Хорхе Луис Борхес родился 24 августа 1899 года в Аргентине, в городе Буэнос-Айрес в семье юриста и профессора психологии Хорхе Гильермо Борхеса. Отец Борхеса работал адвокатом и преподавателем психологии, но вместе с тем серьезно увлекался литературой и переводами – писал стихи, переводил с английского на испанский Омара Хайяма, а однажды даже написал и опубликовал роман. Но в литературном мире ему не удалось снискать какую-либо славу, что много позже удастся сделать его единственному сыну.
Маленький Борхес растет в обстановке, где одновременно говорят на испанском и английском языках (бабушка по отцу была англичанкой и пыталась привить внуку любовь к английской культуре и традициям). Два этих языка вошли в жизнь мальчика настолько плотно, что впоследствии Борхес вспоминал: «В детстве я не осознавал,что английский и испанский — два разных языка».
С шести лет мальчик начинает писать. В восемь лет переводит с английского сказку Оскара Уайльда «Счастливый принц». О том, насколько качественным получился перевод, можно судить по тому, что его сразу опубликовали в авторитетных аргентинских периодических изданиях – в газете «Паис» и журнале «Юг».
Первые серьезные шаги в литературе Борхес делает в качестве поэта. Кстати, в первых двух своих поэтических сборниках он воспевает Октябрьскую революцию в России. Но мировую славу, хотя и не сразу, Борхесу принесут именно рассказы. По размерам рассказы Борхеса небольшие, по содержанию и манере подачи они странные, по жанру они на грани и фантастики, и реальности и в целом парадоксальны.
Перефразируя известную фразу (или поговорку) юмористического характера – пить, ходить и курить он начал одновременно, про Борхеса можно сказать, что ходить, читать и писать он начал одновременно. И самое главное в этой «троице» – чтение. Конечно, у любого писателя больше прочитанных книг, чем написанных. Но случай с Борхесом уникален чем? Чтением книг, даже самым страстным, конечно, никого не удивишь – ни в наше время не удивишь, ни тем более во времена Борхеса, но Борхес был не только машиной по прочтению книг (прошу прощенья за такое техническое сравнение) – этот человек превратил свою страсть к чтению в литературу, которая принесла ему мировую славу. Кстати, пару слов об этой самой пресловутой «мировой славе». Во-первых, сам по себе Борхес человек-парадокс (или писатель-парадокс). О парадоксах и в жизни, и в творчестве Борхеса можно говорить очень много, мы же остановимся на одном: вряд ли на Земле найдется какой-либо другой автор, который не написал ничего кроме небольших рассказов, но о котором сказано, что «мировая литература ограничена творениями двух великих слепцов – Гомера и Борхеса, один из которых стоял у ее колыбели, а второй –у смертного одра». Во-вторых – вряд ли на Земли найдется какой-либо другой автор, на которого эта самая слава при его жизни свалилась тогда, когда он ее уже не ждал (в других случаях мы знаем, что она приходит посмертно) – мир заговорил о Борхесе, когда ему перевалил седьмой десяток. Примечателен тот факт – факт, в котором отчасти прослеживается и парадокс Борхеса-писателя, и история того самого признания, которого Борхес ждал, но не дождался: в 1936 году выходит книга «История вечности», та самая «История вечности», которая на сегодняшний день во всем мире разошлась многомиллионными тиражами и считающаяся чуть ли не вершиной в творчестве писателя, так вот, эта самая «История вечности» в 1936 году настолько не имела успеха в среде читателей и критиков, что за целый год было распродано всего 37 книг. Известно также, что Борхес был очень сильно удручен этим событием, что собирался посетить адресно каждого из этих тридцати семи покупателей и попросить у них прощенья за предоставленные неудобства.
Много или мало, но о Борхесе говорить очень трудно. Тексты Борхеса – это символы, развернутые метафоры, иносказания, аллегории, в которых нет готового смысла. Борхес - величайший мистификатор и авантюрист в литературе ХХ века: в молодости Борхес писал скрупулезные и дотошные рецензии на авторов и их книги, коих в природе и не существовало. Рецензии писались настолько убедительно, что читатель принимал это за правду и пускался на поиски рецензируемых книг по книжным магазинам. Привычка – страшная вещь! Подобными «фальсификациями» пронизано в той или иной степени все творчество Борхеса, и можно предположить, что отчасти это и сделало его культовым автором нашего времени.
