Как Ведагор живоеда обманул
Завёлся на погосте в жёлтых песках живоед. То скотину утащит, то мужика пьяного сгрызёт. Да злой такой, что и выпивкой не задобрить. Хотели мужики ближайших деревень изловить да порубить, так сами еле ноги унесли. Хотели выследить, где покоится, не смогли. А тут ещё и владения свои он покидать начал, по деревням шастать да девок молодых сгрызать. И как не запирай двери, как не охраняй, всё одно. В раз по всей деревне псины лай подняли, знать всё, к Кондратию очередная уже спешит в объятья.
Барон далеко, да и нет ему дела до люда простого. Кто-то в Княжестве хотел попытать счастье помощь найти, да сам в пути сгинул, не вернулся. Колдуны и вовсе, редкие гости в Чёрном лесу. И то, чаще не сами являются, и гончих присылают, в поисках владельцев крови колдовской. Так и трясся люд простой. Кто-то даже, вовсе собрался родные хутора сжечь да поодаль податься. Девок и так не много молодых, а нежить эта по ним лютует страсть. Только и успевай на погост выпотрошенных свозить каждые три дня.
Забрёл как то на один такой хутор путник. Шёл он по тракту аж с той стороны плоского озера. Путь держал дальний, до большой реки. Узнал про то, что живоед в местах лютует и спасу нет от него. И рассказал местным, что недалече от его мест кики болотные взбесились, и мукаделу местному, Волком которого кличут, удалось сечника вольного нанять. Взял за работу много, но работу выполнил на славу. Изловил тварей кровожадных, да шкуры с них спустил. По слухам, он и до сих пор в тех местах, в доме старого хлебника трёхрукого, что с киками этими якшался и хлеб людям дурной продавал, от чего и сам умертвился и внучку родную умертвил.
Собрали мужики плату, кто чем смог, да отправили гонца на ту сторону плоского озера. Как не спешили паромщики, а два дня озеро пересекать пришлось, ямы водные да ловушки туманные обходить. Но всё быстрее, чем вокруг. Успел ганец. Застал сечника в аккурат, как он уже на тропу из леса ступил.
Звали сечника Ведагор. Был он небольшого роста, особой силой внешне не отличался. Вместо ноги палка железная, причудливая была. В шрамах весь, в порезах да укусах. Глаза лишенный и трёх пальцев на левой руке.
Нехотя согласился Ведагор на работу предложенную. Трудно живоеда изловить на его территории, себе дороже. А коль живоед с погоста выходит, так знать ещё опаснее он. Простые так не могут. Но, как узнал, что нежить эта в дома закрытые проникает так, что и следов не остаётся, очень заинтересовался.
Привёз гонец Ведагора в деревню, а там и горе. На одном их ближайших хуторов у шкуродела ночью тварь дочку младшую загрызла. Девчонка совсем была, только взрослеть начала, ни одной ночи плодородия не отгуляла даже. Выпотрошил её нежить проклятый, весь срам да все потроха выгрыз, кровь выпил. И дверь плотно заперта была. Как псины гам подняли, так уже и всё.
Осмотрел Ведагор тело, кровь на язык попробовал, призадумался. На погост проводили, осмотрелся. Много захоронений, так и не разобрать, где живоед прячется. Да и биться с ним на погосте верный путь к Кондратию. Собрал он всю деревенщину и охотников, что по лесам не шастали и наказал, привести к нему всех девок молодых, кто каждомесячной болезнью женской уже страдать начал и у кого она сейчас как раз и началась. Таковых четверо оказалось. Дал им сечник тряпиц и наказал собирать кровь, что из них течёт, да ему нести. Мужикам же наказал привести оленицу молодую, не рожавшую. В аккурат к третьему дню изловить успели.
Наказал сечник по округе весть разнести, что бы все девки, каждомесячной болезнью страдающие и нет, вымылись как перед свадьбой дочиста, а ночь не в кроватях провели, а в банях истопленных. И как бы жарко не было, чтоб дальше предбанника не ногой. Сам же он вымыл оленицу так, как младенцев не вымывают, спутали ноги и морду завязали, чтобы тихо себя вела. Вымазал животину кровью, что девки собирали, в рубаху девичью из крапивы замотал, и в хате на кровать, шкурами укрытую положил. Сам в этой же хате заперся изнутри, а мужикам наказал снаружи двери и ставни наглухо заколотить и не открывать, чтобы не случилось. Всех псин на ночь спустить, а самим по хатам сидеть. Бабам да детям глупым тиши воды, а мужикам вилами да топорами вооружится и с хаты заветной глаз не спускать, но и самим себя не выдавать. И пока сам Ведагор сигнала не даст, даже не подходить близко. Коль до утра не случится ничего, значит, сам он к Кондратию отправился. В этом случае наказал до заката тело его сжечь.
Как солнце за деревьями спряталось и туманы по дорогам заклубились, спустили селяне псин, а сами по хатам попрятались. Даже с дальних хуторов мужики пришли, чтоб помощь оказать. Смотрят в оба, а не происходит ничего. Лишь туман по дорожке к хате, где сечника заперли, странно клубится. Будто идёт кто сквозь него. Но, ни видать не зверя, не человека.
