Два последних года я очень много путешествовала на поездах. За это время накопилось немало заметок, сделанных на разных маршрутах, в разное время, при различных обстоятельствах. В поездах я встречала рассветы, преодолевала часовые пояса, меняла времена года, узнавала людей. Решила собрать эти отрывки кочевой жизни в один большой текст.
февраль 2018 | Красноярск – Иркутск | поезда лучше, чем самолеты
Как и многие счастливчики, чьё детство прошло на просторах Крайнего Севера, из-за йододефицита и множества других дефицитов, обусловленных безбожными климатическими условиями Заполярья, я рано начала путешествовать.
В детстве каждый учебный год заканчивался отчаянным трехдневным железнодорожным приключением в одном из зелёных вагонов маршрута «Мурманск-Адлер». Из лета в лето мы ездили к бабушке в Краснодарский край, и по прошествии трёх месяцев увозили оттуда новые впечатления, порванные сандалии, южный загар и 12 багажных мест с розовым «бычьем сердцем», арбузами и армянским лавашем.
Ну, а на самолетах я начала летать еще в пеленках, когда в первый раз сошла с трапа на маминых руках в маленьком аэропорту под гордым названием «Хибины». Тогда она впервые увидела «жуткие, голые, серые сопки» Хибинских гор, вдоль которых тянулось пустынное шоссе из Апатитов в тупиковый город Кировск, низкое, давящее, серое северное небо и величественную тундру, в окружении которых, чего она еще не знала, будет жить много лет.
Более осознанный опыт перелета состоялся лет в пятнадцать, когда я в полном одиночестве и пышной цветастой юбке из тех, что «на выход», летела из Мурманска в Краснодар и протащила с собой в чемодане огромную малосоленую семгу. Помню, что этот дебютный в сознательном возрасте полет привёл меня в восторг, и с тех пор я обожаю самолеты.
Когда в поездах ещё были деревянные окна, насквозь промерзающие зимой, я с одинаковой степенью необъяснимого удовольствия летала на трансатлантических лайнерах и на угрожающем турбовинтовом АН-24, не отрывая взгляда от пропеллеров. Но потом приоритеты мои поменялись. После душного 320-ого аэробуса, где локти и колени сидящего рядом тучного мужчины обворовывают твоё и без того скудное личное пространство, сибирский плацкарт, пусть даже с дыркой вместо туалета, кажется роскошным.
Поезд – это целый образ жизни. Размеренный, неторопливый, задумчивый, созерцательный. Поездка в поезде – это как посещение музея, только здесь ты не ходишь по залам, а рассматриваешь экспонаты через окно, сидя удобно в тёплом вагоне. Видишь, как проносятся малые и большие города, красивые здания советских вокзалов, уютные деревни с симметричными дымками из печных труб, огромные мосты, широкие незамерзающие реки, изящные ручейки, белоснежные горы, покрытые хвоей холмы, густые леса, бескрайние озера, меланхоличные болота, заснеженные поля, автомагистрали, тропы грибников, идущие параллельно путям.
Я ездила по железной дороге на север, на юг и по Сибири. И вот это самый настоящий «Гранд макет Россия». Огромная, невероятно огромная, потрясающе красивая и такая разная у нас страна, которую мне, похоже, никогда не надоест рассматривать из окна поезда. Иногда я встречаю людей, которые ни разу не ездили на поезде, и всегда очень удивляюсь. Как это они так умудрились?
апрель 2018 | Санкт-Петербург – Краснодар | книга с репродукциями
В поезде. За окном голубое небо и солнце, совсем по-летнему. На круглых ивушках, как их всегда называли у мамы на юге, появляются листья – такие маленькие, что из окна движущегося поезда кажутся зеленоватой пылью. Кое-где на дачных участках возле дороги уже блестят лужайки.
Люблю смотреть в окно поезда. Это окно в жизнь. Сквозь него видишь, как меняется погода и растительность по мере продвижения на юг. Вроде все такие же канавы и болотца вдоль рельсов, но березы здесь уже выше, крепче и раскидистей. Настоящие. В окно поезда видишь, где и чем живут люди, за какой футбольный клуб болеют, а какой не приветствуют, судя по непристойным надписям на заборах. Видишь, как мужики копошатся в своих гаражах, а молодые парни в кожаных куртках, посасывая вейп, спешат на работу через железнодорожный переезд.