Борхес вызывает противоречивые чувства: иногда кажется, что он пытается задавить читателя под бетонными плитами своей необъятной эрудиции, а порою, что ему глубоко наплевать на читателя и на весь остальной свет – у Борхеса-писателя есть один верный читатель и его тоже зовут Борхес. Такое впечатление, что этого автора не волнует никто и ничто, что есть здесь и сейчас: он отдельный от этого мира и поэтому создает свои особые миры – миры снов, сказок, мифов, фантастик. Казалось бы, кто из рода человеческого не видел и не видит снов? Но только Борхес умудрился в свои кошмары погрузить всю читательскую аудиторию мира и заставить поверить, что это есть философия, метафизика и факт состоявшейся литературы.
Борис Дубин, один из самых известных биографов и переводчиков Борхеса на русский язык, пишет, что для разгадки Борхеса биографический ключ бесполезен. И приводит железный аргумент – слова самого Борхеса, сказанные им когда-то по поводу творчества Поля Валери: «Знание фактов из жизни Валери ничего не объясняет в его произведениях и нимало не прибавляет их автору». Лично я со своей стороны не соглашусь с мнением авторитетного исследователя. Кстати, Дубин предлагает нам взглянуть на Борхеса не через призму его жизни на творчество, а наоборот – через художественный мир на жизнь. Честно говоря, мне не совсем ясен такой пассаж. Применяя приемы диалектики, разве Борхес-человек не первичнее Борхеса-писателя? И в доказательство того, что «бытие» Борхеса, то есть жизнь, определяло его «сознание», то есть творчество, приведу уже свой аргумент, который, как мне кажется, также даст ответ на вопрос: почему Борхес с такой маниакальной настойчивостью всю свою долгую творческую жизнь фантастику и мистику погружает в реальность и наоборот?
Давайте мы для начала вспомним такой небезызвестный факт, рассказывающий о том, что писатель в своих творениях во многом, если не во всем, отражает или собственную биографию, или собственный жизненный опыт, что чем больше будущему (настоящему) писателю приходится сталкиваться с жизнью в жизни, то тем больше у него «поле деятельности» в литературной работе, тем больше у него тем, сквозных сюжетов и интерпретаций. Известен буйный характер Эрнеста Хемингуэя, его мужественность и бесстрашие, его неусидчивость и вечные поиски приключений: он рвется на поля двух мировых войн, его манят океанские просторы и африканские саванны. Страсть Хемингуэя выливается в бессмертные творения: с фронтов Первой мировой войны Хемингуэй выносит роман «Прощай, оружие!», Вторая мировая рождает «По ком звонит колокол», океан приносит шедевр под названием «Старик и море», Африка – «Снега Килиманджаро» и т.д. Или Джек Лондон, о каждом произведении которого можно утверждать, что оно выстрадано жизнью. Или О Генри, который был уголовником, прежде чем стать писателем. И даже тот же Сервантес, которого так обожал Борхес, - по его биографии можно написать не менее фантастическую книгу, чем «Дон-Кихот». Но то ли дело сам Борхес? Борхес не видел того мира, ему не приходилось сталкиваться с жизнью в жизни, что довелось его коллегам, многими из которых он восхищался. (Кстати, по иронию судьбы, Борхес не видел мира и в переносном, и в прямом смысле этого слова – вторая половина жизни писателя была омрачена тем, что он полностью ослеп). Для Борхеса миром и вселенной становятся книги. Он настолько глубоко погружается в книжный мир, что становится не просто читателем, а соавтором каждой прочитанной книги. Он наслаждается чтением, он читает в них больше, чем там сказано. Книгами он живет и дышит. Книги для него - это магия и волшебство. Все кошмары и загадки Борхеса начинаются с книг. В далеком детстве он никак не может понять, почему, когда книгу закрывают, буквы в них не перемешиваются? Или же другой случай: мальчиком он не может заснуть до тех пор, пока не уверится, что книга с изображением сфинксов не зажата в тесноте полки другими книгами, иначе он уверен, что эти чудовища вылезут со страниц и проникнут в его комнату. Но это все детство, в детстве каждого ребенка преследуют в той или иной мере подобные ведения. Но ведь взрослый уже Борхес не то чтобы не перестает во все это верить, а наоборот, погружается в созданные его же воображением образы – вавилонская библиотека, зеркала, тигры, лабиринты…
Сборник арабских сказок «Тысячи и одна ночь»… Наверняка каждый из нас читал эти сказки в детстве, и вряд ли потом перечитывал. Но Борхеса эта книга сопровождает почти везде и всюду, она кочует у него из новеллы в новеллу, из эссе в эссе, из одной частной беседы, интервью или лекции в другую. В чем тут дело? Почему Борхес, которого считают чуть ли не величайшим провидцем ХХ века, в восторге от этого сборника выдуманных историй? Ведь это же сказки! Это вымысел! Или, проще говоря, – это неправда! И эти джинны, и этот шах, и эта Шахерезада и все, все остальное! Но в автобиографической новелле «Юг» Борхес напишет, что все эти персонажи «волшебны, но не многим более, чем это утро и само человеческое существование».
