Принц. Роман. Часть вторая

I.

- Ты – мразь! Конченая мразь! – разносилось по маленькой зелёной комнатке. – Ты вообще кто, а!? – не унимался источник звука. – Может, пуп земли!? Ублюдок чёртов!!!

Статный, но уже начинающий лысеть, человек в коротком обтягивающем камзоле синего цвета продолжал изливать поток ругательств. Он стоял в дверях, а позади него был худой и сгорбленный слуга в наспех надетом парике и ночной рубашке, который регулярно сглатывал слюну. Гнев молодого князя был направлен вглубь комнаты, где слева от камина находилась детская кровать. Её хозяин, за несколько часов до этой сцены, прочёл сказку о несчастном бездетном часовщике. Этот мастер сделал себе сына из механизмов и очень расстроился, когда настало время отпустить Бидля в большой мир. В ту дождливую ночь мальчик не мог заснуть. Он то и дело плакал, потому что представлял, как часовщик расстаётся со своим сыном. В его голове играла грустная музыка и он хотел к маме, которая нервно чего-то ждала на первом этажа. В один момент мальчик даже вскочил с постели и бросился в бледные покрытые веснушками руки матери, но у самой двери остановился. Он решил пережить всю боль сам. Не в последний раз…

- Стой! Прекрати! – кричала невысокая женщина в зелёном платье из грубой материи, хватая за руку разбушевавшегося князя. – Он – ребёнок. Откуда он мог знать, что ты запрещаешь выкидывать плохо-обглоданные гости!?

- Ему десять лет! – рявкнул князь, повернувшись к жене. – Я в десять лет…

- Он ничего такого не сделал. – произнесла мать, настолько грозно, насколько смогла. – Он больше не будет так делать.

- А я ему говорил. – злобно косясь в сторону комнаты, сказал князь. – Но ему плевать!

- Посмотри! – сказала мать, награждая мужа безумным взглядом. – Он тебя боится. Ты для него, как кошмар.

Затем она толкнула своими широкими бёдрами нерасторопного слугу, чтоб тот убирался.

- Давай поговорим внизу, пожалуйста. – сказала она князю тоном молящейся.

Вскоре огонь в дверях исчез. Дверь с грохотом захлопнулась. А крики превратились в непонятный гул, доносящийся с другой стороны усадьбы.

Мальчик же продолжил глотать сопли и слёзы. Его горло стало сухим и узким, будто у чахоточных. От того склизкий вкус солёной горечи для него был ещё и вкусом боли. Он не мог разреветься, ибо слёзы были истрачены на мастера и механического мальчика. Он лишь вскрикивал. Всё это походило на икание: резкий позыв и конец на полпути.

А за окном продолжал идти дождь. Душный и сковывающий. Мальчику стало мерзко от собственных тёмно-русых волос, которые спускались до плеч и закрывали большие уши, делая того якобы похожем на девочку, и от собственного толстого тела… Он набрал вес год назад и совершенно не понимал отчего. Маленькие щегольские камзольчики вдруг стали ему малы, тоже и с туфельками на золотых застёжках. Зеркало больше не радовало. Тогда, вообще, ничего не радовало. Все копившиеся «почему» в ту ночь атаковали мальчика. И он вскрикивал и глотал. Глотал свою обиду.

Через некоторое время в комнату вошёл молодой небритый князь. От него несло чем-то мерзким и притягательным одновременно. Он сел на кровать близко к сыну и произнёс, глядя в глаза:

- Прости, если я тебя обидел. Но так делать не надо, понял?

Мальчик несколько секунд не мог произнести ни слова. Затем выдавленное с каким-то рвотным призвуком слово «Да» писком разнеслось по комнате.

- Иди сюда. – произнёс подобревший отец, заключая сына в объятья. – Но больше так не делай. – мягко сказал он, когда мальчик уже прильнул к его плечу.

За окном продолжал идти дождь.

II.

Ливень никак не стихал. Крупные капли стучали по крыше кареты так, будто её закидывали камнями. Но экипаж из крепкого орешника тёмной расцветки, как ни странно, выдерживал удары стихии и даже отвечал ей деревянным гулом. Так карета неслась по бескрайним полям средней Германии. Между свинцовым небом и морем сочной зелени с редкими деревьями она могла бы казаться приметной, если б не сливалась с раскисшей от воды грунтовой дорогой.

Принц Дитрих резко проснулся. По его телу шли мурашки вперемешку с потом. А по жилам от живота расходилось гнетущее чувство духоты и скованности. Каретное нутро, обтянутое красной тканью, показалось принцу желудком какого-то мифического чудища, которое вот-вот его переварит. Он нервно начал расстёгивать камзол и жилет, чтобы стало хоть немного легче. Не помогло. Тогда, едва сдерживая позывы к крику, принц повернулся к окну и принялся думать. Он думал о том, что мучило, ибо только разумом ему удавалось затушить бунтующие чувства.

Князь Роланд фон Зейтиц-Хонштейн принц Ангальт-Хассельфельд взял в жёны Натаниэллу Окбер в неполные двадцать. Он встретил её в Гамбурге, когда учился в тамошнем университете.

Девушка была из семьи торговцев, разбогатевших благодаря Ганзе. Однако чем ближе был закат Лиги тем хуже шли дела у семьи Окберов. От разорения единственного мужского наследника по имени Карл спасла девушка Гарьет – сирота и бесприданница из Норвегии. Сбежав от прошлого в Гамбург, она быстро влюбила в себя Карла и со всей энергией бывшей нищенки принялась налаживать дело, попутно ссорясь с родственниками мужа. Гарьет Окбер была жестокой и зло-словной женщиной в делах, также деспотичной в семье, притом, что окружала домашних невероятной заботой. Её сына Александра это довело до дна бутылки и положения вечного просителя у матери. А дочку Натаниэллу - до замужества за первого встречного, кто проявил внимание. Она не была красавицей. Но приземистая, смуглая от портового солнца мать с мужским грубым лицом и короткими волосами гордилась статью, худобой и бледностью дочки. Это сближало девушку с тем, как выглядели дворяне и свет городского купечества. Однако веснушки по всему телу, кривоватые зубы и широкие бёдра, доставшиеся Натаниэлле от мамы ставили крест на выгодной партии, посему появление некого князя стало для матриарха Окбергов неожиданностью, ознаменованной ворохом предчувствий.

Тем не менее, счастью дочки она не препятствовала. И даже начала пользоваться ситуацией, добившись оплаты свадебных расходов «августейшей семьёй», как она называла новых родственников. Приданного также не было. Но было постоянное вмешательство в дела четы.

Дитрих-Карл-Йохан родился через три месяца после свадьбы. Это и стало вечным предлогом наведываться для новоиспечённой бабушки. Глава семьи Зейтиц-Хонштейнов к этому времени неожиданно умер, после чего вдовствующая княгиня вдруг уехала с младшим сыном в Австрию. А Роланд стал полновластным правителем. Он вёл разгульную жизнь. И финансы княжества быстро пришли в упадок. Фактически, всё маленькое государство оказалось на попечении княжеской тёщи, которая даже навязала зятю имена старшего внука: Карл в честь своего мужа, а Йохан в честь отца. Князь Роланд запомнил это унижение. Через несколько лет он нашёл себе прусского кредитора и запретил тёще въезд в страну. С тех пор, он регулярно поносил её при жене. Особенно яростно во время ссор, обвиняя купчиху во всех семейных бедах. Натаниэлла терпела. Когда через семь с половиной лет родился Клаус, она стала терпеть ещё сильней. Пропорционально этой силе, князь стал больше пить. Он её никогда не бил. Только унижал и плевал в лицо, когда та смела ему перечить слишком долго. Ещё при знакомстве он не в грош не ставил её старания, как бы она не пыталась ему понравиться. Изменения во внешности князь встречал холодно, а потуги вести хозяйство без его присмотра воспринимал в штыки. В конце концов, не без участия материнских писем, она сбежала вместе с принцами в Гамбург. Князь часто навещал детей, крича под окнами пьяные оскорбления. И лишь когда Дитриху исполнилось 16 лет, ситуация поменялась. Князь Роланд бросил пить, стал общаться с детьми письмами и упорно просить Натаниэллу отпускать их в Хассельфельд.

В конце концов, она согласилась. Было это так: с маленьким и воинственным Клаусом князь уходил в разнообразные походы на несколько дней, а Дитрих был предоставлен самому себе. У него были задания по уборке усадьбы, так как слуг не хватало, зато юный принц получал то, чего не было у бабушки. Это был покой. Недолгий, но покой. То спасительное одиночество, которого ему так не хватало в шумном городе. Ценой стало беспрекословное подчинение своему государю. Быть может, даже суровей, чем у остальных подданных.

Но юноша был согласен. Чем старше он становился, тем чаще отец разговаривал с ним.

- Ты теперь взрослый. А значит, и говорить с тобой можно, о взрослом. – частенько повторял князь, улыбаясь.

Через год Дитрих переехал к отцу, чтобы получить ещё больше воли и покоя. И получил больше контроля в придачу. Сердобольная бабушка Гарьет выделяла ему месячное содержание, которое принц не тратил, но всё время одалживал отцу. В разное время долг насчитывал от тридцати до пятидесяти тысяч гульденов.

С поступлением в Потсдамский университет всё продолжилось. Отец продолжал тянуть из сына деньги. И продолжал самодержавствовать над ним. Но в Пруссии к принцу впервые стали относиться с всем почтением к его титулу и способностям. И его самоощущение потихоньку начало изменяться. Выходки отца с каждым разом делались для принца Дитриха всё более унизительными. Однажды он буквально остался без гроша в кармане, когда бабушка узнала на что тратятся её деньги. И только королевская стипендия от дальновидного Гогенцоллерна спасла тогда принца от голода. С тех пор он стал вести себя с отцом более свободно.

И тогда гордый правитель стал напирать на своё несчастное детство. На невнимание со стороны родителей, на деспотизм и непосильный сельский труд, которым того заставляли заниматься после того, как эпидемия тифа выкосила большую часть княжества.

На это принц отвечал непроницаемым вздохом и словами «Да. Я понял, пап.»

Так же он встретил Потсдам, который начал проноситься пред ним в окне кареты.

III.

По Потсдамской брусчатке, на которую король Фридрих-Вильгельм I в своё время потратил половину государственного бюджета, экипаж быстро добрался до Сан-Суси. Карета остановилась у знакомых пятиметровых ворот. Диалог между возницей и стражами неожиданно затянулся. И принц, едва сдерживая раздражение, решил вмешаться, аккуратно открыв дверь.

- Говори, чёрт возьми, внятней! – пробасил возница, угрожая кнутом лужскому сербу.

- Сщас полутишь! – процедил краснеющий гвардеец, сжав ружьё крепче.

- Пока ты во дворце язык учил, я всю Силезию прошёл. – грозно ответил ему возница. – Ногу чуть не потерял. Но на тебя хватит.

- Молчать! – рявкнул принц в духе какого-нибудь сторожевого пса. – Дай бумагу! – крикнул он вознице, ударив кулаком у передка.

Подчиняясь главному солдатскому инстинкту, старый ветеран невольно подчинился крику, а затем замер, сверля серба глазами.

- Где товарищ? – спросил принц, обращаясь к сербу.

Тот промолчал.

- Ты. – сказал принц, указывая пальцем на худого и долговязого солдата, стоявшего на месте болтливого гвардейца. – Я князь Дитрих-Карл-Йохан фон Зейтиц-Хонштей принц Ангальт-Хассельфельд, вассал его величества короля Фридриха II. Мой адъютант по фамилии Арнем должен был предупредить о моём приезде. Было такое?

Недавно-призванный Петер был десятым ребёнком в семье. Всю жизнь он недоедал. И тем не менее всё равно отличался от окружающий. Его дед прибыл в Германию в корпусе Густава-Адольфа. Он был рейтаром, гордым потомком викингов, от которых ему достался рост и недюжинная сила. После очередной битвы под Нордлингеном он оказался на лечении в Померании, где и осел со скромной немкой. После того, как Пруссия отобрала у Швеции часть Померании, семья Петера потеряла все привилегии и стала почти крестьянской. Но фамильный рост Петера, голубые глаза и пшеничные волосы привлекли к нему внимание местного губернатора, который неожиданно обнаружил его в своих батраках и торжественно преподнёс королю в качестве «подходящего материала для гвардии». В полку Петера били, но кормили. Кормили так, что новоиспечённый солдат с каждой ложкой мясной каши чувствовал, как растёт его привязанность к товарищам, полковнику и, конечно, государю, поэтому говорить поперёк старшего для него было не то чтобы не вежливо, но явно не подобающе этикету за столом.

- Ты читать умеешь? – с лёгким раздражением спросил принц.

Петер лишь скромно кивнул.

- Пусть подойдёт. – сказал принц, глядя на серба.

Тот буркнул что-то и взглядом отпустил Петера.

- Это проходная грамота от государя. – сказал принц, передавая молодому гвардейцу бумагу. – Там всё сказано.

Прочитав грамоту Петер несколько побледнел, а в животе появилось фантомное чувство голода.

- Где твой сменщик? – строго спросил принц, заметив реакцию Петера.

- В карцере, ваше высочество. – скороговоркой произнёс гвардеец.

- За что?

- За конокрадство. – тихо произнёс Петер.

- Конь был старый и черногривый? – загадочной спросил принц.

- Да, ваше высочество. – произнёс Петер.

- А сообщники?

- Он молчит. – отрапортовал гвардеец, переходя на шёпот. – Кое-кого подозревают. Я здесь, чтобы наблюдать.

- Значит, хочешь учиться караульной службе у лучших? – громко произнёс принц. – Похвально. Надеюсь, господа, – сказал он, оглядев серба и возницу. – инцидент исчерпан?

Оба лишь взяли, что называется под козырёк.

