Глава первая
Тот самый город. Из «Бомбы»
«Когда можешь не писать, не пиши». Я знаю это правило. Поэтому все написанные рассказы были предназначены только для внутреннего пользования. А недавно я осмелела и отправила несколько рассказов близким знакомым. Что удивительно – им понравилось, и все дружно сообщили мне разными способами – пиши ещё! А у меня почти всё написано. Почти. Потому что только начнёшь переносить одно воспоминание на компьютер, как за ним, словно из большого бредня, начинают выскакивать и другие. А теперь немного об авторе, т.е. о себе.
Среди читателей, не сомневаюсь, найдётся немало тех, кто посмотрел сериал «Бомба». Так вот, я живу в этом закрытом городе, который в фильме называется База№10. В начале строительства комбината действительно было такое название. Потом, чтобы «запутать следы», шли один за другим новые наименования: Челябинск-40 («сороковка»), Челябинск-65 и, наконец, городу дали романтичное название – Озёрск. Город это заслужил, ведь он окружён многочисленными озёрами. Самое большое из них Иртяш. Именно Иртяш. Иногда не наши журналисты в репортажах о городе называют его Иртыш. Озеро молча обижается.
Оно большое. Акватория более 11 кв.км, а глубина в некоторых местах достигает 30 метров. Когда-то в озере водилось много рыбы и раков. Но, рассказывали, что виноват в этой экологической катастрофе местного масштаба, Кыштымский Медеэлектролитный завод, находящийся на противоположном берегу Иртяша. Что-то вредное завод слил в воду. Это было уже лет 20 назад, если не больше. Тогда раки пропали. Навсегда. Да и с рыбой не всё благополучно. Водилось её множество, самой разной. Но рыбная артель из Каслей (этот город находится справа от Озёрска) сетями её повытаскала. Сети были с маленькими ячейкам. А наши, озёрские браконьеры, тоже добавили свой вклад в эту незаконную ловлю. Результаты плачевны. На удочку что-то рыбаки ещё вылавливают, но в основном домашним котам. И сети тоже кто-то постоянно ставит.
Идём дальше. Мои родители были направлены сюда в 1950 году после окончания Ленинградского химико-технологического института. И до пенсии работали на заводах секретного объекта. Отец на плутониевом заводе, мама на том, где на его территории произошёл взрыв в 1957 году. Тогда и произошло радиационное заражение огромного масштаба. Но об этом как-нибудь после. Я пошла здесь в детский сад, окончила школу. А потом как у всех – институт , работа, семья… То, что хочу предложить читателям, вначале писалось в хронологическом порядке, затем по мере поступления. Первый рассказ назвала в память о любимой игрушке.
Мишка
В альбоме на старой фотографии коротко остриженная девочка, с чёлкой, с заплаканными глазами. Это я в три с половиной года: на обратной стороне карточки указана дата. Помню, почему плакала - на меня надели нелюбимое платье – шерстяное, очень колючее. Рядом ещё одно фото, мне уже лет пять: я улыбающаяся, с бантом на голове, с локонами до плеч – мама завивала плойкой, бант она тоже повязала красиво. У меня никогда так потом не получалось.
День съемки остался в памяти тоже. Мы поехали в фотоателье на Невском. Прихватили для съёмки пушистого медвежонка, которого отец привёз из Австрии, куда после войны его направили на работу. Отца, конечно, не медвежонка.
Сняли меня в полный рост с мишкой и голым пупсом. Пупс был имуществом ателье. Когда возвращались домой, мама одной рукой держала за руку меня, а второй несла сумку и
какие-то свертки. И ещё моего медведя. Она заметила пропажу, когда мы садились в трамвай. Как он смог выпасть, что мама не заметила? А может, кто-то в толпе аккуратно вытащил его? Я жалею о своем Мишке до сих пор. Кроме того, что он был любимой игрушкой, он ещё умел реветь. Однажды он упал со шкафа и так рявкнул, что из другой комнаты прибежала испуганная бабушка.
