Это взгляд. Скорее попытка взгляда. Описание ощущения, срез смысла, тупорылая реакция. На сплетенный собственноручно «терновый венец». Находящийся на лбу «монолитной глыбы» смыслов отечественного ундерграунд мэйнстрема - Андрея Андреевича Хана Замая. А, конкретно, его крайняя двухсторонняя пластинка «АНДРЕЙ».
Наш бедный ослик болен, заболела голова
Хозяйка ему сделала наколку в кружевах
Наколку в кружевах и башмаки на каблуках
Ах, ах! Наш бедный ослик болен
Стоит отметить, что эта работа изобилует крайним биографическим сентиментализмом. Первая часть повествует в разрозненной стихийности — духе неумолимой силы. И имя ей — Андрей.
Ты знаешь имя, браток...
— в преисподнюю коридор!
Звук мягкий все более и более мелодичный, словно конструкт сходящийся с самим непосредственным изящным искусством.
В текстовой наполненности выстраивается система автобиографического повествования в манере таких мастеров слова и слога как: Селин, Достоевский, Газданов. Происходит осмысление своего положения с позиции настоящего (не без свойственной автору наглости) оглядкой за плечо прошлого. И что здесь, стоит заметить, является самым важным перманентное чувство единства времени, именно связи в хаотичности. Двух людей. Похожих и отличающихся друг от друга. Неотделимых. В какие-то моменты (на сторонах пластинки) даже ведущих диалог. Полным изумления от финальной ступени, до которой довела тропинка неровностей.
Идёт дождь, чё же ещё сказать?
Вот бы мне лазер...
Через пески к воде — далека моя цель
Заплачу тысячу цен, ферма вдали, как прицел...
Заплутал, заплутал
Далека моя цель
Ферма вдали, как прицел...
Старик!
Ну как ты там, а, старик?
Я тут и сам уж старик
Лысею — надо парик, старик
Старик!
Ну как ты там, а, старик?
Я тут и сам уж старик
Лысею — надо парик, старик, старик...
Постулируются основные принципы героя (сч. исполнителя). Вбиваемые в головы, как в скрижалях выбитые символы, на папирусе записи — нерушимые вечные тезисы. На протяжении всего творчества автора. Здесь также продолжают свой «вечный зов». Это логика и мировоззрение, осмелюсь сказать идеология. Именуемая "Священный Антихайп". Основой которого является: 1. Быть собой 2. Не пытаться угождать другим 3. Делать то, что нравится
Ты отвернёшься: я маргинал, тебе неприятен мой тон
И хорошо; я лишён достатка и голожоп
Но я сыт пиздежом, называй меня Левашов
Хорошо, я лишён девяностых свободы
Я подошёл и спел говно, пока ты тут лил воду, уёбок
Мой панк-рок — это поп-искусство
Мой закон — это голый мусор
Нахуй всё, что не пощёчина вкусу
Тапку в пол, мой двухсотый Land Cruiser
Этот труд, он — живой человек, и он кричит вне всяких связей, о некотором метафизическом пути. Он не пытается казаться, просто живет вполне естественно и в этом уникальность. Рассказывает свою историю наброска «самого самого никого». Рисуя на холсте-бите словом картинку. Из непонятных очертаний, характерных темных субстратов. Проявляется едва различимая субстанция. В что-то, кого-то абсолютно четкого.
А я не желал жить под ними
Белой мимикрией под иней
И чужды были понты их
Но такой же я, как и вы, был...
Когда-то представлял себе наивно запад
Бежал к мечте, хотел увидеть дико запад
Однажды, среднеазиат я, дикий запад
Познал и убедился: это дикий запад...
Я там, где звезда, я там, где и всегда
Пой, гитара и ситар, я — космический босота
Кто на троне восседал?
Ржёт мой добрый Росинант...
Я на все эти проблемы Замай (Это я)
Закрываю глаза, не ебёт нихуя (Нихуя)...
Чёрный-белый мир, как шахматы, где он костяной король...
Настолько четкий личностный образ, что слепит глаз. Величественный блеск которого, наверняка, будет фрактурен. Что чревато упущенными потаенными автором смыслами. Поэтому автор поддерживая постмодернистское веяния культуры времени, как бы, ломает четвертую стену обращается к слушателю. Деконструируя смысл своих строк. Повторяясь, возвращаясь к важному в творчестве.
Я иногда хочу прокомментировать каждую свою строчку:
Вот тут не понял, тут недопонял, тут стояла точка
Здесь — запятая, там — апостроф, здесь я зашифровал “Пошёл нахуй!”
В первом куплете, чтоб ты понимал
Я как бы описываю свой переезд из Бишкека в Петербург:
ожидания и разочарования
А вот сейчас, во втором куплете, это я как бы пытаюсь уже эмигрировать из России в Европу
Не упускается возможность, критично посамоиронизировать над репрезентуемым, который, однажды, приобретет статус классического (уже), неизгладимым опытом. Жизни человека и творца.
Я на том же месте, где всегда и был (Это моё!)
Жалкими плебеями не любим (Ну как?)
«Музыка хуевая, пиздец стихи» (Ещё бы)
Повелитель всех четырёх стихий
Ищи по оврагам, потом за баром
Я не умру, будто вечный бродяга
Я не легавый — я нелегалом
Пробрался в этот жанр, сшит не по лекалам
История — реальная, настоящая прожитая. Стала, буквально (и нет), «осязаемой». Основание любого крепкого каркаса. Со всем сопутствующим наполнением: истоками, нахальностью, основой, опытом, принципами и панкроком!
Одна история рассказана, за ней следует следующая.
Другая история кончается, начинается новая.
Продолжается, кончается, начинается…
Чуши я наплёл тут выше крыши
Крыши, мыши, выше крыши
Погода нормальная, гулять можно
Так вот, токо никого нет
Эта работа могла бы стать произведением искусства вечной притчей о мыслях, что снуют в голове у озорного мальчишки. Представляющего себя уставшим шансонье-бардом, который цементирует себя в величайшее творение гениальности.
Стоп!
Ведь так все и вышло.
Но это ещё не конец