- Тогда, открывайте ворота. – быстро сказал принц. – Удачной учёбы, ефрейтор. – произнёс он, подмигивая Петеру, перед тем как закрыть дверцу.

Тот со всем почтением к товарищу сделал всё сам. Экипаж въехал Сан-Суси. А Петер, закрыв ворота, принялся думать:

-«А что же за такой конь, что о нём даже князья хлопочут?» - рассуждал он. - «Да, Петер, большое дело делаешь, ещё какое.» - пронеслось в его голове, после чего молодой гвардеец ощутил полную духовную сытость.

IV.

Возница остановил карету у первого попавшегося человека, чтобы спросить, где находятся конюшни. Человек оказался главным садовником, который обходил дворцовые сады с блокнотиком, где меленько записывал все недочёты. За каждым младшим садовником была закреплена определённая часть сада, поэтому старший точно знал, кто конкретно провинился. Он был сухим и скрюченным старикашкой, для которого возможность пропесочить молодых и сильных подчинённых было сравни эликсира молодости. Однако принц, услышав, как холодно господин садовник общается с его возницей, придумал для него новое средство тонуса. Принц выскочил из кареты, накричал на садовника и после нескольких ударов перчатками по щекам отправил его докладывать королю о своём прибытии. Эта последовательность действий настолько того вдохновило, что он бежал, также быстро, как лет тридцать назад по поручениям предыдущего главного садовника.

- Вот что, - сказал принц, обращаясь к вознице. – веди экипаж на конюшни и проследи, чтоб с ним ничего сталось. Никто из тамошних конюхов не должен прикасаться к багажу. – произнёс он, указывая на слугу пальцем. – Это твоя задача. А как за ним придут специальные люди, тебя отправят на кухню и хорошенько накормят.

- Слушаюсь. – процедил возница, не скрывая своего неудовольствия.

- Понимаю. – произнёс принц, смотря на возвышающегося возницу. – Но кроме тебя… - сказал он, закусывая губу. - …я некому здесь не доверяю. Кроме того, - продолжил принц, вытаскивая из кармана некий мешочек и протягивая его слуге. – по распоряжению короля, все таверны открываются после заката. И ты как раз успеешь к закрытию.

- Слушаюсь! – уже громко по-военному произнёс солдат-инвалид.

- Вот и славно. – мягко сказал принц и направился в глубину садового лабиринта.

Он не плутал, так как престарелый главный садовник при беге оставил отличные следы. И так, уже через 5 минут, принц был у парадной лестнице, что вела к дворцу. Поднимаясь, он не рассматривал её, как пытался в первый раз. Принц будто смотрел сквозь, в глубину, на самого себя.

- Это вы, князь Зейтиц-Хонштейн? – вдруг услышал принц, наконец преодолев лестницу.

- И принц Ангальт-Хассельфельд, сударь. – строго произнёс принц, даже не успев разглядеть собеседника.

На расстоянии нескольких шагов от принц оказался невысокий толстый человек, ширина и тучность которого словно бы равномерно распределялась на туловище, голову и все чресла. Своей тучностью он напоминал старого доброго католического монаха из французских романов, со всей ленью и лукавством, присущим почтенной братии. Одет был «дворцовый монах» в грубую суконную сорочку, старый синий сюртук и штаны, присущие крестьянскому сословию. Причём голова, напоминавшая по форме грушу, благодаря щекам была красной и неопрятной, особенно из-за щетины.

- Прошу меня простить. – мягко и добро ответил незнакомец. – Государя пока нет. Он на смотре городских укреплений. И вам всё-таки придётся подождать.

- А вы, - произнёс принц, оглядывая собеседника, - собственно кто?

- Я? – воскликнул тот, посмеиваясь. – Я, так скажем, майордом, только неофициальный.

- А тот француз?

- Рене? – также мягко произнёс майордом. – Он, как бы это сказать, моя правая рука. – сказал он с лукавым прищуром, делающим его лицо подобным хомячьей мордочке.

- То есть?

- На официальных приёмах бал, простите за каламбур, правит он. – менторски произнёс майордом. – Тоже происходит к вечеру, как я ложусь спать. Или же, - сказал он, снова посмеиваясь. – когда жене становиться без меня одиноко.

- Полагаю, это часто случается. – язвительно произнёс принц.

- Так скажем, да. – сказал майордом, смешивая в голосе радость и гордость.

- Рад за вашу супругу, хоть и не имею честь знать её. – церемонно произнёс принц. – Но а вы? Обо мне знаете? – сказал он, глядя на майордома исподлобья.

- Да-да. – сказал майордом, кивая головой, от чего весь его внутренний мир начинал ходить волнами по телу. – Он дал мне чёткие указания на ваш приезд. Ну, да что мы стоим!? – воскликнул он. – Давайте посидим в моём кабинете?

- А когда вернётся государь? – спросил принц.

- Не менее чем через час.- ответил майордом, открыв парадные двери и рукой приглашая принц. – Не беспокойтесь. – заметил он. – С хорошим собеседником время летит быстро.

- Deus volt. – прошептал принц, следую приглашению майордома.

- И о латыни тоже поговорим. – сказал майордом, аккуратно закрывая двери.

- А где слуги, открывающие двери? – спросил принц, пока они шли дворцовыми коридорами.

- Эти появляются только в пору официальных приёмов. – отвечал шедший впереди майордом. – Сейчас они работают на полях его величества. В целях поддержания физического здоровья и, - сказал он, хихикнув, - в целях экономии.

Да. – иронически протянул принц. – Нет ничего полезней сельского труда.

- Не могу с вами не согласиться. – театрально произнёс майордом, остановившись замаскированной стенной двери. – Нам вниз. – сказал он после нескольких манипуляций с ключом.

Принц повиновался. Вместе они прошли два винтовых оштукатуренных пролёта, где на белых стенах красовались элегантные бронзовые подсвечники.

- Вот и он. – бодро произнёс майордом, когда они упёрлись в белую, как сама штукатурка, дверь

За дверью находился обширный погреб, обложенный белым кирпичом. Между огромными белыми бочками находились диваны молочного цвета и столы с разнообразными предметами досуга. Справа располагалась каморка без двери, служившая кухней, в ней было несколько изящных шкафчиков и каменная, похожая на бутыль, печка.

- Вы голодны? – услужливо спросил майордом.

- Что вы. – сказал принц. – Я сыт, даже по горло.

- Значит, - сказал майордом, плюхаясь на один из диванов. – присаживайтесь, отдохните, пожалуйста!

- Как вы стали королевским майордомом? – спросил принц, сев подле.

Майордом на миг стал серьёзным. А затем, скрестив пальцы на руках и глядя непонятно куда, начал:

- Государь Фридрих хотел сбежать от своего отца в Англию. Вы это знаете. Не могли не знать. А как их с тем лейтенантом поймали, то посадили в Кюстрин. Офицерика, понятно, повесили. А вот Фридриху повезло. Он там несколько лет сидел в одиночке. А я ему еду носил, разговаривал. Так дружба и завязалась.

- Почему же вас к нему пускали? – спросил принц.

- Я сам с Ганновера. И наш курфюрст – английский король Георг. А мать Фридриха – его сестра. Так Англия, а затем и Европа заступились за юношу. И мать настояла, чтобы еду наследнику приносил ганноверец.

- И что же вы сделали, чтоб удостоиться чести? – спросил принц с иронией.

- Я, - майордом традиционна засмеялся. – я ничего не делал. Поставлял вино английскому наместнику в Ганновере. Ему оно нравилось. И он решил обменять мою винодельню на эту самую честь.

- Простите меня. – сказал принц. – Не о том, я подумал.

- Да. – протянул майордом, почёсывая один из подбородков. – За это надо выпить. – быстро произнёс он. - Какое предпочитаете? – сказал он, поворачиваясь обратно на принца.

- Лучше уж вы за моё здоровье. – произнёс принц, улыбаясь. – Ибо у вас с воцарением Фридриха IIвсё стало хорошо, верно?

- Да здравствует король! – произнёс майордом, поднимая уже наполненный бокал.

- Корол! Касударь прибыл! – послышалось со стороны винтовой лестницы.

- А вот и правая рука. – сказал майордом, выпивая за государя левой.

V.

- Пруссия исчерпала себя. Я сделал с ней всё, что мог и хотел. И теперь пора идти дальше. В Германию, а затем и в Европу. – чеканно произнёс король Фридрих.

Он стоял за своим письменным столом, держа в левой руке бумагу, в которую то и дело записывал какие-то цифры.

- Это верно, государь. – произнёс принц, которому была предоставлена честь сидеть в присутствии короля.

- И для тебя тоже. – сказал король, переводя взгляд с бумаги на принца. – Ты же не хочешь оставаться королевским вассалом вечно? – произнёс он с лукавой улыбкой.

- Если не нужно будет переприсягать, то конечно, ваше величество. – сказал принц, положив ногу на ногу.

Фридрих не отреагировал на фразу, и в кабинете на минуту воцарилось молчание.

- Нам не хватает гвардии. – произнёс король хриплым голосом.

- А в чём дело? – спросил принц.

- Они должны быть выше, чем мы с тобой на добрых две головы. – деловито произнёс король. – А из всего нашего скромного населения таких набирается всего несколько тысяч. Притом в неурожайные годы дети недоедают и хуже растут, влияя на статистику.

- А что если покупать крепостных? – сказал принц, встрепенувшись.

- Не продают. – нервно сказал король. – Каждый князёк в империи… Ты только не обижайся. Возомнил себя императором с армией, флотом и крестьянами, без которых не жизнь на международной арене.

- А что если покупать их в Польше? – сказал принц. – Нет более закрепощённых и безвольных крестьян, чем польские.

- Предлагаешь покупать у магнатов? – спросил король, отложив бумагу.

- Да. Мой управляющий – коренной поляк. – с улыбкой произнёс принц. – И скажу, они лукавые гордые, но до первой палки. Из них выйдут отличные солдаты. Да и крестьяне отменные.

- Кстати про твоё, князь. – сказал король. – Выражаю мои соболезнования.

- От имени семьи благодарю вас. – произнёс принц, поклонившись головой.

- Когда похороны? – спросил король, снова возвращаясь к бумаге.

- Через месяц. – ответил принц.

- Кто приедет?

- Все родственники. – сказал принц. – Однако, - произнёс он, сделав паузу. – я полагаю, что буду слишком занят, чтоб присутствовать на панихиде. Все управленческие решения я уже принял.

- Да? – произнёс король, щурясь. – А родственники из Австрии тоже прибудут?

- Я на это рассчитываю. – сдержанно ответил принц.

- А ты часто их посещаешь? – спросил король Фридрих.

- Очень редко и давно. – ответил принц с явным неудовольствием.

- А как же так?

- Унизительно, ваше величество. – процедил принц. – Мой дядя был младшим в семье. И эдаким вольным шевалье отправился искать сюзерена.

- И нашёл в лице Габсбурга? – произнёс король, скалясь.

- На тысячи акров венгерской земли. – с едва сдерживаемым пылом произнёс принц.

- Этот груша Карл, затем Мария-Терезия с её коротким подолом! - выпалил король.

- Слухи не врут? – перебил его принц. – Неужели он столь короток?

- Думаешь, эта дура смогла бы поднять на войну мадьярских дворян чем-то другим? – иронически заметил король.

- Мой дядя самых честных правил. – риторически произнёс принц.

- А другие графы – нет. – сказал король, посмеиваясь.

- Кто знает, государь, кто знает?

- Вот ты и узнаешь. – сказал король. – Вернее навестишь дядю, только теперь в достойном качестве и с соответствующим содержанием.

- А если его не будет в Вене?

- Послу его Величества Прусского короля будет чем заняться, я уверен. – произнёс король, покраснев и продолжая посмеиваться.

- А как же университет? – спросил принц, опустив ногу.

- Я переговорил с профессорским составом. – театрально произнёс король. – И они заверили меня, что его высочество принц Ангальт-Хассельфельд достоин получить степень магистра права прямо сейчас. Вы с этим согласны?

- Да. – в том же тоне начал принц. – Я согласен, что он достоин.

- Ну, так сообщите ему, что все нужные документы придут завтра в отведённых ему покоях дворца. – сказал король. – Чтобы послезавтра мой новый посол уже отправился в Вену.

- Как пожелаете, ваше величество. – произнёс принц, вставая и делая поклон. – Но есть ещё одна вещь, которую я бы передал себе.

- Что же это?

- Мой младший брат может рассчитывать на кадетский корпус? – спросил принц, став в миг серьёзным.

- Брат должен на него рассчитывать. – ответил король, грозно опершись о стол руками.

- Я напишу ему в Гамбург, ваше величество.

- Ему напишет мой секретарь. – сказал король. – В эти два дня у тебя, князь, будет другое дело.

- Весь в внимании, государь. – произнёс принц.

- Майордом отведёт тебя в специальный кабинет. – проговорил король в приказном тоне. – Там будут книги, заметки и шпионские сведения о Вене и тамошнем дворе. Тебе предстоит всё это изучить и рассказать мне перед дорогой. Начнём с утра. А к полудню конюхи подготовят экипаж. Новый… – король сделал паузу. – Твоего уровня.

Принц вздохнул.

- Послушай, князь, - сказал король, глядя ему в глаза. – война за наследство стала прологом падения Габсбургов. Империя вот-вот окончательно рухнет. И наша цель – собрать её заново. По нашим правилам и порядкам. – король ненадолго замолчал, собираясь с мыслями и утирая лоб от испарины. – Нельзя начать слишком рано. Нужно знать, когда бить, ибо сил у нас на один удар. Поэтому Австрия в германских делах – самая главная точка. И ты – на передовой. Ты солдат не хуже гренадёра. – договорил он, тяжело дыша.

- Тогда в бой. – произнёс принц после недолгого молчания.

- Германия, Германия превыше всего! – произнёс король, указывая жестом, что аудиенция закончена.

