во мне увидали. Думают, что я узнал что-то и по прилету прямиком поеду в Белый Дом к своим старым друзьям. Мы же уже все распланировали по скайпу. Вот уже вижу, они открывают мой чемодан на повторной проверке, а там за конверсами и моим выпускным альбомом лежат «Очень важные документы». И кто-то слил информацию. Зуб даю, случился донос и персоналу аэропорта приказали меня придержать. Описали меня еще как человека с немытыми волосами и глазами цвета пустоты. Хмм. Походу Максим и слил. Всегда я знал, что алкоголь на меня дурно влияет, развязывает мне язык и метёт им во все стороны. Вот и доверяй теперь людям. Хотя, слушайте, его можно и понять. Договорились же в итоге жить как все: врать, кидать, лезть не в своё дело. Правда я еще сам не начал, думал что уеду и начну. А Максим зря времени не теряет. Трансформируется. Надеюсь хоть смеётся.
И вот в третий раз и сажусь за барную стойку. Унылый, как питерское небо. Прошу несколько шотов водки и апельсиновый сок на запивку. И да, не разговаривать со мной! Ни к чему с этими скелетами остатками своего счастья делиться. Оно тишину любит. Господи, вот зачем я лыбился таксисту. А людям в метро зачем? Кто-то же определенно почувствовал неладное и сделал пару звоночков, донёс ментам, что видел «подозрительно счастливого человека» только что на станции. А у них, я то знаю, у них такие как я на экстренном вызове. Всем постам! Всем постам! А потом уже передали, что мою счастливую мину видели в аэропорту. То-то мужичок на входе и глазом не повёл. Не порадовался за меня. Он ведь, гнида, знал, что никуда я не улечу сегодня. Он знал, ему уже передали, что вскоре меня схватят. От такого наплыва страстей моя нервная улыбка начинала рваться в Улыбку Челси. Уже вижу: будет арест, потом суд, адвокатов придётся нанимать. Тюрьмы в итоге не дадут — просто вернут обратно к работе грузчика и в университете восстановят. Судья посчитает, что дальше волочить полумумифицированое тело мне будет хуже любой тюрьмы. И окажется прав.
Все рады — я нет!
Нужно было что-то незамедлительно делать. Я не могу так тупо сдаться этим шакалам. Нужна борьба. Мне же главное добраться до Чикаго, а там то я заживу по-новому. Забудется вся эта суетня российская, вот только ступлю я на их заграничную землю. Пока в руках еще горит факел счастья я должен идти. Я должен пройти с ним как можно больше пути, а когда погаснет, буду на ощупь ползти, но буду двигаться, на одной только надежде во мраке двигаться. Должен!
Вот бегу я к стенду с информацией. Нахожу окошко, а за ним миловидную девушку и чутка отдышавшись кричу ей:
— Извините, а что с рейсом на Чикаго? Как скоро он сядет? Меня ждут...я должен улететь...Я не могу по-другому, вы меня извините. У меня счастье «догорает».
— Молодой человек, не нервничайте вы так. Дышите. Я понимаю, что были уже три задержки у одного только рейса, но это случай просто не самый обычный. В силу погодных условий пилоту пришлось на время сесть в Германии и переждать бурю. Я не могу дать вам больше информации, но вы садитесь и успокойтесь. И ожидайте своего рейса. Могу сказать одно — буря уже миновала.
Проговорила она все это, как Сири, монотонно и будто выучено. Наверное, не первый раз отвечает. А может это все у девушки этой миловидной где-то записано в заметках и она мне это с экрана прочитала. Ну конечно, как я могу оставаться таким слепым идиотом в такой экстремальной ситуации! У них же мой фоторобот есть. Все уже знают как я выгляжу: от охранников до уборщиков. И наша мисс «Этот случай не самый обычный» в их числе. Аэропорт держит меня в клетке. Ну всё. Здание тоже небось уже оцепили и наблюдают как я тут, как лабораторная крыса, из угла в угол мечусь. Чувствую себя Джоном Дилленджером, но ничего, этот и с деревянным пистолетом выбрался. Только бежать назад мне нельзя, это точно. Надо искать лазейки. Быстро. Думай. Думай. Думай. Ага, вот оно. Надпись «выход на улицу». И другая — «только для персонала».
А сказала то как — «Не самый обычный случай». Вот всё и сходится. Попалась ты, милочка. Не каждый же день из России люди уезжают, тем более уж такие ценные кадры, как я. Еще же Гаврик, мой босс на грузоперевозках, говорил что будет ему меня не хватать. Так и он, если посмотреть, мог сдать. Нет сейчас в этом смысла, думать кто сдал, кто крыса. Нужно решать как всех перехитрить. Вот и пора моего перевоплощения! Вот пришла и моя очередь жить и смеяться. Я со смехом вбегаю в длинный коридор за дверью и, пока дверь еще не закрылась, смог уловить новое объявление диктора. Не полностью, но начиналось оно с «Рейс N на Чикаго» а дальше оборвалось. Нет уж, не дам я вам забить последний гвоздь в могилу моего счастья своим очередным переносом. Я уже всё наперёд знаю и знаю даже, что вы все про меня знаете. С такими картами играть легче, поверьте. Я пробежал коридор и открыл еще одну дверь; та вела на улицу, прямо к трапам. У меня в руках мой чемодан, в зубы мигом залетела сигарета. Оглядываюсь. Ищу глазами самолеты. Ага, вот они! Так вот же, вот мой самолёт, моя авиакомпания. Стоит себе целехонький. Ни в какой он ни в Германии.
Выжидали. Думали небось как им легче меня схватить. Без лишнего шума. А я без шума не дамся! И заложников понабрали, на всякий пожарный. И Машу с ними. Нет, они же не знают, что я уже все решил, что лучше мне без Маши и в Чикаго. Глупыши, еще и с заложником обломались. По трапу стали идти люди с сумками. Ага, вот только я из вида пропал, так они сразу по тихому решили всех в Чикаго отправить, менее ценных чем я. Менее достойных счастья, я бы их прозвал. Скоростью гепарда я бегу к шасси; в руках болтается двадцатикилограммовый чемодан, но разве можно им теперь верить; да, весы показали двадцать килограмм и чего мне теперь. Могли же и накинуть пару тройку, чтобы было к чему прилипать на суде. Залезаю в Шасси. Рядом чемодан. Выжидаю.
— Вот взлетим сейчас, дружище, и почувствуем наконец победу. Пока смеяться рано. Но я, однако ж, смеюсь. Взлетим и через какие то часы уже сядем на счастливой земле, в солнечном городе Чикаго. В Америке. Обману тогда я весь мир и выиграю. Выиграем.
Через пол часа самолёт начал набирать высоту, но снова был вынужден совершить экстренную посадку. В этот раз не буря послужила причиной, а русский идиот, которого сдавило внутрь самолета, как только тот стал убирать внутрь шасси. So it goes