Чем больше читаю претендентов на премию, тем больше расстраиваюсь.
Как?
Ну, как подобное может именоваться Великой литературой?
Опять вспомнился Розанов, утверждавший, что в России всегда была великая литература и плохая экономика. И так будет до тех пор, пока экономика не станет великой. Экономика вроде не стала, но и литература свои позиции потеряла.
Это хорошо видно по книгам-претендентами на различные премии.
Уже совсем скоро - 10 декабря - объявят победителя.
Хотелось бы, конечно, чтобы первую премию дали Рубиной, или Идиатуллину, или Макушинскому.
Неплохая биография получилась у Василия Авченко и Алексея Коровашко "Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке".
Человек высоких широт
"Для тех читателей, которые моложе авторов, следует пояснить: наш Олег Куваев – не тот, который «Масяня», а тот, который «Территория», - поясняют авторы в Предисловии к книге. - Справедливости ради отметим, что время всё расставляет по своим местам, пусть и без спешки: если ещё несколько лет назад запрос «Олег Куваев» в поисковых системах интернета выдавал первым номером именно создателя «Масяни», то теперь список результатов неизменно возглавляет автор «Территории».
Писателя, геофизика, полярника, путешественника Олега Михайловича Куваева (1934–1975) давно пора оценить по настоящему счёту. Не по гамбургскому – что нам Гамбург, когда у нас есть свои порты. Начиная с заполярного Певека на Чукотке, ставшей «вятскому мужичку» Куваеву второй родиной" (...)
…В 1971 году он с обычным своим юмором писал другу, прозаику Юрию Васильеву: «Я для Нобелевской премии архив храню. В ЖЗЛ-то кто про меня писать будет? Я, что ли? Для тебя и храню». Все умерли. Никто не написал".
Эту задачу и взяли на себя журналист и прозаик Авченко и литературовед, доктор филологических наук Коровашко.
Все вроде хорошо и правильно. Подробная история жизни, комментарии авторов, но... Вот за этим "но" и скрывается главное. Написано всего лишь НЕПЛОХО. Нет какого-то задора, что ли, увлеченности, которой, кстати сказать, с избытком было у самого Куваева. Не хотелось прочитать как можно скорее, узнать, что там будет дальше. И дело не в жанре произведения - пожалуй, в форме повествования. Отстраненная манера сбивалась на эмоциональную. Последнее было красиво. Первое напрягало.
Самым запоминающимся получилось Послесловие.
"Куваев показал, что можно и так: найти свою точку, дорогу и работу, позволить себе жизнь на своём месте и бегство на свою территорию.
Хотя удалось ли оно по-настоящему ему – умершему недалеко от Москвы, откуда он так рвался куда-нибудь к Ледовитому?
Вспоминая «тигра скал» Михаила Хергиани, погибшего в тридцать семь лет в итальянских Доломитовых Альпах, Куваев писал: «Надо жить так, чтобы люди держали память о тебе бережно, как держат в ладонях трепетную живую птицу».
Теперь эти строки – и о нём самом.
«Камни – живые», – писал Куваев. А смерть, как говорил один из героев его «Территории», – всего лишь переход из мира биологического в мир минералов".
Наталья Громова - литературовед, журналист - известна работами из истории литературы. Например, "Странники войны. Воспоминания детей писателей. 1941—1944".
Книга "Насквозь", вошедшая в шорт-лист премии, задумывалась несколько иначе.
"Писание автобиографических романов в XIX и в начале ХХ века было вполне привычным занятием для литераторов. Полагалось, что биография, рисунок собственной судьбы – это только основа, а остальное дописывается и достраивается по свободной воле автора. Так писались «Жизнь Арсеньева» Бунина, «Дневные звезды» Берггольц,
«Сентиментальное путешествие» Шкловского и многое другое.
В этом романе я попыталась воссоздать почти ушедший жанр, чтобы разобраться с собственным прошлым и настоящим. Как и у классиков, правда и вымысел оказались здесь смешаны, как и имена – подлинные и мнимые".
Отстраненный тон повествования в биографических книгах о знаменитых людях - это одно. От романа же ждешь большей погруженности в жизнь героев, раскрытие их внутреннего мира, хочется анализировать их поступки, гадать о последствиях. Громова такой возможности на дает. У нее получилось исключительно документальное повествование о жизни.
Честные отношения внутри семьи: когда женятся не по любви, а по необходимости "соблюдения чести".
"Дети – существа неверные, они чаще льнут к победителям, так в детстве я оказалась ближе к отцу".
Взаимоотношения с соседями по коммунальной квартире.