VI.

В середине 18 века Вена представляла из себя эдакий гигантский штрудель. Приземистый, с идеально-ровными стенками, обильно сдобренный всякого рода пудрой.

На улицах столицы Габсбургов тогда неизменно царил запах ванили и прочих печёностей. А черепица была по-южному яркой и красочной, что заставляло принца, глазеющего на город из окна кареты, раз за разом раздавать комплименты кондитеру. Проехав через центр, белая карета с чёрными орлами быстро достигла Шёнбрунна - летней резиденции австрийских владык. Он предстал пред взором принца словно бы смешением масла и шоколада: нежно-жёлтые стены и коричневая крыша. Дворец был трёхэтажным, две массивно выдающиеся части которого по флангам соединяла длинная галерея с колоннами на первой этаже. Шёнбрунн стоял на равнине. Вокруг него множились широкие тропы из серой гальки и фонтаны, окружённые зеленью. Дворец имел забор и несколько ворот. Но деревья вокруг них были посажены столь искусно, что казалось Шёнбрунн охраняет сама природа и не более.

Экипажу прусского посла у дворцовых ворот со всем гостеприимством южан предложили отведать силезского пива, проехав к чёрному ходу через ворота для прислуги. Принц, выглянув из кареты, попытался убедить стражу, что они не достойны такой чести. Однако офицер караула командой «Примкнуть штыки» буквально отрезал принца от его скромности.

-«Да... - подумал принц, когда карета отдалилась от молодцеватых гренадёров в белых мундирах. - на каждый штрудель найдутся муравьи.»

Спустя пару минут блужданий вдоль массивных стволов ясеня экипаж, наконец, въехал в Шенбрунн на задний двор, называемый слугами попросту «загон». Изначально через «загон» на дворцовую кухню попадала провизия, но затем император Карл в целях экономии распорядился помещать туда старые кареты, обветшавшую мебель и посуду «до востребования». Естественно, что «востребования» так и не возникало, зато дома дворцовых служителей, их родственников и друзей практически ежедневно наполнялись изяществом.

К удивлению принца не только ему любезно предложили «загон» в качестве перевалочной станции. В центре двора стоял крепкий экипаж чёрного дерева с тёмно-синими наличниками у дверей. Он был рассёдлан, и на том месте, где когда-то топтались лошади стояли в три ряда многочисленные кожаные саквояжи. У этого панталонного строя стояли две женские фигуры. Они примеряли на руки саквояжи, рассчитывая какие переносить сейчас. Слуг в «загоне» в обеденное время практические никогда не было.

- Разрешите помочь, барышни? – сказал принц, подойдя к дамам и затем делая книксен.

- А помогите. – резко и звонко сказала та, что была старше и толще своей подруги.

- К вашим услугам. – произнёс принц, не глядя хватая два туго-набитых саквояжа. – Куда нести?

- Я отведу. – твёрдо и спокойно произнесла другая девушка, взглянув на спутницу. – Пойдёмте.

Она резко повернулась и быстрым уверенным шагом направилась во дворец. Принц даже не успел рассмотреть её лицо. Всё, что он мог изучать долгой и извилистой дорогой по Шенбруннским коридорам, было коричневое платье средней пышности из грубого сукна с венгерскими узорами. Только когда девушка не менее резко остановилась у невзрачной двери и принялась отворять её, сиятельный носильщик увидел её распущенные каштановые волосы и очертания фигуры. Она была подобна кувшину, из которого ему вдруг невероятно захотелось хлебнуть.

- Спасибо вам. – сказала девушка, забирая у опешившего принца багаж. – Рада была познакомиться.

- А как же вас зовут? – спросил принц, едва предупредив закрытие двери.

- Маришка. – произнесла девушка, выглядывая из-за двери своими глубокими карими глазами.

- Я тоже рад познакомиться. – невпопад произнёс принц пока за ним закрывалась дверь.

Удивительно быстро молодой посол выбрался из дворца в «загон». Быстро и суетливо он подошёл к остававшейся у багажа дородной даме. Она была полненькой и невысокой в платье на манер новой знакомой принца. Лицо у неё было круглое румяное, отчего нельзя было распознать возраст. Вздёрнутый носик, тонкие губы и прочие мелкие черты тоже мало что о ней говорили. Лишь по смуглой коже принц мог с точностью заключить, что имеет дело с сортом прислуги.

- Могу я узнать, как вас зовут? – спросил принц, собрав всю свою учтивость.

- Я Лара. – ответила смуглянка. – А вы, сударь, хотите помочь нам снова? – произнесла она, лукаво улыбаясь.

- Возможно. – произнёс принц. – Зависит от вашего ответа на мой вопрос.

- Какой? – спросила она, задрав нос.

- Можете ли вы передать вашей спутнице одну бумагу?

- Что за бумага? – выпалила та.

- Та, сударыня, - смущённо произнёс принц. – которую я сейчас напишу.

Принц побежал к своему экипажу и аккуратно, стараясь не будить заснувшего возницу, принялся искать перо и чернила.

- Стойте! Да стойте же! – прокричала ему служанка, смеясь. – Вернитесь! Пожалуйста!

В надежде получить от неё инвентарь принц вернулся к саквояжам.

- Вы сможете меня найти в любой день. – сказала она, улыбаясь. – Соберитесь с мыслями, сосредоточьтесь, а затем принесите мне на дворцовую кухню. Я там от рассвета до заката.

- А как я вас там найду? – спросил принц в задумчивости.

- Вас проведут. – сказала Лара. – Только надо помочь нам с вещами.

- Как пожелаете. – с притворной лакейностью произнёс принц, хватая очередную часть багажа.

- Именно так и желаем. – сказала она, принимая на себя роль.

Принц, ментально приняв на козырёк, поспешил во дворец. Там на середине пути он заметил комнату, в которой за столом из старого горбыля сидело трое лакеев в распахнутых белых ливреях и две кухарки. Они праздно сидели и придавались простым человеческим радостям, осушая пивные кружки и глазея на каменный очаг. Бросив саквояжи на достаточном расстоянии от комнаты, принц отряхнул свой дорогой посольский мундир и с суровым видом ворвался в комнату.

- Встать! – крикнул он, имитируя интонация начальника стражи в Сан-Суси. – Господа на заднем дворе страдают под солнцем, а вы бездельники пьянствуете! – распалялся он. – Давно-то вас не пороли! – произнёс он, хватая в руку кочергу. – А!? – прокричал он, ударив её о стол.

- Простите, господин! – взмолилась кухарка, первая отошедшая от шока. – У Ганса сегодня родился сын и он…

- Я сказал встать! – снова крикнул принц, оглядев слуг.

Лакеи, наконец, почувствовали запах калённого железа и встали.

- В линию! – скомандовал принц. – Все!

Кухарка, просившая за Ганса, бросилась к ногам принца и принялась рыдать. Тогда принц сильно, но так чтобы не покалечить, оттолкнул её ногой в кюлоте и, замахиваясь кочергой, приказал встать в импровизированный строй.

- Сейчас. – произнёс он, тяжело дыша. – Вы спуститесь на задний двор, где стоят кареты и всякая мебель. Там будут саквояжи. Их вы отнесёте туда, куда вам скажут.

- Это в загоне, господин? – спросил самый шатающийся лакей.

- Ты Ганс? – спросил принц, приближая к его груди горячий конец кочерги.

- Ддд… Да, господин. – ответил папаша, взглотнув.

- Так вот, Ганс, - сказал принц, смотря лакею в глаза с полуулыбкой на лице. – Не важно, как и что называется. Главное, что ты будешь таскать самые тяжёлые саквояжи. – произнёс принц, приставляя кочергу к его одежде. – А если так не будет, я тебе не только сорочку прожгу. Понял!? – крикнул Дитрих, когда железо уже достигло волосатой груди Ганса.

- Да… Да. – в панике прокричал лакей.

- Да, господин? – спросил принц, убирая кочергу.

- Да. Так точно, господин! – проговорил Ганс, вслед за которым пошло товарищеское эхо.

Ступайте! – тихо и твёрдо сказал принц, направляясь к камину.

После того как ярый топот по коридору угас, принц глубоко вздохнул и с дрожащими руками и красным лицом направился к своей спрятанной поклаже. В такой нервной горячке он добрался до комнаты Маришки и в переполненных чувствах постучал.

Принца встретила девушка в белом корсете и в прочих обычно невидных деталях туалета. Волосы на её голове были заколоты в шишку. А лицо было красным, так же, как и глаза. Принц Дитрих даже резко отпрянул от неожиданности.

- Вы меня не узнали? – спросила девушка, смеясь, отчего в её мокрых глазах появились искорки.

- П… простите. – сказал принц, смущённо посмеиваясь.

- Что же вы стоите? – игриво спросила она. – Багаж же ждёт. – она на мгновенье замолчала. – Вы хотите что-то сказать?

Принц со всей своей скрупулёзностью рассматривал лицо Маришки. У неё был гладкий широкий лоб, брови, словно бы искусственно укороченные с концов, и большие глаза, напоминавшие две полные капли. Нос будто бы напоминал небольшую жемчужину, которую накрыли платком, забыв отпустить один конец. А губы были самыми загадочными в физиогномике лица. Они были полные и красные в моменты радости, тонкие и синие в минуту грусти или усталости. А главное, что состояние эти сменялись быстро и с непредсказуемой частотой.

- Ну, так что же? – повторилась она, закрывая нос и улыбку ладонями.

- Я пришёл сказать… - произнёс принц, стушёвываясь. – что все вещи скоро принесут лакеи. Я распорядился.

- А кто вы такой? – спросила Маришка, сменив радостную улыбку на снисходительную.

- Я, скажем так, уполномоченный. – загадочно произнёс принц.

- И много вы уполномочили?

- Пятеро. – ответил принц. – Всё должно сложиться быстро.

- Ну, спасибо вам. – со смешком в голосе произнесла она. – А как вас зовут? – спросила она, принявшись протирать глаза.

- Дитрих. – ответил принц, слегка колеблясь. – Если вам понадобятся ещё распоряжения, всегда рад помочь.

- Хорошо. – сказала весёлая Маришка. – Я запомню. – произнесла она, моргнув и начав медленно закрывать дверь.

VII.

Оставшуюся часть дня принц Дитрих хлопотал по дипломатической части. Он быстро нашёл местного майордома – старика леопольдовской закваски: высокого, статного, но бесполезного. Затем, обсудив с его камердинером все прелести монетарной политики во владениях Габсбургов, принц получил себе первоклассные покои в гостевой части дворца и даже вызвал к себе секретарей прусского посольства, чтоб обсудить формальности грядущей аудиенции у австрийской государыни.

Приземистый, пухлый, но невероятно шустрый камердинер Зусек стал для быстро-осваивающегося принца проводником в мир Венского двора. Казалось, он знал в Шенбрунне всех. А эти все, в свою очередь, всегда угадывали по болотному сюртуку и отсутствию парика этого глуповатого чеха, чьё имя было столь противно немецкому уху, что его звали только по фамилии.

- Вот увидите, ваша светлость, - подобострастно говорил он принцу пока они шли по малой галереи дворца. – в Шенбрунне селят лишь особых послов. Это показатель уважения и интереса к вам со стороны её величия.

- Мне бы знать, - произнёс принц напуская на себя бесстрастность. – когда представиться возможность возблагодарить государыню за эту честь.

- Наступит, ваше сиятельство, наступит. – произнёс он так, будто исполнял псалмы. – Тем более… - произнёс он, обернувшись на принца. – вам здесь явно не скучно. Если б я, также как вы, ваше высочество, впервые увидел нашу кухню… Эх! – произнёс он, глубоко вздохнув. – Тот час бы влюбился.

- Уверен, что на свои регулярные походы на кухню ты не жалуешься. – высокомерно произнёс принц.

- Мы, ваше благородие, люди простые. – сказал Зусек без капли притворства в голосе. – Если берём ляжку или бёдрышко, а то и окорок, тут же бросаемся. А вы люди другого сорта. Ни чета нам. Вы прежде как за еду присесть рецепт для неё придумаете, оформите, оденете, оду сочините, вдохновившись запахом. А мы… - произнёс он чуть не плача. – На такое не способны. Как звери, не иначе.

- А что Зусак-пёс-ищейка, - задорно произнёс принц. – долго ли до этого вашего Малого совета?

- Не долго, ваша светлость, - спокойно произнёс Зусак. – Зал их в самом начале монарших покоев.

- Ну, значит, здесь ты меня и оставишь. – резко сказал принц.

- А… отчего же, ваше сиятельство? – спросил Зусак в недоумении.

- Задание для тебя есть. – произнёс принц, выдвинувшись вперёд. – Ты сейчас найди моего кучера и скажи ему в ждать у меня в кабинете.

- Чего, ваше благородие?

- Указаний, друг мой, указаний. – патетически произнёс принц, отдаляясь от Зусака.

Быстрым шагом принц в две минуты достиг заветного зала. В отличие от прочих парадных залов Шенбрунна в этом не было золотой лепнины и античных статуй в человеческий рост. Он был словно выточен из гигантского цельного мрамора. Ослепительно белый потолок с ликами Эола и нимф держался над полом и стенами дымкой. Те же, в свою очередь, гладкостью форм и линий превращали зал в место достойное Снежной королевы. Даже лучше: не один солнечный луч от метровых окон был не властен над серо-зелёной мебелью, покрытой особым белым бархатом и над массивным стеклянным столом, напоминавшим гранённый лёд с вкраплениями дерева.

За столом сидела пятёрка из ближнего круга государыни Марии-Терезии. Двое – мужчина и женщина сидели, повернув стулья спинками друг к другу, и строили из-за этих укрытий рожи, всё время смеясь. Другая, самая старая из компании, которая сидела с противоположной части стола, что-то активно писала, а потом, делая страдальческое лицо, всё перечёркивала. Рядом с ней была очень тощая девушка, которая читала толстую книгу с латинским названием, которого принц не смог чётко разглядеть. Наконец, в узкой части стола по-хозяйски располагалась последняя дама. Она активно смотрелась в изящное венецианское зеркальце, за которым не было видно лица.