Спустя несколько лет, когда было разрешено выезжать из города, мы поехали в мамин отпуск в Ленинград, вернее в Питер. Родители только так его называли. И как-то пошли в Кировский универмаг, что у Нарвских ворот. Маме что-то надо было купить. Проходили и мимо отдела игрушек. И тут я увидела медведя очень похожего на того, из детства. На ценнике стояло – «Медведь, ГДР, 102 руб.» Я это хорошо запомнила. «Мам, купи!». Отказ купить мишку мама подкрепила аргументом – «Ты уже большая». Да, большая, 10 лет недавно стукнуло. Канючить я не умела, но когда мы второй раз проходили мимо того же отдела, то увидели, что на витрине мишки уже нет. Мама поговорила с продавщицей. Оказалось, всех медвежат продали. Тогда мама сказала мне с упреком – «Ну, что же ты не уговорила меня?!» Но я же, уже большая!
А ещё у меня был негритёнок Том. Пупс. Я его тоже любила. И жалела. Особенно после того, как мы с мамой побывали на детском спектакле «Снежок». Потом уже я узнала, что эту пьесу написал Сергей Михалков. На сцене разворачивались драматические события. Помню только, что белые американские школьники всё время дразнили своего чернокожего одноклассника. Вера в то, что неграм очень тяжело живётся в штатах, что капиталисты их угнетают, надолго засела в голове. Такова вот сила искусства!
Когда мы стали собираться переезжать на Урал, в чемодан положили и Тома. Игрушек было мало, в нашей комнате, которая оставалась под бронью, в углу оставались только маленькая лодочка, которую подарил мне дед, и кукольный шкафчик. Но он был пустым. Ни одежды Тома, ни кукольной посуды в нём не было. Получается, что Том всегда был голым. А, значит, и я как-то не очень правильно к нему относилась. Но мне было всего 4 года, шить я не умела, а маме и бабушке было не до моих игрушек.
Когда мы приехали на новое место жительства, Том как-то незаметно перекочевал в чулан. А потом и вовсе исчез. Наверное, всё-таки сбежал в Африку. Не в штаты же, где негров угнетали.
Детство после войны…
О том, что была война и блокада, я в то время понятия не имела. Родителей, в то время студентов, эвакуировали из Ленинграда в октябре 1941 года. Под блокадой они пробыли около трёх месяцев. Уже потом мама рассказывала, как они очень долго добирались до Ташкента. Там они продолжали учиться. В Ленинград вернулись после снятия блокады, мне тогда было всего девять месяцев. Отца направили на работу в Австрию, а мама оканчивала ленинградский технологический институт. Она училась на курс ниже. Как она справлялась со всем, что ей выпало тогда, представить мне трудно. Еда по карточкам, занятия в институте, маленький ребёнок на руках… Иногда она брала меня с собой на лекции, и я сидела в аудитории очень тихо, за что ее однокурсники прозвали меня «профессором». Это тоже из рассказов мамы.
Коммунальная на Турбинной
Самые ранние воспоминания связаны с коммунальной квартирой на улице Турбинной. Запомнила на всю жизнь адрес: дом №24,кв. 31. До сих пор помню и номер телефона: Д -2-05-31. Бабушка работала всегда телефонисткой, даже в войну, поэтому такая роскошь, как домашний телефон, в квартире и был.
В ней было три комнаты. В одной ютилась семья Аршиновых из четырех человек: тетя Тоня, две её дочки – Ната и Рита, и их бабушка. Бабушка болела, всё время лежала. Смутно помню, как её однажды вынесли из квартиры на носилках. Больше она не вернулась. Отец девочек погиб на фронте. В другой, тоже маленькой комнате, жили папа, мама и я. В самой большой, родители отца: мои бабушка с дедушкой и их дочь Нина.
В детский сад я не ходила, целый день сидела дома. Бабушка и дед работали, мама ездила на занятия в институт. Охранял меня и составлял компанию в играх Тюпка, немецкая овчарка. Я не знаю, почему такую «серьёзную» собаку назвали таким смешным именем. Соседская Ната уже ходила в школу, и с такой малышней, как я, не очень-то желала водиться. Но когда она делала уроки, разрешала мне сидеть рядом. Благодаря этому я выучилась читать в четыре года.
Ленинград, пр. Стачек. Рита(слева) я и Ната
Когда в дом приходили гости, меня сажали на диван, давали в руки газету, и я читала какие-то непонятные тексты. Почему-то все смеялись.
На сегодня закончим. Если читатели захотят узнать, как потом складывалась жизнь всех героев на протяжении многих десятилетий, то продолжение следует…
Наталия Павловская, Озёрск
*ЗАТО - закрытое территориальное образование