Видишь, как неподвижная старушка провожает поезд. Такая всероссийская символическая старушка на скамейке у солнечной стены добротного каменного дома, аккуратно оштукатуренного в белый цвет. Слева от скамейки высажены сочные и кустистые изумрудные ели, не больше полутора метров в высоту. На голове у старушки светло-зелёный платок с красными цветами, повязанный плотной косынкой. И кажется, что уже всю вечность сидит эта старушка на скамейке у стены своего дома, так ярко выделяясь на белом фоне штукатурки, как будто на листке бумаги, и всю вечность вот так провожает один за другим поезда.
А вот мужичок в клетчатой фланелевой рубашке отдыхает в тени опоры ЛЭП. И снова кажется, что сидит он здесь всю вечность, прислонившись к серому бревну опоры. Откуда взялся, зачем сидит, чего ждёт? Пейзажи мелькают за окном и кажется, что это кто-то листает перед глазами фотоальбом или книгу с репродукциями.
За железнодорожным мостом у большого раскидистого дерева сидят трое. «Охотники на привале». Они устроились у основания ствола, который сразу от корней разделяется на три части. Они сидят в этой люльке и до смешного синхронно щёлкают семечки, увлечённые беседой, и не обращают на наш поезд никакого внимания.
июль 2018 | Санкт-Петербург – Москва – Иркутск | Ленин такой молодой
Пять тысяч восемьсот пятьдесят шесть километров железной дороги. Первое такое длинное путешествие в поезде – больше трёх суток, которые необходимы, чтобы добраться из заполярного города Апатиты до кубанского Армавира по привычному мне с детства маршруту. В этот раз, без учёта разниц во времени и перевода часов вперёд, я провела в поезде ровно четверо суток и один час. Рекорд.
Я познакомилась с пенсионерами-хористами, которые играли на гитаре бардовские песни и а капелла пели про Ленина и «юный Октябрь впереди», с молодыми демобилизованными срочниками ВДВ, которые угощали меня армейским сухпайком, читали лекции по семейным ценностям, показывали запретные видео с тренировочных парашютных прыжков и в перерывах цитировали Шопенгауэра и Пастернака.
Я слушала беседы хакасских вахтовиков, которые ехали за простой физической работой и за простым честным заработком из Абакана на рыбоперерабатывающий завод на остров Сахалин. Они немного удивлялись мне как явлению, не понимая, откуда в душном транссибирском плацкарте где-то в центре большой и непроглядной Сибири вдруг появилась девочка из Петербурга, которую они искренне приняли за иркутскую бурятку.
Рассветы, закаты, проводы, встречи, вокзалы, мосты, поезда...
октябрь 2018 | Улан-Удэ-Владивосток | по улицам не ходят тигры
Мы проехали весь Транссиб. Из Москвы в Иркутск добралась ещё в начале июля, затем бессчетное количество байкальских рейсов между Иркутском и Улан-Удэ. И, наконец, последний отрезок от Бурятии до Владивостока был преодолён осенью. Итого 9288 километров железной дороги через всю Россию.
– А можно бубен на чемодан положить?
Обычный вопрос в плацкартной суматохе поезда №100, следующего из Москвы во Владивосток по транссибирской магистрали. Мы сели в Улан-Удэ, вместе с нами – настоящий бурятский шаман с женой. У них несколько сумок из блестящей разноцветной ткани, что-то в этих чехлах звенело и бренчало – обычная шаманская утварь.
– Нет, на пол это нельзя, – сказал шаман, и мы помогли разместить разноцветные сумки и чехлы на верхней багажной полке.
Состав вагона сменился в Чите. Вышли почти все, включая шамана. На их места пришли вахтовики. Это суровые татуированные мужчины, которые не умеют разговаривать без мата и через одного страдают от алкогольной зависимости. Они ходили туда-сюда по всем вагонам друг к другу в гости, навещали вагон-ресторан, воевали с проводницей и курили в биотуалетах, засоряя бычками слив. Почти все сошли в Биробиджане.