- Всем доброго дня! – произнёс принц, растягивая слова перед поклоном. – Я посол Его Величества Фридриха II Гогенцоллерна – принц Дитрих фон Зейтиц-Хонштейн. Счастлив видеть вас в бодром расположении духа. – сказал он, обращаюсь к дамам. – Ибо день сегодня такой же прекрасный, как и вы.

- Интересное сравнение, – с претензией заметил мужчина, уставившийся на принц. – если знать его смысл.

- Всё просто, сударь. – беззлобно произнёс принц. – Отличная погода всегда вызывает восхищение и радость.

- Понял. – угрожающе буркнула мужчине его соперница по лицедейству. – У нормальный людей мы вызываем радость. А ты…

- А с тобой нормальных людей быть не может! – перебил её мужчина с притворной злобой.

Это был молодой канцлер[1]и государственный секретарь Австрии Густав фон Ливински. Он происходил из той части польской шляхты, которая во время их знаменитого «Потопа» присягнула сначала шведам, а потом, спасаясь от Яна Собесского, ушла под скипетр Габсбургов прямо с поля битвы под Веной. Для министра Густав был достаточно высокий и статный, но знающий военный глаз быстро распознал бы в нём хилого и болезненного мальчика, который усилиями воли смог сделать ноги крепче, а плечи шире. Следы этой природной слабости проявлялись в неестественности его сложения, особенно в плотной облегающей одежде. Казалось, будто скульптор специально растянул плечи будущей статуи, принеся красоту естества в жертву брутальности и мочизму. Он любил носить бороду, помятуя славянские корни и эпатируя двор. Особенно сильно она контрастировала с волосами канцлера, которые всегда были завиты и уложены по двухнедельной парижской моде. Носил он, как правило, вышитые серебром сюртуки и камзолы, которые должны были быть на размер меньше, чтобы подчёркивать атлетизм министра.

- Густав, - обратилась к нему девушка из-за зеркала. – оставьте. У вас есть дела. Провести экскурсию для господина посла, например.

За всю фразу девушка, похожая на фарфоровую куклу, ни разу не взглянула на принца, будто бы его и не было. Несмотря на самый юный возраст во всей придворной камарильи, она сидела и вела себя, как истинная матрона. Она говорила тихо, подобно тому, как щебечут птицы, но на каждое слово требовала внимания, почтения и исполнения. Иногда малолетняя матрона притворялась доброй и демонстрировала мнимое равенство между ней и собеседником. Однако злоба в её узких и маленьких глазах, в случае неповиновения, сразу рушили иллюзии. Она была дочерью самого богатого дворянского рода Венгрии того времени. По иронии исторической судьбы Присты считались на родине не вполне мадьярами. Сказалась яркая фамильная черта, появившаяся ещё со времён нашествия на Венгрию монголов в 13 веке. Без денег эта самая черта обеспечила бы фамилии место на самом дне сословной иерархии, но яростные усилия поколений мужчин-Пристов обеспечили-таки женщинам-Пристам благородство и почёт. Когда Мария-Терезия поднимала Венгрию на борьбу за свою династию, отец Элизы, как раньше было дозволено называть первую фрейлину государыни, сразу же поддержал монархиню в обмен на карьеру для дочки. Она скверно училась, проматывала отцовские деньги и безбожно избивала крестьян, отчего батюшка и решил пристроить дочку туда, где за ней будет достаточный надзор. Он даже хвалился, что сама императрица поклялась ему в этом.

- Как скажешь, графиня. – сказал канцлер, срываясь со стула.

- Отведи его на развалины. – сказала графиня Элиза, рассматривая свою тонкую и бледную руку. – Там вы не никому не помещаете.

- Да, конечно. – произнёс Густав, уже достигнув дверей. – Пойдёмте. – обратился он к принцу, поманив рукой.

- Ну, пойдёмте. – сказал принц, сдерживая раздражение. – Надеюсь, - произнёс он, обращаясь к дамам. – мы ещё с вами познакомимся, сударыни.

Сударыни же отреагировали на слова посла мимолётными взглядами, а затем вовсе перестали следить за дипломатической обстановкой. Молодой канцлер в это время уже бодро шагал по дворцовым коридорам, что и заставило принца спешно последовать за ним.

- Что такое эти руины? – спросил принц, догнав Ливинского.

- Это искусственно-воссозданные руины римских терм наподобие тех, что строили в Норикуме. – быстро и по-менторски ответил канцлер. - Они находятся неподалёку от заднего дворика, где складируют старые экипажи, за деревьями.

- Мы знаем ваши загоны, господин канцлер. – загадочно произнёс принц.

- Обсудим. – сказал канцлер, улыбнувшись.

Вместе они прошли через несколько цепей караульных, бравших при виде канцлера на козырёк. И, наконец, вышли в малый сад, называемый всеми «руинами».

- А вы храните римские традиции. – произнёс принц, после очередной встречи с солдатами.

- «Руины» - важное место. – сказал канцлер. – Государыня ведёт на них самые важные переговоры. И мы с вами тоже проведём. – произнёс он, остановившись у огромной полуразрушенной дорийской колонны.

За этой колонны находился римский театр. Он был овальной формы, где половина уделялась лестничной трибуне для зрителей, а половина сцене из газона и тоненькой колоннады. Трибуны состояли из грубого облупленного кирпича, кое-где, обложенного мозаикой. А колоннаду украшали добротные трещины.

- Вернёмся к загонам. – сказал Левинский, как только они вошли на сцену. – Не судите графиню строго. – произнёс он, скрестив перед лицом ладони. – Как старший товарищ, хочу дать вам совет: не спорьте и не ругайтесь с коллегами. Лучше просто работайте. Как можно больше и как можно активней. Иначе, в один прекрасный момент вас просто отбросят.

- Всем нам следует отбросить гордыню. Запомню ваш совет. – произнёс принц, изображая прилежание. – Но с дамами получилось неловко. Я что-то сделал не так?

- Вот что. – произнёс канцлер, собираясь с мыслями. – Ещё совет: всегда продумывайте наперёд, что хотите сказать. – произнёс он идеально-выверенным голосом. – Тогда у вас сформируется особенный приятный тембр и достаточная скорость говорения. Тренируйтесь! И дамы вас ещё оценят.

- Да. – вторил ему принц. – Работы ещё много.

- Конечно, надо работать. – сказал канцлер, переходя на шёпот. – Вот, например, графиня. Моложе меня на десять лет, а уже негласный первый министр. А всё почему?

- Слушаю. – прошептал принц, озираясь.

- Мне в её возрасте – начал Левинский. – нужно было немного: выпить, погулять и… - он осёкся. – и уединиться в приятной компании. Чем больше, тем лучше.

- Это нормально. – сказал принц, с видом солдата перед офицером. – Возраст.

- А она - восторженно произнёс канцлер. – работает и пожинает плоды. Я же догоняющий, навёрстывающий из-за собственной беспечности.

- Но вы же догоняете. – участливо начал принц. – А другие? Главное, что сейчас всё идёт в гору. Опять же, я не говорю про госпожу графиню, но другие. Разве они такие же устремлённые? Взять хотя бы вашу…

- Кого? – перебил его канцлер Левинский.

- Вашу подругу. – сказал принц. – Вы с ней активно лицедействовали.

- Нелли!? – произнёс канцлер с удивлением. – Она несчастна. Она не имеет образования. С неё спрос меньше. И то, Нелли старается учиться и образовываться по мере сил.

- Она не выглядит сильно молодо. – сказал принц.

- Её муж – бургомистр Пресбурга вообще старик. – поучающее сказал Левинский. – А подумать только, что она пережила. – театрально произнёс он. – Ранний брак на старом и нелюбимом, ради того, чтобы выбраться из нищеты. А потом долгие семь лет в Пресбурге на Тисовой улице. Если б не государыня, она погибла в тусклом старческом мире.

- Почему же заметили?

- Доброта. – ответил Левинский. – Она проста и грубовата, но от этого доброта ещё сильней выделяется.

- Доброта ко всем? – не унимался принц.

- Только к близким. – сказал канцлер. – Её, как всё в этом мире, нужно заслужить.

- А чего хочет заслужить та девушка, что сидела за книгой?

- Вторая Нелли хочет защититься на степень по истории. – ответил канцлер, разочарованный столь приземлённым поворотом в беседе.

- Значит читала Тацита. – тихо проговорил принц.

- Не знаю, право, - отреагировал Левинский. – Я за этим не сильно слежу. Но вот парфюм. – произнёс он, подмигивая принцу. – У неё отменный.

- Я слышал, - осторожно произнёс принц. – что у вас министра народного просвещения заменяет дочь. Это она?

- У барона Фрайцбурга периодически отказывают ноги. – мрачно ответил канцлер. – Для Неллии это тяжёлый груз.

- Будем надеяться на лучшее. – произнёс принц.

- Ещё совет. – вдруг сказал Левинский. – Посол должен всегда искать новости: сплетни, слухи, смешки, а затем тщательно проверять, чтобы не сесть в лужу.

- «Если я сяду, - мрачно думал принц. – то уж точно утащу тебя с собой… вместе с любовным интересом.»

- Ну, чтож… - произнёс канцлер, посчитав, что дал посольскому подмастерье достаточно времени осмыслить сказанное. – Перед тем, как пойти ко мне в кабинет и обсудить аудиенцию, скажу последнее неофициальное.

- Весь в внимании. – ребячески сказал принц.

- Все люди здесь занятые государственные умы. И порой им необходимо дурачиться, чтобы снять напряжение. – произнёс Левинский. – Поэтому вы не пугайтесь. Просто… примите, как должное.

- Как скажите, господин канцлер. – чинно произнёс принц.

- Значит, пошли. – пренебрежительно-властно сказал канцлер Левинский, снова призывая в путь.

VIII.

После продолжительной беседы в кабинете Левинского, принц едва держался на ногах. Ранее такое происходило у него лишь в моменты бессмысленности. Например, когда принцу приходилось напрягать все свои христианские чувства, чтобы не заснуть на лекции начётника от богословия старого и скрюченного пастора Шпэра в Потсдамском университете. Теперь же природа апатии была другой, но принц боролся с ней старым студенческим средством – пощёчинами. Особым динамическим методом, который он перенял у преподавателей, принц хлестал себя по щекам, пока они не приобрели здоровый румянец. В таком возбуждённом виде, принц вошёл в свою спальню.

Она мало соответствовала остальным интерьерам барочного Шенбрунна. Комната двадцать на двадцать шагов была обложена буковыми панелями, покрытыми светлым лаком. Вход был с края комнаты и прерывал стык двух стен. Слева от двери тянулся стенной шкаф. Массивная дубовая кровать с подолом в светлом оформлении была приставлена к середине следующей стены, противоположной входу. Затем шли два окна, между которыми стояла небольшая ширма. На полу лежал паркет из крупных деревянных квадратов. В середине комнаты стоял маленький столик для завтраков. Обогнув который, принц двинулся к секретеру, что стоял у крайнего окна.

Возле этого секретера на стуле в цвет кровати сидел посольский кучер Зигмунд. В 16 лет его призвали в королевскую гвардию Фридриха-Вильгельма. В полку он пробыл год, пока на одном из смотров король не сломал ему ноги железной палкой с набалдашником в виде цинкового шарика. Августейший Фридрих-Вильгельм подобным образом учил солдат правильно держать ногу во время марша. И у солдата, подвергшегося такому уроку, могло быть два исхода: или он быстро выздоравливал и поступал в гауптвахту на реабилитацию, или же выбрасывался на улицу, после двадцати дней бесплодного лечения. Зигмунду выпал второй исход. Но, на его счастье, свидетелем избиения был малолетний крон-принц Фридрих. Поэтому после «Le Roi est mort, vive le Roi!» Зигмунд поступил на службу в Сан-Суси. Десять лет до этого он жил в впроголодь, перебиваясь случайными заработками. Идти на постоянную работу Зигмунд не мог. Переломы, в своё время, срослись неправильно, и он хромал на обе ноги. Однако Фридрих быстро приладил его к делу, сделав кучером. И бывший солдат не остался в долгу. Годы лишений, когда нужно было каждый день адаптироваться к чему-то новому, закалили Зигмунда. Вскоре тот так наловчился, что сам король говорил о нём: «Насколько он медленно ходит, настолько же быстро и едет». Остальные же жители Сан-Суси произносили о нём только прозвище «серый». Он не с кем не разговаривал. И мнение о нём строили исключительно по внешнему виду. Зигмунд носил седые моржовые усы, такие же длинные волосы, которые он затягивал в военную косичку, и серый сюртук, чья чистота стоила прочим кучерам телесных наказаний.

- Вот что, Зигмунд, - произнёс принц, в ответ на сидячий поклон кучера. – В ближайшие три дня мне нужно венское платье. Не блистательное, но чтоб сойти за богатого бюргера.

- Так точно, ваше высочество. – угрюмо произнёс Зигмунд. – Лучше бы мне переодеться и пойти пёхом. – сказал он, посмотрев на принца.

- Верно. – сказал принц, кивая головой. – Кошель возьми в секретере. Да, кстати, - произнёс он, опомнившись. – может, дать тебе трость?

- Если позволите, - сказал Зигмунд, разминая мощные кулаки. – я сломаю какую-нибудь дворцовую швабру. За одежду тоже не беспокойтесь.

- Вот и прекрасно. – произнёс принц, скрывая опаску. – Не зря государь, тебя так ценит.

IX.