Обычно Борхес пишет от первого лица. Зачастую трудно определить жанр – жанр варьируется в пределах спекулятивной фантастики (обобщающее название для группы жанров, не описывающих реальный мир) и эссе-фикции. В своих работах Борхес очень часто, со всей академической строгостью, опирается на якобы исследованные ссылки, которые на деле оказываются выдумками автора, и все это приводит к тому, что факт и вымысел смешиваются. Австралийский историк Кейт Виндшаттл по этому поводу писал, что в некоторых случаях это принимается за веру многими преподавателями вузов. А некто Луис Сасс предположил, что Борхес демонстрирует симптомы типичного шизофренического мышления. Как бы предвосхищая тот факт, что ему в большей степени уготована участь писателя непонятного и непонятого, Борхес в эссе «Аналитический язык Джона Уилкинса» пишет: «Невозможность постигнуть божественную схему мира не может, однако, отбить у нас охоту создавать наши, человеческие схемы». И он их создает. В 42 года Борхес пишет новеллу «Вавилонская библиотека». Это абсолютно бессюжетный рассказ, где он описывает особую, созданную его воображением сюрреалистическую вселенную-библиотеку. Эту мистическую историю трактуют по разному и в основном с точки зрения естественной науки: подсчитаны все комнаты той библиотеки, полки, сколько книг на каждой полке, сами книги и даже количество символов в каждой из них. Многие склоняются к мнению, что Борхес в «Вавилонской библиотеке» реализует один из вариантов теоремы о бесконечных обезьянах (теорема гласит: «Если вы посадите бесконечное количество обезьян за пишущие машинки, то одна из них обязательно напечатает «Войну и Мир» или пьесы Шекспира»). Но прежде всего «Вавилонская библиотека» - это философская ода Борхеса, который к моменту написания этой новеллы уже ослеп наполовину и еле разбирает то, что им пишется. Символ Библиотеки – это Вселенная. Борхес помнит, что он смертен, но «изящная надежда», что Библиотека-Вселенная будет жить вечно, скрашивает его одиночество.
Известный литературовед Евгений Ковтун пишет: «Литературу со времен А. С. Пушкина нередко уподобляют «магическому кристаллу», преобразующему реальность в соответствии с волей автора. Но при этом не всегда помнят, что подобное преобразования равно убедительно и ярко может осуществляться как с помощью художественных образов, более или менее привычно воссоздающих облик мира, так и в формах, изменяющих его, придающих реальности неузнаваемый вид. В последнем случае возникают различные варианты повествования о необычайном. Можно сказать, что подобный тип произведений являет собой вершину словесного творчества: ведь под пером художника возникает то, чего прежде не существовало на свете».
В исполнении Борхеса мир необычного становится обычным. По крайне мере, обычным для Борхеса. Создавая такие шедевры как «Хаким из Мерва, красильщик в маске», «Тлён, Укбар, Орбис Терциус», «Аналитический язык Джона Уилкинса», «Заир», «Пьер Менар, "Автор «Дон-Кихота»", «Сад расходящихся тропок» и многие другие, Борхес между делом восклицает: «Верить во все это, едва ли намного странно, нежели верить, что кто-то в это верит». И первый, кто в это верит – он сам. Ибо знает, что реальность — это миф, а миф – реальность.