На их места на той же станции села группа подростков-легкоатлетов, возвращавшихся с соревнований домой во Владивосток. Для них весь огромный окружающий мир заканчивается ЕАО и Приморьем, так как на вопрос о масштабе соревнований они ответили, что «там были все-все-все», а имели в виду ближайшие регионы и соседов-китайцев. Китайцы им здесь ближе и понятней, чем москвичи. Когда услышали, что мы живем в Петербурге, воскликнули: «Ой, как далеко». Будто вместо Петербурга был назван Юпитер. Как местных, мы пытали их о Владивостоке – какой он, город на краю земли?
– У нас очень красивое море. Но тигры по улицам не ходят.
– А ещё очень сильные и холодные ветра. Надевайте все, что у вас с собой есть!
Я проехала забайкальские степи и приморские сопки, знаменитый Амур, который показался морем, и целый ворох непонятных станций с непонятными названиями: Бада, Хилок, Куэнга, Сбега, Могоча, Тыгда, Бурея, Бира, Ин, Хор, Эбергард, Лазо, Сунгач … Сейчас – остановка «Владивосток».
Первое впечатление важно. Некоторые города умеют создавать сногсшибательное первое впечатление, особенно если приехать туда перед рассветом. Железнодорожный и морской вокзалы Владивостока расположены друг напротив друга. С рюкзаками мы выползли из поезда и сразу же пошли встречать рассвет на море…
ноябрь 2018 | Санкт-Петербург – Апатиты | варенье из Заполярья
«А помнишь, как ты говорила, что больше никогда не поедешь «в этом вонючем» поезде?»
Я правда ненавидела этот поезд. Десять лет назад в нем ещё были старые деревянные окна, которые зимой жутко промерзали и внутри вагона на рамы налипал толстый слой инея. В нем ужасно дуло и не было биотуалетов. Впрочем, в большинстве вагонов их нет и по сей день. Это же не «Москва-Сочи». Это неперспективное направление с невнушительным и неплатежеспособным пассажирским потоком.
Сутки в этом поезде казались мне невыносимой мукой, тратой бесценного времени. Я ненавидела этот поезд, я даже внутренне сокрушалась на необходимость тащить эти коробки с вареньем из заполярной клубники по бесконечным переходам метро, после чего на следующий день неизменно обнаруживалась острая боль в спине.
Несколько лет внутренних поисков, вдохновляющих раздумий и пугающих решений, несколько месяцев в дороге, в пути, в путешествиях, несколько месяцев рефлексии, испытаний, метаний от ощущения бесконечного и безудержного, всепоглощающего и рвущегося изнутри счастья до состояния детской потерянности, подкашивающей неуверенности, когда в голове болезненно пульсирует один и тот же вопрос. А правильно ли я все сделала? И вот я стою на перроне перед этим «вонючим» поездом.
Я рада, что могу сорваться с места и уехать. В любой день, в любой момент. Я рада даже, что теперь могу себе позволить только плацкартное место №34, уже мне полюбившееся, потому что оно у туалета и поэтому дешевле. Я рада находиться в обшитом под дерево уютном плацкарте этого «вонючего» поезда, потому что поезд №22 «Санкт-Петербург - Мурманск» везёт меня домой. И я очень надеюсь, что мама приготовит для меня пару-тройку баночек варенья из той самой заполярной клубники.
ноябрь 2018 | Санкт-Петербург – Апатиты | утро в поезде
С верхней полки я не сразу заметила рассвет. А когда заметила, свесив голову под неприятным углом вниз, то чуть не упала с кровати. Боже, почему это так придумали? Почему новый день начинается с рассвета? Почему вращается Земля и почему у неё есть Солнце? Почему небо такое голубое и по нему ползут облака? Чем мы заслужили эту красоту? Мы убиваем планету, а она радует нас неповторимыми восходами и закатами.
Как дети, мы радуемся редким рассветам в Петербурге и поголовно достаём телефоны, чтобы это запечатлеть. Сибиряки смеются, вы что солнца не видели? Не видели! Уже целую неделю не видели. И вот, когда оно наконец застенчиво выглядывает из-за плотной сумрачной подушки типичной петербургской серости, это повод для праздника. Это надо зафиксировать, это надо смотреть, отложив все дела. Это событие!