Ненавижу парады! Нынче днём был на таком смотре. Одно лицемерие! Все полки, как солдатики на витрине игрушечной лавки. А мы стой и убеждайся в австрийской мощи. Каждую неделю! Ещё, как минимум, два года… А эти генералы. Все сплошь старики, которые, думается, каждую свободную минуту уделяют подсчётам своего жалования и будущей пенсии. Ах! Устал… Я не смею сравнивать свою долю с уделом простых хлебопашцев, но, право, начинаю этим тяготиться.

Кстати о военных, в прошлом письме, помниться, ты писала, что видишь в армии некую романтику, хоть она тебя и не привлекает. Так вот, я заявляю, что тебе придётся пересмотреть взгляды. Вена – большой город. И армия поклонников не заставит ждать. Более того, она уже собирается. В связи с чем, господин генерал, я приношу свои извинения за фамильярные обращения в предыдущих письмах. Прошу лишь одного: позвольте загладить вину, например, оружием шоколадного либо печёного калибра.

P. S. Безусловно, я способен и готов бросить к ногам столь прославенного генерала все цветы Вены. Но я помню каждое письмо, потому растения останутся нетронутыми.

Преданный ефрейтор Дитрих.

Ты писала, что генерал в последнее время злой, как собака. И от имени солдатской братии я воздаю благодарность за заботу. Но… мне тяжко. Тяжко так долго ждать встречи. А главное, я уже который день ем шоколад с орехами и штрудели! Если уж ты заботишься обо мне, то делай это полностью. Я боюсь, что зубы, однажды, не выдержат удар. Поэтому сообщи мне заранее, когда будешь меня ждать.

P. S. В эти два дня очень много работы в городе. Отвечать не смогу. Учитывай это, когда будешь принимать решение.

Твой Дитрих

Засветло, закончив последнюю записку, принц сел в экипаж и отправился в особняк прусского посольства. В этот день «во имя дружбы двух германских наций» там проходила выставка королевской Академии художест экспозиции располагалась во внутреннем дворе, а часть на первом этаже особняка.

К десяти утра карета остановилась у его дворовых ворот, где уже начали собираться почтенные венские бюргеры.

Посторонись! - громко крикнул им Зигмунд, пока принц Дитрих выходил из экипажа. - А то затопчу! - продолжал возница.

Пока люди спешно расступались, принц, прикрывая нижнюю часть лица платком, подошёл к караульному и предъявил бумагу. Тот кивнул головой и быстро запустил его. Пройдя весь внутренний двор наискосок, от ворот до чёрного хода в особняк, он оглянулся и только тогда убрал платок от лица.

В эти два дня я буду в городе. - прошептал принц самому себе. - Да... в городе. - произнёс он и скрылся за дверью.

Примерно через час, когда выставка была уже в самом разгаре, среди посетителей появился юноша в бордовом сюртуке и чёрной треуголке с золотой каймой. Он покрутился у картин, посвящённых штормам на Балтике, а затем, вместе с очередным отливом посетителей, покинул посольство.

Юноша праздным шагом обошёл весь район фешенебельных особняков и к трём часам по полуди завернул на улицу венских трактиров.

Это наша Силезия! Наши верхние Лужицы! - кричал толстый и краснолицый мужчина. - Какие мы братья с этими пруссами!? Они - смесь славян и Поляков! Чёртовы варвары! Хуже Чехов!!! - произнёс он, едва не падая.

Этот хриплый бас в окружении подпитого квартета выступал у трактира «Максимилиан» - одного из самых больших и дорогих в Вене. Туда ходил свет городского мещанствам, чиновничества и отставных военных, отчего злые языки прозвали трактир «Домом офицеров».

- Господа, - учтиво спросил принц. - В этом трактире происходит какое-то собрание?

- Ты... - произнёс солист, собираясь с мыслями. - какого звания?

- Бюргер, господин. - ответил принц, краснея.

- Ну, какой же я тебе господин тогда? - воскликнул тот, смеясь. - Мы все здесь равны. Каждый из нас, - сказал он указывая на свою компанию. - мясник, бакалейщик, держатель портняцкой. А Ригер, - произнёс он, скабрезно улыбаясь и указывая на одного из приятелей. - и вовсе, наследник сети борделей.

- Очень рад за господина Ригера. - сказал принц под общий смех. - Но всё же, что здесь происходит?

- А ты... Неужели не знаешь?

- Понимаете, - начал Дитрих, стушёвывавшись. - мой отец торговал в Триесте. И пока это было так, Мама... не выпускала меня за пределы двора одного. А сейчас, - произнёс он, сглатывая слюну. - сейчас уже стало можно. Я, по-сути, первый раз в городе.

- А почему стало можно? - в недоумении спросил толстый господин.

- Отец умер. - неожиданно легко произнёс принц.

От такого ответа красное лицо мясника Франца побагровело. Он сам рос сиротой. Его мать, предположительно, была дворянкой, а отец «непонятно кем», так юноше сказали, когда он покидал приют. И там, во взрослой жизни Франца ждала постоянная борьба. Он работал носильщиком, плотником, трактирным вышибалой и почти каждый дрался. С коллегами по работе, которые не терпели его прилежания. С бандами нищих, что некогда орудовали в предместьях города. И с обнаглевшими от вседозволенности дворянскими детьми, что в предыдущее правление норовили скакать по улицам и бить хлыстами прохожих. Однажды Франц помог одному бедолаге, над которым кружила четвёрка наездников. Здоровяк Франц с разбегу повалил лошадь одного из нападавших, в мгновение ока отобрал у него хлыст и отстегал так, что благородное лицо превратилось в кровавое месиво. Увидев, что случилось с их товарищем, трое других поспешили прочь. Один из них даже крикнул, что скачет за солдатами. Но Франц этого не слышал. Он нёс худого старика прочь, раз за раз спрашивая: «Куда идти?». Старик оказался мясником по фамилии Шварц. В благодарность за спасение он устроил Франца к себе в лавку. Старый Шварц всегда не доедал, откладывая дочке Грете на приданное. Годы и пережитое потрясение тоже наложились. И через неполный год всё дело легло на плечи Франца. Перед смертью старик благословил его брак с Гретой и даже позволил ему взять фамилию Шварц. Так и началось становление знаменитой сети венских мясных лавок Шварцев.

- Здесь принимают в вольноопределяющийся. - сказал Франц, словно протрезвев. - Я и мои товарищи уже записались. Нас, правда, взяли только в ополчение. Но ты... - произнёс он, задумавшись. - образование имеешь?

- Окончил университет.

- Тогда скорей иди внутрь. - воскликнул Франц. - сейчас начнётся вторая лекция для вольноопределяющихся. Там тебе всё расскажут.

- Я особенно люблю слушать про то, как мы выиграли битву под Фонтенуа. - послышалось из окружения Франца.

- Падок Ригер на французское, ничего не скажешь. - произнёс Франц, заливаясь гортанным смехом.

- Ты тоже. - заметил ему приятель. - Мама говорила...

- Ладно. - сказал Франц, перебивая друга. - Юноше пора. Удачи! Как тебя, кстати?

- Дитрих, господин.

- Во заладил. - сказа Франц, притворно возмущаясь. - Ну, бывай Дитрих. Дай Бог свидимся.

В ответ принц сделал поклон и скрылся за дверью.

X.

Зайдя в «Максимилиан», принц оказался в просторной светлой зале. Потолок в ней был белён извёсткой, а стены оклеены тёмно-розовыми обоями с узором из буковок «H» с ним в цвет. Венчала обстановку стойка красного справа от входа, за которой стоял хозяин с двумя помощниками, и широкая низкая сцена, что первой являлась пред глазами входящего. На стыке этих двух значимых объектов находились двери: одна, что ближе к сцене, вела в гримёрную, а другая в кухню. Обычно музыканты и кухарки, протиснувшись сквозь этот масонский треугольник разносили своё по крепким, но изящным столам. Но тогда принц увидел их в углу, аккуратно нахоженными друг на друга. Стулья же, напротив, были расставлены в два ряда вокруг сцены, и на них уже сидели высокие и низкие, косматые и лысеющие, толстые и худые, орлы мещанского гнезда. Каждый из них - сын не бедных родителей, который заканчивал университетское образование или уже оное имел. И каждый с какой-то инстинктивной подозрительностью посматривал, на пустую кафедру, что выставили на сцене.

- Здравствуйте, господа студенты! - разнеслось вдруг по зале.

Из гримёрки резко вышел офицер. По тому, как сильно скрипела сцена под его ногами, расчитывать можно было, как минимум, на полковника. Посему принц быстро занял свободное место и слился с толпой внимающих ещё до того, как офицер занял кафедру.

- Ещё раз, - произнёс полковник, утирая пот с лысины под париком. - здравствуйте, господа студенты!

В ответ раздались приветствия на французском и просторечные немецкие выражения.

Запомните, - сказал полковник, вздохнув. - в армии приветствие вышестоящих должно звучать по форме «здравия желаю» и далее по званию. Офицер он, господа, не хуже бургомистра, то есть - произнёс он, поднимая указательный палец к небу. - заслуживает уважения. Правильно я говорю?

У нескольких башкавитых вырвалось «так точно». Остальные же ограничились робким кивком головой. В ответ на это полковник принял на себя личину монашеского смирения и начал обычную в таких случаях речь:

- Вы господа, - громко, но при этом с какой то нежностью произнёс он. - нужны своему государству, а значит и стране нужны. Не дай нам Боже, конечно, но в нынешней ситуации нам, то есть Австрии, могут понадобиться грамотные военные специалисты: инженеры и землемеры. Я ни в коем случае ваш не принуждаю, - сказал полковник, не меняя тон. - ,но для вас военное образование это шанс. Сейчас вас бы всех там забрали в ополчение на хлеб, воду и физический труд. А у вольноопределяющийся всё ни так. Вы из мобилизационного ресурса можете стать мобилизационным резервом с соответствующим довольством и проживанием. Плюс бесплатный новый мундир. От кого вы ещё такое получите, если не от нашей государыни, а? - спросил он, ребячески сморщившись.

- Господин полковник, - произнёс долговязый сын ювелира. - так значит, пройдя юнкерские курсы, мы будем свободны до следующей войны?

- Опять же, не дай Бог, - произнёс полковник, подражая сердобольным вдовушкам. - но да. Будете заниматься гражданскими делами на благо трона и страны.

- А какие на нас возложат ограничения, пока будем учиться? - робко спросил подслеповатый коротышка в первом ряду.

- Если вам позволит Здоровье, - сказал полковник, ища источник вопроса глазами, - то никаких. А вы, - произнёс он, глядя на каратышку. – представитесь?

- Фредерик Вернер. - произнёс тот. - Сын...

- Встаньте, пожалуйста, - резко скомандовал полковник. - и представьтесь мне по форме, стоя, с именем, фамилией и родом занятий!

Покрасневший коротышка встал и скороговоркой выпалил:

Фредерик Вернер. Сын художника Вернера. Учусь на архитектора, занимаюсь ландшафтом

- Вот, - сказал полковник, снова подобрев. - никаких ограничений. Только правила армейской вежливости. Не волнуйтесь, - увещивающе произнёс он. - вы их быстро выучите. Ну, а если не захотите, - сказал полковник, подняв глаза к потолку. - Мы здесь никого не держим. Пойдёте в ополчение. Не приведи Господь, конечно.

- Так точно, господин полковник. - дружно проговорил зал.

- Хвалю. - сказал полковник, улыбаясь. - Кстати, о правилах. Каждый день вашего учения будет открываться разводом караула. Мы с вами, если к надзирателем к вам приставят меня, будет петь старую полковую песню, пока настоящие солдаты выносят знамя инженерного полка и императорский штандарт. Между прочим, сам император Максимилиан, во символично, даровал его полку. Так что будете гордиться. И учить песню. А то у нас повалились всякую дрянь с севера перенимать. У меня усадьба за городом, так мой сосед заделался поклонником прусского Фридриха. Марши его поёт и даже сына учит. А тот же с мои дружит. Я его однажды спрашиваю. Мол, Бальтазар, наши то знаешь? А он мне: а зачем? Так вот, господа, - произнёс он так, будто продолжал разговаривать с Бальтазаром. - так мы, без своих корней страну и потеряем. Ну, да мы с вами ещё обсудим. Главное сейчас, подойдите к господину владельцу сего прекрасного заведения и поставьте подпись в документах и буду вас ждать в наших казармах.

- Гггосподин полковник, - заикаясь произнёс младший Вернер. - значит, мы уже можем идти?

- Конечно. - добродушно сказал полковник. - Только не забудьте оставить инициалы. Вольно, господа!

По разумным соображениям он решил вернуться в посольство кружным путём, пройдя «улицу таверень» до конца. Однако принц не рассчитал свои силы. Ноги гудели всё сильнее, а улица тянулась всё дальше, Наконец, он решил поспрашивать, как срезать. И все прохожие, как один, указали на ближайший переулок. Туда принц и направился. А за ним ещё два силуэта.После этих слов под дружное «До свидания» полковник скрылся теперь уже на кухне. А принц, начертав нечитаемую закорючку, одним из первых покинул «Максимилиан»

Спустя пару минут ноги у принца уже не болели, потому что он ехал в экипаже, не понятно с кем и в неизвестно каком направлении.

XI.

- И как твои дела здесь? - произнёс некий отстранённый голос.

- Хорошо, Дядя Стефан. А у вас? - ответил принц, медленно стягивая с головы мешок.

- Вот и славно. - сказал Дядя Стефан, не обращая внимания на вопрос. - Ты собирался навещать бабушку?

- Конечно. - произнёс он, наконец сорвав с себя льняную торбу. - Сразу, как закончу дела.

