(цикл "Городские чудовища")
Первая перчатка которую он подобрал была варежкой. Пустой переулок, рыжее небо декабря, полу-дождь, полу-снег. Варежка лежит на самом краю тротуара, тёмный, невнятный холмик.
Остановился. Ненавидимый с детства мультфильм «Варежка», как же они все не видели, вязаный, красный щенок был гораздо, гораздо лучше живого! Нагнулся, подобрал, сунул в карман, подкладка немедленно намокла.
Позже он начал носить с собой специальный плотный мешочек, в нем варежки-перчатки лежали тихо, и только в тот момент, когда он сгибался, дотрагиваясь пальцами до коченеющего тельца, пробивало яркой вспышкой. Он стал записывать.
12.30 12 декабря. Сад им. Баумана
Детская варежка из разноцветной шерсти на перилах лестницы.
Стук, стук, стук. Тяжелые санки. Шапка на лоб, неудобно. Стук! Ых! В ногу приехали.
09.15 3 января. Веерная ул.
Мужская, коричневая.
Потея в колючей жилетке, в тонких очках, шапочке сдвинутой на лысину, он вычесывал на крыльце смирного лабрадора. Вот таааак, хороший, хороший, будем красивые, гладкие, ну потерпи ещё немного, а то матушка нас на порог не пустит.
Под лапами пса копился лёгкий коврик, который приподнимал, но не уносил ветер. Собрав потом эту шерсть, он глухо постукал руками, выбивая перчатки, снял, не глядя сунул в карман, правую мимо.
19.43 17 января. Чистопрудный бульвар
Женская замшевая перчатка на спинке скамейки. Гули-гули-гули!
23.23 10 февраля Таганская ул.
Женская, бордовая, на проезжей части.
В шелковом, скользком платье, в такси, изнемогая от мигрени, страдая от еле уловимого, оттого ещё более мерзкого запаха блевотины, страдая от радио «Джаз», включенного таксистом после первого же взгляда на пассажирку. Дура, дура, ну почему ты не можешь остановиться вовремя, ну кто тебя за язык тянул, боже как херово, какая же муть, полез, зачем позволила, липкий такой, жалкий, гадость, мразь, всё, всё лечь, главное лечь поскорее. Хлопнула дверь, одна перчатка выпала из сумки.
07.12 19 февраля Парк Культуры.
Перчатка мужская под скамейкой.
Поднял и тут же бросил, на той стороне, не было ничего кроме скушной пустоты, шуршания чёрного полиэтиленового пакета, которым накрыли тело бомжа полицейские.
Один случай нёс внутри, как кисло-сладкое, недозрелое яблоко.
08.21 28 февраля МакКафе Улица 905 года
Митенка женская, зелёного цвета.
Он успевает нагнуться, сграбастать, но не успевает ничего ощутить, как раздается звонкое:
— Вот ты где! Больше не спрячешься!
И маленькая ручка цоп! из его большой руки ценный трофей. Не смог поднять глаза, запомнил голос, заполнил моментально и крепко, квадратные ногти безо всякого лака, заусенец на большом, криво стоящий мизинец, как будто ломали, сросся, теперь не узнать, ведь она забрала. Забрала и ушла со стаканчиком вовсе не кофе, а чего-то летнего, травяного.
А лето было оцепенением. Пыль, пух, дети разъехались, горки опустели. Его тихая охота, оказавшаяся мало помалу целью и смыслом, останавливалась. Казалось, он глохнет, немеет, еле может выходить из дома. Весь мир сужался до длинного коридора бывшего советского издательства – тупые, зелёные растения, скрип паркета, дурная бесконечность состоящая из чая и обсуждения начальства. Однажды он услышал за спиной «Да он не Марк, а просто Мрак какой-то» так он и был во мраке, только вспышки от перчаток и варежек оставались светом, как будто на невероятной глубине вдруг включался фонарь батискафа и высвечивал странное, чужое, чудесное. Еле дотягивал до первых холодов. Задыхаясь, ждал снега.
14.32 3 декабря. Строителей 4
Варежка детская, синяя.
Чуть в стороне, там где дорожка ненадолго виляла за кусты от детской площадки. Поднял, ожидая привычный набор – потно, колко, бежать, бежать, пока не увели, сырой носок сползает, хочется есть и пить, и писать одновременно. Вдруг даже не страх - оглушающий ужас. На дорожке стояла незнакомая тетя, молча глядела бледными глазами. Что-то было в ней неправильное, неживое. Тетенька потянулась, мягко дотронулась до его руки. Мама!
Мама позвала. Дернулся, рванул со всей мочи, варежка осталась, чувство, сильнее которого нет на свете, осталось.
Он вынырнул, огляделся: вместо детей по улице бегали самодвижущиеся машинки по выработке страха, вместо мамашек - визгливые машинки по выработке страха, вместо мужиков – тяжелые, туповатые механизмы по выработке страха.
Самое яркое, самое жгучее – вот оно, иди и возьми.
23.40 4 декабря. Ул. Лестева 13
Две перчатки женские, бежевые.
Блин, совсем облупились! Надо завтра записаться к Маринке. Когда только? Так расписание, ага можно с утреца пора… Что-то не отстает тот бугай, идёт от самой остановки. Стрёмно. Надо сделать вид что звоню, нет надо позвонить! Кому? Макс в командировке, Серега с пацанами бухает. Блин, он всё ближе. Он за спиной! Черт, черт, черт! Ключи в руку, подъезд недалеко.
Сумку бросила, побежала, нелепо чиркая каблуками по льду. Нога подвернулась. Она ещё смешно пыталась ковылять.
00.19 10 декабря. Померанцев пер.
Черные мужские перчатки.
Эй, закурить дай! Алё, чо молчишь, мелочь хоть найди, уважаемый! Чо пялишься? Нет так проходи-проходи, неча тут. Да ты вообще схуел, мля, куда руки, пи...р гнойный, вали давай, слышь чо говорю, мля, слышь вали мужик по-хорошему, чо, хватаешь, хватаешь, пи..рила, руки убери, да ты чо мужик, агх…
13.29 20 декабря. Давыдковская ул.
Вязанная красная варежка.
Дядя, пусти меня, пусти! Я молчать буду, дядя!
23.59 21 декабря. Звонарский переулок
Эту он даже не думал догонять, но детская фигурка, смешно подпрыгивающий помпон на шапке, лёгкая добыча, жаль упустить. Липкий снег, изломанный тенями переулок.
Она вдруг повернулась, стояла спокойно, ждала. Он хотел сделать вид, что просто идёт мимо, но вместо этого приблизился, медленно передвигая немеющие ноги. Глядел только на руки, всегда только на руки, на невнятные в свете рыжего фонаря (но он знал, что они зелёные) митенки, которые она держала в руке с квадратными ногтями, косо стоящим мизинцем, вторую руку, оттянутую чем-то тяжёлым, он не стал разглядывать, поднял взгляд и наконец посмотрел ей в лицо, в летние, золотые глаза из, которых шёл плавящий, смертельный свет.
***
Нина Фёдоровна привычно залила воды в леечку и начала скрипучий путь по коридору. Лучше, лучше стали цветочки расти, прямо прут, весну небось чуят. Да и вообще как-то повеселее стало как этот пропал, неприятный он был какой-то, муторный, одним словом - Мрак.