Затаился Ведагор в углу хаты, шкурой прикрылся, шашку в руке сжимает и ждёт. Вдруг, сквозь щели будто туман струится, клубится. Очертания человеческие принимает. Сбросил живоед саван на пол и вмиг плоть приобрёл. Вмиг псины вокруг дома лай подняли. Стоит голый, отростком вялым половицу подметает. Сам тощий, как дохлец сушёный, кости кожу протёрли, да наружу белым вышли. Глаза жёлтым пылают, слюна на пол капает, трясётся в безумии. Кинулся он к кровати, сорвал со своей жертвы покров, рванул рубаху и давай вгрызаться в срам и брюхо. Да так, что оленицу живьём напополам и порвал.
Понял Ведагор, что есть у него всего один удар, что бы голову живоеду снести. Но, если промахнётся, тварь и его убьёт и сама невредимой сквозь стены выйдет. Да и без головы тварь эта дел натворить может и сбежать. Очень уж сильна. Выбрался сечник из своего укрытия, и не долго думая, поднял с полу саван мертвецкий да на себя надел. Вмиг всё вокруг как будто растворилось, туманной дымкой обратилось. Лишь ярко алым цветом туша оленицы светилась, живоед жёлтым, да следы его, какими он пришёл с погоста, желтели. Вышел сечник сквозь туман, что дверью в хату был и по следам отправился.
Нажрался живоед, разум у него проснулся. Понял он, что не девку девственную жрал, а зверя лесного. Понял обман и разозлился. Кинулся к савану своему, а нет его. Всю хату обшарил, всё перевернул, нет. Взвыл, заревел, да так, что мужики топоры да вилы пороняли и чуть нужду на месте где сидели, не справили. Начал живоед в дверь бить, не открывается. Попробовал окна, забиты наглухо. Метаться начал, да в стены бить. Да так, что венцы трещали. Долго бился, псин с ума сводил. Так орал, что девки, в бане ночевавшие, в кадки с водой ледяной попрыгали, только ноздри на поверхности держали.
Собрался с силами живоед и выбил, всё таки, одну ставню. Вывалился за окно, а тут на него псины напали. Разорвал несколько, но шибко много было их, бежать кинулся. А тут уже и зорька лес красным красит. Кинулся в сторону погоста, да без савана тяжело каждый шаг даётся. Ноги вязнут в грязи, спотыкаются о камни и ветки. Да и дорогу трудно найти верную, не видит следов своих во плоти находясь. А тут ещё и псины гонят, да мужики с вилами да топорами из хат выбежали. Преследуют, близко не подходят, но кто топор кинет, кто камень, кто вилами в бок. Вой страшный по лесу стоял, да такой, что твари болотные на самое дно залегли и виду не подавали о своём присутствии.
Бежит живоед, дорогу пытается найти верную, а сам солнце молит не подниматься так быстро, чтоб позволило оно ему прежде на землю мёртвую ступить. Падает, встаёт. Чуть отросток вялый не ветке не оставил. И вот, близок уже погост, но возник на дороге сечник, в руках саван удерживающий. В другое время рванул бы живоед нахала, разорвал бы на четыре части, но уставший был, из сил выбивался. Взмолился он, упрашивая Ведагора пропустить его и саван вернуть. Обещал, что не будет больше погост покидать. А если и будет, то не станет больше по селениям безобразничать и девок девственных жрать. Довольствоваться будет путниками заблудшими, каторжниками да рабами беглыми и тварями лесными. И послушал Ведагор. Опустил шашку и на вытянутой руке протянул саван нежите. Обрадовался живоед, солнце уже первыми лучами верхушки деревьев осветило. Потянулся он за саваном заветным и не заметил, как взлетело лезвие острое и, в аккурат, по шее его сухой прошло.
Подоспели мужики и увидали, как Ведагор на кол голову проклятья извергающую насаживает, и как обезглавленное тело вокруг нелепо бегает и драться пытается. Пнул его в спину Ведагор, да к земле железкой острой, что вместо ноги у него была, пригвоздил, да держал так пока солнце не встало. Только тогда тело живоеда замерло, а голова перестала ругаться и глаза закрыла. Объяснил сечник, что не конец это. Что спит тварь. А окончательно убить живоеда можно только если развести костёр пожарче и сжечь труп.
Так и сделали. Натаскали валежника, сложили кострище, салом полили, закинули живоеда и подожгли. Горит огонь, дерево сгорает, а труп сухой целёхонек. Несколько раз мужики натаскивали сушняк и в костер кидали, бочку сала вылили, а как не горело тело, так и не горит. Лишь только на закате взялось и обугливаться начало. А как солнце село, проснулся живоед, завыл так, что птицы ночные переполошились, вспыхнул как маслом политый и вмиг в прах рассыпался.
Мужики поговаривали, что сечник Ведагор саван мертвецкий себе оставил. Надел он его и смог следы живоедчаские найти, что к могиле вели. Могила та старая была, сыну барина принадлежавшая, что, поди, лет сто назад тут жил. Уж и не помнит никто, чего парень умер. Кто-то говорил, что от хвори чёрной, а кто-то, что якшался он с бабами водяными удовольствия ради, а они его и утопили.
Как бы там не гадали, а история давняя. А вот про Ведагора говорили, что он ещё долго по округе ходил. Что и могилу живоеда открыть смог и что-то там ценное нашёл, потому как опосля в спешке купил слобня и уехал.
Конец.