В этот момент Дядя Стефана делал гневные пометки в неком письме с печатью и снова, как бы проигнорировал племянника. Принц этим воспользовался. Оказалось, что кроме него и дяди карета везла троих высоких здоровяков. Один из них, что сидел слева от дяди ближе к кучеру, был секретарём. Поднаторевший в придворной жизни Дитрих понял это по очкам на верёвочках и особому сосредоточенному молчанию подручного. Два же его товарища сидели по обе стороны от принца. И по их просторной лакейской одежде и необременённым лицам Дитрих догадывался, кто придумал накормить его овсом.

- Прости. - формально сказал Дядя Стефан, отвлекаясь от бумаги. - Так что ты там собирался?

- Навестить вас. - сконфуженно произнёс принц. - Я только хотел найти повод. Государственные лица всё же.

- Да... - сказал Дядя Стефан, улыбнувшись. - У твоей бабушки особенно.

Он был чуть ниже ростом, чем Дитрих. В целом стройный, Дядя Стефан уже вступал в возраст, когда образовывался почтенный аристократический животик. Нос и глаза – фамильные для Хонштейнов, у дяди и племянника были одинаковые. А вот улыбка… Никто так не умел улыбаться, как Дядя Стефан. Также, как никто, так не умел подавлять глазами, как он.

- Дядя Стефан, - полусерьёзно произнёс принц. - вы же меня поняли.

- Даже больше. - воскликнул тот, отбирая у секретаря несколько бумаг. - Я тебе даже помогаю.

- Спасибо, конечно, - подчёркнуто вежливо произнёс принц. - но я за такую помощь мне очень неудобно.

- Это ещё не всё. - произнёс Дядя Стефан, взглянув в окно. - Сейчас высадим тебя у нашего венского дома. Может матушка сама тебя встретит и всё расскажет сразу. А может, придётся подождать ужина. У них он, обычно, ранний. - сказал он, снова утыкаясь в бумаги.

Через некоторое время послышался хриплый бас кучера:

- Прибыли, ваша светлость!

- Ну, - быстро произнёс Дядя Стефан, пока кто-то снаружи аккуратно распахивал дверь. - ещё увидимся, Дитрих

- Надеюсь. - отозвался принц, спешно выбираясь из экипажа.

- Даже не сомневайся. - произнёс всё тот же отстранённый голос.

XII.

- Дитрих, здравствуй! - ласково произнесла женщина, встречавшая принца у дверей.

- Здравствуйте, госпожа. - сказал Дитрих, сопроводив слова поклоном.

- Дитрих. - начала женщина, слегка возмутившись. - Я же просила меня так не называть. Дядю можешь называть, как хочешь, но меня только Катерина.

- И всё же, - сказал принц, краснея. - называть вас по-другому не могу. Не у моих правилах. - произнёс он, ища в глазах ещё молодой женщины снисхождения.

Эта женщина была Катерина фон Зейтиц-Хонштейн герцогиня Клазенбург графиня Сан-Монто. Скромность её объяснялась девечьей фамилией. Она родилась в небольшой коммуне под Мантуей в семье местного мэра по фамилии Тэкки. Молодой Стефан фон Зейтиц-Хонштейн тогда был нетитулованным немецким дворянином, что сотнями колесили по владениям Габсбургов в поисках карьеры. Однако тот никогда не походил на классических дворян мантии. Приехав в Ломбардию ревизором, он от имени администрации Мантуи открыл рядом с коммуной рудник и даже организовал к нему грунтовую дорогу. Каждый такой проект по месту командировок приносил ему солидный доход. Так что, когда встал вопрос о женитьбе, он не задумываясь купил Катерине замок на границе с Швейцарией, к которому был приписан графский титул. Таким образом, их брак становился законным и равным. Отец Тэкки был против родственника немца, а у молодого чиновника было мало времени, поэтому он просто увёз красавицу в Вену, где они и обвенчались.

- Ладно. - с некоторой досадой произнесла Катерина. - Может, ты не стал. Отдохни перед встречей с бабушкой. Рольф! Рольф!

Из-за спины принца тут же появился лысый невысокий дворецкий в бардовом сюртуке.

- Знакомься, - сказала она, обращаясь к Дитриху. - Это наш слуга Рольф. Он открывал тебе дверцу кареты.

- Приятно познакомиться! - произнёс принц, продолжая смотреть на Катерину.

Рольф ответил ему тяжёлым глубоким вздохом.

- Ну, так что? - продолжала настаивать Катерина. - Рольф быстренько приготовит покои и...

- Пожалуй, нет. - сказал принц в тот самый момент, как она перехватывала дыхания. Я уже давно не видел бабушку. Чего не скажешь о подушке.

Катерина улыбнулась и сказала:

- Она сейчас в детской, играет с Маркусом.

- Вот и замечательно. - сказал принц. - Увижу обоих.

- Рольф, - произнесла Катерина тогда. - поторопи кухню с ужином. А я пока займусь племянником.

Рольф, как заправский дог, громко фыркнул и тотчас отправился в дальнюю часть первого этажа, удивительно ловко маневрируя среди гостя и хозяйки.

А нам на второй. - сказала Катерина, приглашая принца, наконец, зайти внутрь.

Сам этот тёмно-розовый с белыми вставками венский дом был двухэтажным, но отличался невероятным размером комнат и изяществом обстановки. Изначально, герцог Клазенбург построил его для балов и светских собраний. Однако вскоре после постройки его облюбовала вдовствующая княгиня Зейтиц-Хонштейн Гертруда - бабушка Дитриха. Сначала она просто поселилась в нём. А потом, под предлогом, что её душа не переживёт долгой разлуки с младшим внуком, фактически перевезла туда всех домашних Дяди Стефана.

Я сейчас отведу Маркуса во двор погулять. - сказала она, достигнув двери детской. - А вы спокойно поговорите.С каждым шагом вверх по лестнице смуглая, даже по меркам итальянского севера, кожа Катерины бледнела, широкие большие глаза как бы усыхали, а от природы тонкая и худая фигурка начинала будто дрожать, от неведомого принцу домашнего ветра.

- А я думал побыть со всем родственниками. - с деланной досадой произнёс принц.

Катерина, впрочем, этого не заметила и сказала:

- Не беспокойся. Побудешь на ужине. Марчелло во время еды особенно разговорчив.

- Так тому и быть. - смешливо произнёс принц.

После чего Катерина открыла дверь и, ели как заставив сына обратить на себя внимание, взяла его за руку и повела вниз. Принц же в это время кинулся в объятья бабушки, которая до того наблюдала за игрой младшего внука. Когда же Катерина с Маленьким Маркусом удалилась из комнаты с бардовыми обоями и дубовой отделкой, сцена родственный любви закончилась.

- Ну, ладно, Дитрих. - произнесла бабушка Гертруда, высвобождаясь от рук старшего внука. - Можешь присесть. - сказала она, указывая на кресло подле себя, где обычно сидела Катерина.

Бабушке Гертруде было тогда шестьдесят. В прошлом она полностью отвечала стандартам благородной дородности. А благородные черты лица и властный взгляд говорил о ней больше, чем всякие родословные. Хотя и там у дочери высланного из Богемии за бунты против Габсбургов графа Вольфенберга всё было в порядке. Именно из-за этой высылки она встретила своего будущего мужа. Их семью приютил герцог Брауншвейгский. И на одном из его саксонских балов всё и началось. Тогда покорить мужчину ей не составляла труда. Спустя годы же она располнела. Греческий нос удлинился. А благородный лик обвис под тяжестью забот и воспоминаний, а также серого домашнего платья и чепчика в волосах. Лишь властность оставалась прежней, как в молодости.

- Почему ты не приехал на похороны отца? - строго спросила она, не дожидаясь пока внук удобно расположится.

- Бабушка, - в том же духе начал принц. - у меня служба. Тем более, - произнёс он, погружаясь в меланхолию. - Я уже видел. Всё, что было надо и не надо.

- И это тебя оправдывает, по-твоему? - продолжала упрекать бабушка. - А честь семьи!? Ты о ней подумал!? Не говоря уже о твоей присяге какому-то...

- Стой! - произнёс принц на манер стражи в Сан-Суси. - Про это я говорить не буду. Я в своём праве. Я тебя люблю, - сказал он, смягчая голос. - Но оскорблять меня, как князя не позволю.

- С чего же я тебя вдруг оскорбляю!? - воскликнула бабушка, всхлестнув руками.

- А того, - бесстрастно заметил принц. - что оскорбляя моего государя, ты оскорбляешь мой выбор. Следовательно, не уважаешь его и считаешь... не буду произносить в слух. В общем, слово против прусского короля, это слово против меня. Такое теперь правило.

- Да? - сказала бабушка, вытянув лицо. - И кто ж его установил?

- Господин посол его королевского величия в Вене. - невозмутимо произнёс принц. - И, если оно не будет соблюдаться, я могу вполне обойтись без ужина здесь. В Шенбрунне - сказал он, пародируя выражение лица бабушки. - тоже неплохо кормят.

- Хвастайся, да не зарывайся. - произнесла бабушка, несколько опустив голову.

- Ну, так я пойду. - сказал принц, вставая. - Хорошо, что повидались. Передать привет Клаусу?

- Стой. - теперь уже спокойно произнесла она. - Ты же здесь не просто так. Мне же интересно, как твои дела, как Здоровье, что у господина посла по карьерной части? - сказала она, посмеиваясь.

- С этого надо было начинать? - сказал принц, возвращаясь в кресло.

- Ну, не дури. - воскликнула бабушка, возвращаясь в исходное состояние. - Посол должен обо всём уметь говорить с достоинством.

- Кстати, - начал принц. - чтоб не тратить достоинство зря. Дядя сказал, что у вас ко мне есть дело. Давай сначала обсудим его, а потом спокойно поговорим. За ужином, например.

- За ужином у нас говорит Марчелло. - сказала бабушка, смеясь. - Уж лучше здесь.

Почему Марчелло?

- Это итальянская форма. - с некоторым призрением в голосе произнесла она. - Катерина порой на неё срывается. А её мать... Когда приезжала к нам, только так его и называла, вот ко мне и привязалось.

- Бабушка, - сосредоточено произнёс принц. - так что за дело?

- Через два дня здесь состояться бал. - сказала она серьёзно. - Будет весь цвет Вены, может даже императрица. И нужно, чтобы ты присутствовал. Ты же будешь?

- Конечно. - просто ответил принц. - Но мне интересно, откуда такая необходимость во мне на таком... - он на мгновение стушевался. - неродственном собрании?

- Стефан познакомит тебя со всеми важными людьми Австрии, что не живут в Шенбрунне.

- Хлёстко. - заметил принц. - Ну, а ему то какая выгода?

- Престиж. - ответила бабушка. - Просто покажи всем, как уважаешь и почитаешь Дядю.

- Да. - задумчиво протянул принц. - Помню однажды он был проездом в Потсдаме. И просто сказал: «Тебе надо купить чего?». Я после этого ходил в новом чёрном сюртуке и дорогущих лакированных туфлях. Тогда б я их себе не позволил.

- Тем более. - радостно сказала бабушка. - У тебя будет шанс выразить благодарность.

- Дядя хорошо придумал. - сказал принц, вырываясь из задумчивости. - Он всегда будет знать силу эффекта. Но - произнёс он, глядя бабушке в глаза. - Я теперь тоже её знаю. И вести себя буду не как благодарный племянник, но как прусский посол, в соответствии с церемониалом.

- И вежливостью. - произнесла бабушка.

- Это одно и тоже.

- Не в государственных делах. - заметила она.

- Хорошо. - примирительно произнёс принц. - Я попытаюсь совместить и то и другое.

- Второе, выше высочество! - громко разнеслось по комнате. - Третье ещё готовится. Прикажите накрывать?

- Да, Рольф, - ласково произнесла вдовствующая княгиня. - Ступайте.

На что Рольф ответил вздохом и ушёл, легонько закрыв за собой дверь.

- А я думал он не разговаривает? - сконфуженно произнёс принц.

- Рольф - неразговорчив, как и все горцы. Ты, наверное, заметил, что у Стефана в слугах одни тирольцы ходят. И этот один из них.

- Я догадывался, - сказал принц, неосознанно протянув руки к голове. - Грубоватые люди.

Что это ты делаешь?

- Поверишь ли? - сказал принц, покраснев. - Проверка. Я, кажется, лысею.

После этой фразы по комнате раздался заливистый старческий смех.

- А вот Марчелло, - произнесла она, утирая слёзы. - не такой. Он сейчас лысенький, а потом... даже седеть не будет. Пойдёт в Деда. Я чувствую.

- Тебе видней.

- Ну, да. - сказала бабушка. - ты же его только раз до этого видел. А он знаешь какой себе на уме. Ты его хоть зови, хоть игрушками завлекай, нет! Будет делать только то, что вздумается. А остальных как будто бы нет.

- Тяжело вам, конечно, без нянек? - произнёс принц, представляя в голове ужин.

- Ну, так это решение Стефана. - строго сказала бабушка Гертруда. - Для этих дел Катерина есть. А что? Он её содержит. Она в полях не трудится, титул имеет. А взамен наследником занимается.

- Неужели он совсем не слушается?

- Как тебе сказать... - произнесла бабушка, проглатывая гордость. - всех, кроме отца.

- Ваше высочество! - вновь разошлось по комнате.

- Да, ваше высочество, - смешливо произнёс принц. - разрешите проводить вас к столу?

- Разрешаю. - в благородной отстранённости сказала княгиня.

И так они вместе под руку направились в малую столовую, путь в которую им указывал впереди бегущий Рольф.

XIII.

Ужин в особняке герцога Клазенбурга прошёл в обсуждениях различий германских и итальянских погод. Маленький Марчелло быстро наелся и пустился в ему только ведомые игры на ковре возле стола. И молодая герцогиня то и дело отлучалась от разговора, чтоб не упустить сына. В эти моменты бабушка Гертруда шёпотом рассказывала старшему внуку, кто из наследников Хонштейнов больше всего похож на покойного дедушку. Принц же кивал головой и внимательно слушал, поглядывая на часы. Он дал ужину ровно два часа, так, чтобы под предлогом ухода засветло, изучить: не следят ли за ним.