Когда уезжаешь из Петербурга на север, день становится ещё короче, а солнца ещё меньше. С каждой новой железнодорожной станцией все ближе и ближе полярный круг, за ним – Заполярье и полярная ночь. Суровая и темная, каждый день поглощающая все новые минуты и без того уже короткого дня. Ты, конечно, уже совсем не рассчитываешь на солнце и светлое небо, но просыпаешься где-то на севере Карелии, и вдруг – рассвет!
Какой это был рассвет! Из ярко-оранжевого очага где-то в глубине зеленой карельской тайги он небрежно расползался розовыми подтёками по голубому небу и таял, капая на кромки деревьев, как сливочное масло с только что поджаренного утреннего тоста. Темный хвойный лес ещё молчаливо спал, погрузившись в сумрак, ожидая выхода солнца, а оно пряталось в глубине, распуская свои розовые паутины все выше и выше. Какое высокое небо! Снова пришлось изогнуться и свесить голову. Ему нет конца.
Я много раз замечала, как меняется мир при восходе солнца. Как меняется пейзаж, когда солнце просто есть. Как подсвечивается лес, как будто кто-то включил тёплую настольную лампу, как блестят в этом свете реки и озера. Как загораемся и воодушевляемся мы, на рассвете впустив внутрь себя весь возможный солнечный свет.
ноябрь 2018 | Апатиты – Санкт-Петербург | упрямо неоднородное небо
Поезд шёл по привычной траектории, мимо знакомых топонимов и резонирующих зарисовок тихой сельской жизни. В левом окне мелькали темные и мокрые от стаявшего снега выступы острых скал. В правом окне виднелось серое неподвижное пространство застывшего озера.
Вдоль железной дороги разбросаны небольшие дома с покатыми крышами. Здесь не видно следов нового строительства. Дома все не похожи один на другой, но вместе создают настолько целостную и совершенную картину, что ни одно, даже старое, ветхое и покосившееся строение нельзя убрать из этой идиллической композиции. Кто здесь живёт и чем они занимаются?
Где-то затопили печь. Клубы дыма поползли из кирпичной трубы в резкий морозный воздух, заполняя улицу характерным запахом горящего дерева. Где-то за стеклом и белым кружевным тюлем тепло уже разливается по комнате.
Небо здесь отличается своей упрямой неоднородностью. Серо-розовое с бело-голубыми прояснениями. Сегодня оно не пускает сквозь себя солнце, сегодня оно настолько упрямо, что по нему сложно ориентироваться во времени.
Поезд уходит из деревни в лес. Здесь зеленые и вечные сосны-великаны и такие же ели. Их присыпало снегом, от чего они кажутся ещё зеленее и свежее. Огромные молчаливые свидетели векового движения шумных железных машин на север и обратно.
Кто все эти люди и куда они едут?
ноябрь 2018 | Санкт-Петербург – Тверь | казаки о Байкале
— А правда, что у вас там зимой озеро?
— Да оно и летом есть.
— Озеро... ик.... в котором ... ик... как будто на парашюте в пропасть ... ик... падаешь, так там прозрачно... ик... Правда?
— Да, правда.
— И нерпы все эти...
— Да, и рыба...
— Потрясающе... ик!
На этом моменте молодой и сильно пьяный блондин из города Будённовск Ставропольского края убежал в конец плацкартного вагона поезда «Санкт-Петербург — Кисловодск», чтобы, как сказал его рыжий, бородатый и мудрый отец-казак, «прочиститься».
Тогда я впервые осознала две вещи. Первая: я видела что-то настолько прекрасное и необычное, о чем слагают легенды и до конца не могут поверить в то, что хоть какая-то доля этих легенд может быть правдой. Вторая: я впервые в жизни увидела такого хрестоматийно пьяного человека, который громко и комично икал через каждые несколько слов на фоне музыки из «Деревни Дураков», доносящейся из соседнего отсека плацкарта.
— Мельчает народ, – сказал отец и полез в чемодан за своей казацкой папахой.
февраль 2019 | Екатеринбург – Санкт-Петербург | тридцать тысяч километров
За окном заснеженный пейзаж, все белое и сонное. Пасмурно, небо будто тоже засыпано снегом, плотное, как белая накрахмаленная скатерть. В окне напротив догорают оранжевые полоски солнца, повисшие параллельно горизонту. Это было в Шабалино. На станции у посёлка Ленинское в Кировской области ещё на пути на Урал. С обеих сторон от железной дороги стояли маленькие домики с двускатными крышами, на них плотный слой снега. Бабуля в темно-красном пальто шла куда-то по одной из белых улиц. Если бы не она, посёлок казался бы необитаемым. Проехали просторный участок с еловыми насаждениями. Ели невысокие, но уже пушистые, раскидистые, касаются лапами друг друга, цепляясь и запутываясь, а геометрия посадок напомнила майские крымские виноградники.