"В воскресные дни, когда родители пытались выспаться, ровно в шесть утра наши соседки начинали концерт в коридоре, набив в авоськи банки и бутылки; этот перезвон напоминал мне кадры из фильма «Тимур и его команда», когда пионеры-тимуровцы собираются на призыв своего командира. Однажды соседки полили пол перед нашими дверями подсолнечным маслом, и мы, выходя по очереди, падали. Их безудержная фантазия не знала предела. Родители, исчерпав все аргументы в переговорах, вызвали общественницу и подали на них заявление в товарищеский суд".
Конечно, работа экскурсоводом в доме Пастернака.
"Смотрительница Рая много лет жила в соседнем с Переделкино поселке, и ее дядя считал себя знакомым Пастернака. Когда-то дядя сильно пил. Однажды он лежал в канаве, не имея никакой возможности встать и опохмелиться. Мимо шел Пастернак. И тогда дядя воззвал к нему с просьбой дать рубль. Борис Леонидович наклонился над ним и дал рубль, но настоятельно попросил больше не пить. Как утверждала Рая, ее дядя выпил тогда в последний раз, а потом как отрезало. В семье считалось, что его спас Борис Леонидович. Мы в музее называли это народным пастернаковедением. Я любила слушать эти истории; было видно, как буквально из воздуха возникали мифы и легенды этих мест. Вряд ли дворник или Рая что-то понимали в творчестве поэта, но когда они рассказывали свои истории, это было для них актом сопричастности к чуду. Собственно, они и воспринимали писателей как своего рода святых, только одни писатели у них были святыми первого ряда, а другие помельче".
Нельзя сказать, что роман оставляет равнодушным. Просто он не задевает, не трогает глубинно.
Хотя, как всегда у Громовой, написано ярким, красивым языком.
"Где те люди, с которыми я прожила целую жизнь? Они уже не ходят по улицам в широких шляпах, плащах, костюмах и галстуках. Не держат газету, сложенную в руке. Не несут авоську, из которой выглядывают банки с тушенкой, мандарины и бутылка шампанского. А тетеньки с высокими начесами, с яркой помадой на губах и короткими юбками не хохочут, глядя на курсантов военного училища. Я смотрела на них из детства и знала, что они ушли вместе с человечками, жившими за цветными стеклышками".
Роман Ксении Букша "Чуров и Чурбанов" оставил совсем не однозначное впечатление. Столько хвалебных отзывов, вплоть до объявления о появлении нового Толстого. Не знаю. Мягко говоря, преувеличенно. Мягко говоря.
Традиционно-классические антиподы: Чуров - хороший (отличник в школе, заботливый сын, талантливый кардиолог, отличный муж) и Чурбанов - бредовый, любимец девочек, одиночка по жизни, не сумевший ни одно, даже неплохое начинание довести до ума.
Ничего нового?
Кроме факта, что их сердца бьются синхронно.
"-Минутку, – Миша вдруг поднял палец. – Чуров! Мне пришла в голову странная идея. Только не надо меня критиковать. Чурбанов! Иди сюда ещё разок!
– Что за идея-то, – воспротивился Чуров. – Ты меня пугаешь.
– Да очень просто, – глаза у Миши блеснули. – Давай знаешь что? Давай уж заодно и твой с Чурбановым пульс сравним. Для ровного счёта. Карина, давай секундомер. Чурбан! Иди сюда.
– Да зачем, – возразил Чуров. – В этом-то какой смысл?
– Никакого! – ответил Миша. – Просто так.
Чуров пожал плечами, Чурбанову было пофиг. Они взяли секундомер и стали мерить. Мерили они три минуты. В конце первой Миша и Карина хором, но тихо сказали «пятьдесят семь», в конце второй неожиданно и вразнобой, но вышло у обоих «семьдесят один», а в конце третьей минуты они ничего не сказали, но переглянулись, и потом Карина спросила:
– Шестьдесят пять?
– Шестьдесят пять, – озадачился Миша.
– Ну и что ты, Миша, будешь делать с этим результатом? – спросил Чуров.
– Буду считать его совпадением.
– Пейте чёрное молоко, – сказал Чурбанов, – будете к чертям здоровы…
На воздухе мерцали светофоры со странными ободками вокруг фонарей. Что-то невидно, неслышно поблёскивало то ли с неба, то ли из леса.
– Да совпало просто, – повторил Миша.
– А я думаю, не просто, – сказала Карина и пристально посмотрела на Чурова. – Просто так три раза совпасть не может".
Синхронное биение сердец, синхронное повествование о жизни и фантастическая возможность спасать жизни.
Не могу сказать, что на самом деле хороший роман, который бы советовала читать.
В общем, подождем. Узнаем, какая книга будет признана лучшей в этом году.