Распрощавшись с родственниками, принц направился в посольство, самым длинным и неудобным путём сквозь узкие улицы бюргерских кварталов. Слежки он не заметил и, покружив с четверть часа вокруг посольства, наконец, зашёл внутрь. А с утра посол Его Величества Прусского короля, после официальной суточной инспекции резидентов в Вене, вернулся в Шенбрунн. Там он отписал своей венгерской визави, выбрал парадный сюртук изумрудного цвета и призвал камердинера Зусека для беседы:

- Кто там будет, Зузек? – спросил принц, пока снимал изумрудные кюлоты, сидя на кровати.

- Военные, ваше благородие, камер-пажи и, как говорят всякие умные люди, - произнёс Зусек, изображая своим толстым телом подобие выправки. – высшая аристократия.

- А что ты, чешский брат, знаешь о герцоге Клазенбурге? – произнёс принц, скрупулёзно скатывая кюлоты.

- Звучит, как почтенный сановник и верный слуга государыни-императрицы. – сказал Зусак с тупым, но благонадёжным лицом.

- Мне кажется, - начал принц, даже не взглянув на Зусака. – у тебя нет музыкального слуха. Помню в университете наш хормейстер говорил, что таким людям может помочь камертон. И чем он ближе к уху, тем лучше.

- Такие камертоны, ваше светлость, должно быть дороги. – с жалостью произнёс камердинер.

- А у меня есть один. – сказал принц, откладывая сложенное на край кровати. – Посмотри в конторке.

- Вы мне его одолжите? – восторженно воскликнул Зусак.

- Дарю! – сказал принц, откинувшись спиной на кровать.

Зусак тут же бросился к заветной конторке, достал звенящий под холщёной материей камертон и, спрятав его в карман, тихо произнёс:

- Он из мадьярской партии. Поддерживает ту самую госпожу с узкими глазами, что имело честь видеть ваше высочество.

- По зову сердца? – спросил принц.

- По просьбе его покровителя графа Приста.

- Граф сильно помог?

- Карьера герцога началась в Венгрии, ваша светлость.

- А богатство началось как?

- Почтенный и благодушный граф ссужал ему деньги беспроцентно. И герцог скупал земли, строил мануфактуры, открывал рудники. Всё помалу, но часто, ваше благородие. – сказал Зусак, оглядывая покои принца так, будто искал ещё один камертон.

- А с кем, кроме помянутого графа, герцог имеет сердечную дружбу? – произнёс принц, возвращаясь в сидячее положение.

- С тирольским крестьянством, ваше высочество. – отрапортовал Зусак. – У них говорят первоклассный музыкальный слух.

- Второй камертон тебя к ним всё равно не приблизит. – съязвил принц.

- Вы правы, ваше высокоблагородие, - подобострастно воскликнул Зусак. - но попытаться то стоит.

- Поучись сначала с первым. А там, глядишь, достану тебе ещё один.

- Ну, значит, - произнёс Зусак, поднимая глаза к небу, - отправлюсь осваивать.

- Тогда тебе понадобиться помощь. – загадочно произнёс принц.

- Материальная?

- Скорей духовная. – сказал принц, улыбаясь. – Знаешь моего возницу Зигмунда?

- Добрый человек. – невинно произнёс Зусак.

- Вот и отлично. – продолжал принц. – Он с тобой походит, поможет освоиться с камертоном, поддержит в минут тварной слабости.

- Это как? – спросил опешивший Зусак.

- По-дружески, Зусак, по-дружески. – произнёс принц. – А разве у герцога не так? Кто у него в друзьях, кстати?

- У него в друзьях все, потому что он обо всех знает и может быть к их услугам. – робко ответил камердинер.

- И тебе тоже? – спросил принц, с огоньками в глазах.

- Мы христиане, ваша светлость, - произнёс Зусак. – и не в наших правилах, ограничивать ближних в добродетели.

- Видно, многим ты уже устелил дорогу в рай. – мрачно сказал принц. – Ну, ступай. Зигмунд придёт чуть позже.

- Может всё-таки, ваше ваше…

- Не стоит благодарности. – сказал принц, снова не глядя на камердинера. – Иди, пока я добрый. Мне ещё к балу собираться.

XIV.

К вечеру следующего дня особняк Клазенбурга озарился светом. Внутренний двор наполнился каретами, украшенными гербами всех видов и расцветок. А вдоль ближних домов выстроились солдаты 32-го австрийского линейного полка, которые оберегали добрых жителей от опасностей внешнего мира. На крыльце сиятельных гостей встречал Рольф с канделябром руках и, специально выписанный герцогом Стефаном из загородной имения майордом. Он был длинный сухой и приветствовал гостей французской протокольной фразой.

Также он встретил и принца. Дитрих прошёл сквозь холл, полнящийся огнями, а затем попал в бальный зал. Танцы при Венском дворе традиционно начинались только после часа светских бесед. В это время публика сбивалась в группки по интересам, в том числе любовным, и беседовала, налаживала политические и экономические контакты меж собой.

В прямоугольнике залы, где с одной стороны из-за окон почти не было видно стен, а с другой поверх обоев цвета римского пурпура горели бесчисленные подсвечники, выделялась несколько кружков. На тонких маленьких диванчиках в дальней части сидели кавалергарды и камер-пажи вместе со своими дамами сердца. Из второго входа напротив окон слышался горловой смех старых дворян, что играли в английский вист. А в середине на паркете из чёрного орешника стояли, на которых в последние дни работали самые лучшие портные Вены, - сановники государыни-императрицы. Среди них, несколько поодаль, выделялась «ядро». Герцог Клазенбург, Канцлер Ливинский и несколько военных.

- Значит, господин граф не смог сегодня одарить нас своим присутствием. – с притворной печалью в голосе произнёс военный с выдающимся носом и париком под стать.

- Какая жалость. – начал другой в ответ. – Моему лицу как раз не хватает слепоты. – сказал офицер, почесав рукой страшные шрамы, которые в несколько широких линий проходили через всё лицо.

- Скорей уж нам всем не хватает шампанского. – серьёзно заметил герцог Клазенбург.

- Зачем это? – не унимался меченный.

- А хотя бы, чтоб выпить за моего племянника. – сказал герцог, улыбнувшись. – Посол Его Величества Прусского короля господа. – произнёс он, вводя Дитриха в круг. – Дитрих-Карл-Йохан фон Зейтиц-Хонштейн, принц Ангальт-Хассельфельд. Часть из вас, должно быть, уже с ним знакомы.

- Пруссия... – надменно произнёс меченный, опорожняя бокал.

- Королевство Пруссия, сударь. – сказал принц, протягивая ему руку.

- Господин генерал только что вернулся с турецкой границы. – произнёс Левинский видя, что меченный будто не заметил жеста Дитриха. – Суровые нравы. Так вот поживёшь с сербами и этике забудешь. – сказал он, смеясь. – Возможно, господина посла стоит представить прочим членам сего почётного круга?

- Не стоит, господин канцлер. – произнёс принц, выпрямляясь. – Фельдмаршала Стейтенберга я имел честь видеть на парадах в Шенбрунне. – произнёс он, наклоняя голову в сторону носатого. – Адмирала Хотша я как-то встретил в дворцовых садах. А главу таможни, признаться, сразу не узнал в военном мундире. Здравствуйте, господин Ленк! – все приветствия он сопровождал тем же лёгким кивком.

- А это. – сказал Дядя Стефан, указывая на меченного генерала. – Фердинанд Шварценберг – наследник одной из самых старых Венских фамилий. Шварценберги были рыцарями ещё у Максимильяна. – воскликнул он, взглянув со значением в глаза племянника. – Им положено некоторое высокомерие. Но… - медленно произнёс герцог, чтобы каждый в кружке услышал его слова. – если он убедится, что человек надёжный, например, поручились авторитетные люди, то снобизм заменяется уважением.

При этих словах, ставший в позу, Шварценберг несколько подсдулся. Он нехотя протянул принцу руку и улыбнулся той частью рта, что не украшали кроваво-красные полосы.

- Счастлив познакомиться с человеком настоящего дела? – сказал принц, терпя нарочито резкое и сильное рукопожатие Шварценберга.

- О чём вы? – подозрительно спросил генерал.

- Вы военный. Я в своё время думал о мундире. – сказал принц чуть более высоким голосом. - Но душевных сил не нашёл.

- Дело не только в мундире. – строго сказал Шварценберг. – Воин – это дух! Необязательно служить в армии, чтобы быть им.

- Видишь, как говорит. – сказал герцог, подмигнув принцу. – А слышал бы ты истории о шрамах.

- Я не смею. – произнёс принц, зашатав головой.

- Шампанского! – воскликнул генерал Шварценберг. – Рассказ того заслуживает...

- Уже после. – властно сказал герцог Клазенбург. – Герцогиня и вдовствующая принцесса Ангальт-Хассельфельд здесь. Бал скоро начнётся.

- Стефан, господа! – быстро произнесла бабушка Гертруда. – Только что прибыл камергер. Государыня почтит нас своим присутсвием.

- Когда? – спросил герцог.

- В четверть часа. – вмешалась в разговор Катерина. – Здравствуйте, господа!

- Я вас оставлю. – сказал герцог, пока кружок раскланивался с дамами.

- Дитрих, - шепнула ему бабушка. – императрица должна увидеть, как ты относишься к дяде. Только и всего.

- Согласен. – громко сказал принц. – Бальный зал, действительно, королевский.

- Сколько же у вас родственников в Вене? – сказал Левинский, смеясь. – Если у вас есть кто-нибудь в министерстве финансов, дайте знать.

- А вы не пользуйтесь. – нарочито произнесла бабушка Гертруда. – Это всё дела семейные.

- Создайте свой клан. – предложил принц, улыбаясь. – Стюарты, помнится, тоже начались с одного.

Левинский покраснел. А кружок наполнился ехидными смешками.

Вдруг, гости из игрального зала высыпали в зал, а у дверей встал запыхавшийся герольд.

- Ея Римское Императорское и Королевское Величество Мари́я Тере́зия Вальбурга Амалия Кристина фон Габсбург, королева Богемии, Венгрии и Хорватии и Славонии, эрцгерцогиня Австрийская, Герцогиня Брабанта, Лимбурга, Лотарингии, Люксембурга, Милана, Пармы и Пьяченцы, защитница веры и государства…

XV.

После этих слов в зал вошла она. В белом платье с рюшами переливающимся от света. Она шла под руку с герцогом Клазенбургом. С каждым шагом этой пары ближние к ним люди нагибались, как цветы от дуновения ветра. Особенно тяжко приходилось дамам, чьи парики в добрую треть роста делали их крайне неустойчивыми. Она же никогда не склоняла головы. И даже августейший парик, скорей походил на скромную шапочку, ибо поверх него надлежало быть нагрузке, что никому из дам в этом зале и не снилось. Короне Габсбургов в реальном весе и в том, что она олицетворяет. В руке свободной от Клазенбурга она держала веер, причём так, будто готовилась им кого-поколотить. Она смотрела на всех ровным, но по-детски любопытным взглядом. Она...

- «Маришка!» - молнией пронеслось в голове принца, когда взгляд императрицы дошёл до него.

В этот момент улыбающаяся государыня уже дошла до кружка.

- Что ж, - начала она, оглядев всех материнским взглядом. - вижу, что в вашем обществе новое лицо.

- Посол Его Величества Прусского короля. - проговорил Ленинский, глубоко кланяясь.

- Наслышана о вас. - произнесла императрица, веером оттесняя от себя Ленинского. - Однако, - сказала она, улыбнувшись ещё шире. - не угодно ли вам самому представиться, господин посол.

- Дитрих-Карл-Йохан фон Зейтиц-Хонштейн, - произнёс принц, впервые в жизни сконфузившись от длинны своего имени. - принц Ангальт-Хассельфельд. К вашим услугам. - сказал он, приклонив колено.

- У вас прекрасный племянник, герцог. - сказала императрица. - Учтивость, видимо, - ваше фамильная черта.

- Возможно, ваше величество. - сказал довольный Клазенбург. - Вполне возможно. В конце концов, наши клоне здесь на юге.

- Однако, - произнёс принц, вставая. - я был бы бесчестным, если б не сказал, что я к услугам ещё одно особы.

- Какой же? - с живым интересом спросила государыня.

- Пруссии, ваше величество. - бравурно произнёс принц. - И эти две клятвы придётся как-то совмещать.

- Никогда не жаловал северных любовниц! - прохрипел меченый, на что все громко рассмеялись.

В это время герцог Клазенбург изобразил Лёвой рукой несколько жестов и, на балконе бального зала послышалось шевеление.

- Что ж, - произнёс он, обращаясь к императрице. - самое время для вальса, ваше величество. Оркестр готов. Не окажите ли честь?

- Только если ваши домашние позволят. - с деланной скромномностью ответила императрица.

- Конечно, ваше величество. - в один голос произнесла Катерина и бабушка Гертруда, делая книксен.

- Кстати, Катрин, - начала государыня. - вы уже зачислили Маркуса в полк?

- Мы думали подождать годик. - кротко сказала Катерина. - Посмотреть.

- Будь уверена. - произнесла императрица, беря герцогиню за руку. - Он далеко пойдёт. Да, герцог? - спросила она, разворачиваясь к Клазенбургу.

- Да, ваше величество. - серьёзно сказал он.

- Тогда, - сказала она, растягивая слово. - начинаем! Мы ещё с вами увидимся, господин посол. - загадочно произнесла она, передавая руку в распоряжение герцога.