Я смотрю на Россию из окна поезда. Сколько уже пройдено километров? За прошедший год, с февраля 2018 по январь 2019, проехала на поезде... 34 327 км. Тридцать тысяч километров! Этого хватит, чтобы три раза проехать по транссибирской магистрали, и ещё останется. Какая-то невероятно огромная цифра за один календарный год.
В поезде я много размышляю и пишу. Блокнот всегда со мной. Очень редко, но бывает, что общаюсь с попутчиками, хотя сама почти никогда не начинаю разговора. Так, всю дорогу до Иркутска летом общалась с замечательным парнишкой, ехавшим домой из армии и цитировавшим Шопенгауэра. А в октябре, по пути из Владивостока в Улан-Удэ, познакомились с Саидом из Ферганы, который научил мастерить истребитель из картона сигаретной пачки и пригласил к себе в гости поесть узбекского винограда. Он ехал домой из Хабаровска, где трудился долгие месяцы на стройке, чтобы заработать на свадьбу. «Ты мне один раз покажи, я запомню и сделаю», – говорил Саид. Он все схватывал на лету и был ценным работником, еще и потому, что единственный из группы своих земляков хоть сколько-то знал русский язык.
Сейчас любуюсь рассветом где-то над удмуртскими лесами, пью травяной чай, делаю записи, составляю список дел, вспоминаю поход на перевал Дятлова, грею под одеялом отмерзшие там ноги и радуюсь уюту и теплу.
октябрь 2019 | Улан-Батор – Улан-Удэ – Москва – Санкт-Петербург | 6780 км
Сибирь. На поезде сквозь ослепительную золотую осень. В Иркутской области ночь безжалостно накрывает землю ледяной шалью изморози, и рассвет при этом ярко-алый, как в январе. На скорости ловим контрасты белых кружев и золотых лиственниц на фоне дымчато-голубого октябрьского неба. Иней долго не таял, так как солнце сразу после рассвета спряталось в облака. В деревнях топят печки и дым, вырывающийся в воздух морозного осеннего дня, согревает одним своим видом.
Урал. Здесь теплее и октябрьская ночь еще не морозит землю. Каждый день автоматически просыпаюсь с рассветом, игнорируя постоянную смену часовых поясов. Так легко и так естественно открывать глаза на красное зарево в квадратном окне. Первый раз за все транссибирские поездки удалось при свете дня разглядеть красоту Красноуфимской железнодорожной ветки. Поезд петлял между позолоченных сопок, мы то и дело погружались в загадочную тьму каменных тоннелей и проезжали мимо старых и новых больших арочных мостов, грациозно перекинутых через глубокие пожелтевшие овраги. Вокруг горы и холмы, мы движемся по верху, а снизу блестит еще один путь. Это Урал, и мир из окна поезда кажется многоуровневым. Здесь нет лиственниц, зато желтые березы и осины, в отличие от сибирских, не спешат раздеваться. Третий день в поезде и третий день за окном солнечный октябрь. Пожалуй, осень – лучшее время, чтобы ехать по Транссибирской магистрали.
Заволжье. Урал закончился, рельеф разгладился, широколиственный лес стал гуще и разноцветней. Пролетающие сквозь него вагоны поднимают вихрь листопада, мелькающий в окнах подобно крупному новогоднему конфетти. Деревья — кучи золотых монет. Проехали Каму. Сегодня прожили два часа, а потом их добавили на циферблат, и мы прожили их снова, съедая километры и поглощая буквы. День кажется бесконечным.
Финал. На скорости в двести километров в час где-то между Москвой и Петербургом в объятиях густого белого тумана над широкими болотами, накануне покрывшимися первыми в году заморозками. Белая трава и белые кусты, голубое небо пятнами-кляксами сквозь мглу. Осторожно выглядывает холодное солнце, а мне кажется, что мои волосы навсегда пропахли креозотом.