- Не забываться тоже. - гордо сказал принц и направился в холл.Тогда же весь кружок разошёлся по заранее подготовленным танцевальным парам, а Дитрих устроился на освободившихся диванчиках. На соседнем сидели невероятно полная дама и её полная анатомическая противоположность. Худая всё время что-то рассказывала, а толстая смеялась так, что это было похоже на зловещее клокотание. Затем началась музыка и танец в башенном ритме. Принц всегда плохо танцев и, взглянув на движения императрицы, клокотание он услышал уже в себе. С едва сдерживаемым нетерпением он дождался окончания первого танца, чтобы удалиться в игорный зал. Там в беспамятстве и пьянстве он просидел до пяти утра, когда все начали расходиться. Несколько придя в себя, он обнаружил, что на пару с остзейским немцем по имени Валдис разорил какого-то валонского графа и чуть не вызвал на дуэль вдрызг пьяного кавалергарда, который в счёт долга не захотел исполнять прусский гимн.

- А что с государыней? - спросил в ответ на узнанное.

- Уехала к полуночи. - сказал тот самый Валдис. - Занятая всё же.

- И мне пора. - произнёс принц, хватая свою часть билетов и долговых расписок. - Приятно было познакомиться!

- Взаимно- ответил Валдис. - Плохо вальсировать бывает очень выгодно, правда? - произнёс он, посмеиваясь.

XVI.

- Ваше высочество, - произнёс Зигмунд, заходя в спальню так, будто бы этим утром ему предстояло навестить ещё с десяток подобных комнат. – Вам передали письмо. Какая-то кухарка ломилась ночью. Вот я и решил… - сказал он, почесав затылок. – помочь с доставкой.

- Аааа – прохрипел, укутанный в белые одеяла, принц.

Он лежал в платье на спине, в неприглядном виде, при котором среди постельного белья выделялась красная грубая ступня и короткие колючие волосы на голове.

- Скажите тогда, куда положить конверт? – понимающе отозвался Зигмунд.

- Уууу – простонал принц, приподнявшись на локтях. – На канторку. А… И… Что с этим… с этим умником?

- Его вызвало начальство, ваше высочество. – ответил Зигмунд, положив бумаги на стол. – Нечего там моей роже мелькать. Но не беспокойтесь. За ним наблюдают.

- Хорошо, Зигмунд. – сказал принц, собрав все свои силы. – А теперь пошёл вон. – беззлобно произнёс он и рухнул на матрас.

- Так точно. – буднично произнёс возница, закрывая за собой дверь.

Негромкий хлопок отозвался в голове принца ноющей болью, а затем он погрузился в забытье.

Ближе к закату нега делалась всё слабей, а голову Дитриха стали посещать редкие мысли. Вскоре они превратились в отчётливое любопытство. И единственной преградой живому мозгу оставалось разбитое тело. Наконец, когда сама праздность начала отдавать головной болью, принц встал и пошатываясь направился к конторке. Держась правой рукой за конторку, левой Дитрих развернул письмо. Спустя минуту конверт упал. А принц бешено зашагал по комнате.

Её Высокоблагородие, госпожа полковник, всё ещё злая, как собака. Нужно подкрепление сладостями. Но не сейчас. Вечером.

Где находится Говкригсрат ты помнишь. Стучаться разрешаю.

XVII.

- Мне нужно как-нибудь представляться? – спросил улыбающийся принц, когда перед ним распахнулась дверь.

- Да заходи уже. – сказал она, усмехнувшись.

Вместе они прошли по маленькому оштукатуренному коридорчику и очутились в длинной, но узкой кухне, обложенной грубыми деревянными панелями, на манер тех, что делали в трактирах. Хозяйка посадила принца за стол спиной к входу, а сама села вне стола между распахнутым окном и очагом. Ночная синева и рыжее зарево от огня неустанно боролись за девушку, но одержать не могла ни одна из сил.

- Как же к тебе теперь обращаться? – спросил принц, когда лицо хозяйки отливало оранжевым.

- Да как хочешь. – с вызовом ответила она.

- Ладно. – произнёс принц в лёгком замешательстве. – Как у тебя дела, Маришка? – спросил он, краснея на последнем слове.

Да вот мучаюсь с этим кабинетом министров. – серьёзно произнесла она. – То они не понимают, это не в их компетенции, не угодно ли нам поискать в архиве в Линце. – проговорила она, не давая волю гневу. – С это бюрократией надо что-то делать.

- Ну, так всегда. – будто бы менторски произнёс принц. – Ещё сделаешь. – сказал он, заложив ногу на ногу.

- Ещё надо решить вопрос с югом и турками. – произнесла она указывая пальцем в сторону очага.

- Стой. – начал принц, смотря на неё в недоумении. – Балканы там. – сказал он направив указательный палец в противоположную сторону.

В этот момент хозяйка повернулась и лицо заполонили синеватые тени.

- В каком смысле? – боевито произнесла она. – Балканы там! – сказала хозяйка, сделав пальцем второе пронзающее воздух движение.

На мгновенье принц засомневался в себе.

- Ладно. – произнёс он, поднимая ладони. – Пусть так.

- Да там же! – не унималась девушка.

- Как скажешь. – сказал принц, не удержавшись от улыбки.

- Вчера. Вчера я это обсуждала с Левинским. – продолжила она, смотря на принца. – И он…

Внезапно хозяйка снова повернулась и сделав на фоне огня смущённое лицо произнесла:

- Прости. Я… - она прервалась, чтобы улыбнуться. – С этими делами почти не сплю.

- А спасть надо, дорогая моя. – загадочно произнёс принц. – Спасть надо.

Можно тебя спросить, как рыцаря? – резко произнесла она.

- Меня?

- Ну, ты же дворянин, – безапелляционно провозгласила хозяйка. – значит рыцарь.

- Допустим. – с любопытством произнёс принц.

- Ты бы сделал своей дамой сердца девушку, что будет сильней тебя? – серьёзно спросила она. – Я не имею в виду сложение.

- Да. – произнёс принц, опасаясь задумываться.

- Почему? – спросила хозяйка, когда её лицо снова покрылось синевой.

- А какая, в сущности, разница? – медленно произнёс принц, глядя на огонь. - Главное, чтоб людям было комфортно вместе. Эдакий гедонизм...

- О – произнесла девушка, откидывая голову назад и улыбаясь. – я тоже гедонист.

- Поэтому так спокойно говоришь о делах? – спросил принц, взглянув ей в глаза.

- Да. – просто ответила она. – Ты не ходил по отцовской галереи?

- Да. – сказал он, вздохнув.

- Есть там портрет одного из моих прапрадедушек, кажется времён Тридцателетней войны. Никогда не могу смотреть на него долго.

- Отчего же?

- Глаза у него грустные. – задумчиво произнесла она. – Мне его невыносимо жалко становиться. А главное, – сказала она, глубоко вздыхая. – я не знаю, почему они такие? В детстве я даже плакала из-за этого.

- И правда. – произнёс принц. – Припоминаю такого.

- Я всегда первым делом на глаза. – не без бахвальства заметила хозяйка.

- У всех у всех?

- У всех у всех. – произнесла она, передразнивая принца.

- А у меня грустные?

- Наполовину. – ответила она. – Видно, что тебе чего-то не хватает.

- Интересно. – произнёс принц, покачиваясь на табурете. – А как ты это определяешь?

- Ну, просто видно и всё. – грубо ответила девушка. – Чувствую. Женская интуиция. – произнесла она, смягчая тон.

- Понятно. – произнёс принц, чувствуя, что к нему снова подступает сонливость.

- А знаешь, – сказала хозяйка снова приняв серьёзный тон. – ты уже много вопросов задал. Моя очередь опрашивать.

- Давай. – воскликнул принц с вызовом.

- Ты бы стал бить жену за измену? – спросила она, придвинувшись.

- Я не бью женщин. – ответил принц, не с гордостью, но с негодованием. – И вообще, я не бью людей. – бравурно произнёс принц. – Если только - сказал он, опомнившись. – их можно считать людьми.

Девушка снова проделала движение головой и мышцами лица.

- А этот вопрос – начал принц, лукаво улыбаясь. – продиктован опытом?

- Уезжая сюда из Венгрии, - сказал она. – я рассталась со своим рыцарем. И не жалею.

- Как ты там жила?

- Там – начала девушка. – нет такой цивилизации, как здесь. Помню, как боялась выходить из замка в город, чтобы не нарваться на какую-нибудь кровавую дуэль местных баронетов. И это аристократия. – произнесла она, тихо вслестнув руками. – А представь, какое там крестьянство.

- Поэтому ты такая? – спросил принц, ровным бархатным голосом.

- Какая это!?

- Необузданная, эмоциональная, артистичная… - произнёс принц, кривляясь. – Мне продолжать?

В ответ он услышал непереводимое мадьярское ругательство.

Ой, прости! – воскликнула хозяйка. – Встречая непонимание в глазах принца. – Моей воспитательницей была венгерка. Она долгое время не знала немецкого и общалась со мной по-мадьярски. Однажды, когда ко мне приехал отец, я даже начала разговаривать с ним на венгерском, сама того не сознавая. – произнесла она, смеясь.

- Это она самая старая в твоей камарилье? Я про кормилицу. – сказал принц.

- Да. – ответила девушка, умиляясь. – Она сейчас пишет своему сыну письма в полк. На немецком. Очень старается.

- А отец? – спросил принц. – Отец тоже старался тебя от чего-нибудь уберечь, что отправил в Пресбург?

- Он хотел мальчика. – сказал она, потускнев. – И не желал, чтобы кто-нибудь из придворных приблизился к трону через меня. Я постоянно с ним спорила. О войне, о политике. Я уважаю военных. Но не могу сказать, что близка к идеям завоеваний. А он наоборот. – грустно произнесла она. - Может, поэтому я пробыла в Пресбурге так долго.

- И тем самым Его Величество смогли заручиться поддержкой мадьяр в критический момент войны за наследство. – как-то отстранённо заметил принц.

- Они меня выбрали. – произнесла она с укором, в момент, когда очаг почти догорел. – Я бы никогда не стала править, если б был выбор?

- Почему? – непонимаюче спросил принц.

- А я задал себе простой вопрос, - произнесла хозяйка. – что полезного я могу сделать этим людям? А они меня выбрали. И когда у ратуши Пресбурга меня провозглашали их королевой, подняв вверх шпаги, я сказала, что не обещаю быть хорошей государыней, так же, как и справедливой, но буду стараться, по мере сил.

- Я восхищён. – произнёс принц. – Да-да. Не смущайся. Пусть раньше я и говорил это по другому поводу.

- Чем тут восхищаться? – сказал императрица, отирая лоб рукой. – У меня за жизнь было уже два нервных обморока. Это когда ты идёшь и понимаешь, что тело начинает потихоньку отказывать, неметь… орган за органом. В первый раз у меня пропала речь. Я чувствую, что со мной непорядок, но даже сказать не могу. А потом обморок. Но сначала страх, много страха, что уже не очнёшься.

- Как-то боролась с этим? – участливо, насколько мог, спросил принц. – Лечение?

- Это не в сфере докторов. – произнесла она, положил руку на грудь. – Всё от него. От его переживаний. Поэтому, после второго раза, я просто всё отпустила. То, что требует много переживаний теперь проходит мимо меня. – сказала императрица, встрепенувшись. – Жизнь же должна быть в радость. Потому что гедонизм. – натужно произнесла она.

- Сомневаюсь, что это так работает. – сказал принц, вздохнув. – Да и Францем Стефаном я вторым не стану, чтоб вас в этом убеждать.

- То есть? – спросила государыня, находясь в недоумении.

- Скоро утро. – пространно заметил принц, вставая. – И вам нужно поспать хотя бы два часа.

- А что я сказал!? – спросила она, тоже вставая.

- Я вас люблю. – произнёс принц в темноте. – Но вы решили мной поиграть. Все эти отказы во встречи. И аудиенция только тогда, когда вы стали императрицей в моих глазах. Хотя раньше были Богиней.

- И что? – гордо сказала августа.

- Я вас люблю. – повторил принц. – Но быть вторым герцогом Лотарингским не могу. Где он, кстати? – спросил он, не скрывая ехидства.

Императрица Маришка молча подошла к окну и, смотря на небо, произнесла;

- Скоро утро. А мне ещё нужно поспать… хотя бы два часа.

- Спокойной ночи, ваше величество! – сказал принц, выделывая в потёмках реверанс.

- Спокойной! – произнесла императрица, а затем подбежала и нежно обняла Дитриха.

XVIII.

Императрица совершенно не способна к управлению. Она слаба нервным здоровьем и эмоциональным состоянием. Из-за властности берёт на себя слишком много забот, надрывается, работает на износ, но бессистемно. Также и всё государство. Среди её придворных миньонов ходят напыщенные временщики-карьеристы из негерманских народов – протеже нового покровителя Габсбургов графа Приста. Его группировка, прозванная мадьярской, сейчас имеет контроль над двором и всеми важными решениями в странах. В связи с чем, монархия Марии-Терезии представляет собой зрелище слабое и нестабильное.

На случай войны они собирают инженерное ополчение. Сорт людей там не первый. И, скорей всего, эти войска бросят на оборону, нежели в наступление, что также относится и к прочим войскам, чья основная масса сосредоточена на границы империи Османлинов.

При этом единства во владениях Габсбургов нет. Частью управляет нынешний император, к которому государыня равнодушна. Остальные же находятся под контролем тех самых пристовских выскочек, которые больше держатся за свои интересы, чем за аристократический долг.

Вывод: проигрыш Австрии в войне вполне поддержит часть знати, чтобы скинуть Пристов.

Они также не смогут прямо управлять гордой императрицей, которая, похоже, своё положение обязанной понимает неправильно.

И, наконец, даже в самой Вене кое-где слышны голоса в поддержку Пруссии и лично Вашего Величества, что может помочь при возможной оккупации нижней Германии.

Клаус.

С таким письмом Зигмунд в новой должности курьера-поверенного мчался в Берлин через час после возвращения принца со свидания.

[1] Министр иностранных дел