Говорят, что базар в нашем городе — это самый старый базар во всей Азии, если, конечно, не считать Багдадского рынка. Но Багдадский рынок в данном случае можно и не считать, потому что у входа на Багдадский рынок не сидит старый Нуреддин, а у входа на наш базар старый Нуреддин сидит. И сидит почти всегда: от самого раннего утра до позднего вечера, а иногда и до глубокой ночи. Зачем сидит? А для того, чтобы знать все, что происходит в городе, в окрестностях, в других городах и в других странах. Все известно старому Нуреддину от заезжих торговцев и от местных жителей. Но не держит старый Нуреддин ничего в себе, все рассказывает, что сам знает, другим людям. А больше всего любят слушать Нуреддина дети. Как займется день над городом, так стайка детишек уже тут как тут; рассядутся вокруг старого Нуреддина и слушают все то, что он им вещает.
— А знаете ли вы, дети, — как-то раз начал старый Нуреддин свой рассказ, — что в городе под названием Фергана есть ишак?
Тут все дети, что в то утро собрались возле входа на наш базар и окружили старого Нуреддина, дружно захохотали. А самый резвый из детей Мамед и говорит Нуреддину:
— Как же так, дедушка Нуреддин, разве удивительно то, что в городе под название Фергана есть ишак? Вон у нас по какой улице ни пройди, так непременно ишака, а то и двух встретишь. В Фергане что ли нет так?
Улыбнулся старый Нуреддин, потому что знал: и в Фергане по какой улице не пройди, непременно встретишь ишака, а то и двух и даже, может быть, трех. И ничего удивительного нет в том, что и в нашем городе, и в Фергане так много ишаков — Фергана ведь рядом совсем расположена с нашим городом, а значит, и в Фергане ишак является главным перевозчиком грузов. Уж точно знал про все это старый Нуреддин, а поскольку знал, то припас в своей истории что-то очень важное. Потому-то и улыбнулся. А улыбнувшись промолвил:
— Да, детки, вы правы: ишаков у нас во всяком городе хоть отбавляй. И этот ишак в Фергане он вообще-то ничем не примечательный, ишак как ишак.
— Для чего же тогда, — не унимался Мамед, — ты, дедушка Нуреддин, нам об этом ферганском ишаке рассказываешь, раз ничего в нем нет примечательного?
— Ну не то, что бы совсем нет… — продолжил Нуреддин. — Есть у него что-то, что может показаться необычным. От всех прочих ишаков и Ферганы, и других городов отличает того ишака, о котором мой рассказ, голубой хвост. Да, детки, хвост у того ишака, и правда, голубее некуда. А знаете ли вы, детки, почему, у этого ишака голубой хвост?
— Нет, не знаем… Расскажи, дедушка Нуреддин… Отчего у ишака голубой хвост?.. — чуть ли не хором загомонили дети.
— Что ж, расскажу, раз вы просите. Голубой хвост у этого ишака для того, чтобы отличаться от других ишаков.
— Дедушка Нуреддин, — возмутился все тот же Мамед, — это мы уже поняли. Теперь ты расскажи нам, не то, зачем голубой хвост у этого ишака из Ферганы, а то, почему хвост у этого ишака такого цвета.
— Расскажу, детки, расскажу. Все дело в том, что ишак этот из Ферганы и не ишак вовсе…
— А кто? Кто же это если не ишак? — опять хором загомонили пытливые слушатели строго Нуреддина.
— Нет, не ишак, — сказав это Нуреддин подмигнул, — не ишак, а человек!
— Ух-ты! — только и смог на это сказать Мамед. А остальные дети от восхищения таким поворотом событий даже потеряли на миг дар речи.
— Вот что бы все вокруг знали, — продолжал старый Нуреддин, — что это не ишак, а человек, вот поэтому у него хвост голубого цвета, не такого, как у всех прочих ишаков и в Фергане, и в других городах.
— Что же случилось с этим человеком, что он превратился в ишака, хоть и с голубым хвостом? — спросил один мальчик, который прежде потерял дар речи, а теперь обрел вновь.
— Об этом, детки, я и хочу вам рассказать. Когда-то тот, кто сейчас ходит по Фергане в виде ишака с голубым хвостом, был самым обычным жителем этого города. Звали его Алибек. Была у Алибека доставшаяся ему от отца мастерская по отделке ковров. Не то, что бы большая мастерская, но доход приносила (тоже, правда, не сказать, что бы большой). И жил себе этот самый Алибек довольно-таки безбедно. Отец когда-то научил его делать ковры расписные, вот он и делал их, ничем другим особо не интересуясь. Вот в этом, детки, и была главная беда бедняги Алибека — в том, что он ни чем кроме своих ковров не интересовался: не слушал сказок и всяких историй, что так любят у нас рассказывать; музыку не понимал (наверное, тоже потому, что не слушал); не любил и картины живописные (если только не были это картина на его коврах). Когда же вдруг речь в его присутствии заходила о науках — астрономии там, например, или, что еще хуже, о физике или о химии — так тут сразу же Алибек начинал с таким усердием зевать, что казалось, еще миг и нижняя его челюсть отвалится навсегда от остальной головы. Точно так же не интересовали Алибека никакие игры; ладно бы шахматы — все-таки это игра довольно сложная и как бы даже и не игра совсем, а нечто большее; но не только шахматы не интересовали Алибека, не интересовали его ни нарды, ни шашки, ни карты. Чем же, спросите вы, увлекался Алибек в свободное время? В том-то и беда, что Алибек совершено ни чем не увлекался. Если честно, то и коврами своими Алибек наш увлекался не сильно, а лишь в той небольшой степени, что требовало от Алибека его небольшая мастерская. Ну, придет, ну, поработает сколько надо, потом уйдет и больше уже за весь день ничего фактически делать не будет: ни книжку не прочтет, ни поиграет, ни порассуждает о звездах или о составе почвы — ровным счетом ничего. Так и жил себе Алибек. А что в голове его творилось, то неведомо. И верно, дожил бы Алибек так до глубокой старости, потому что многие, Алибеку подобные, живут и горя не знают, но случилось так, что мастерская Алибека, та самая, что досталась от отца и в которой делали ковры, мастерская эта разорилась. Точнее даже не мастерская разорилась, а разорился ее хозяин, хозяином же и был Алибек, то есть вот и получается, что в один прекрасный день (вернее, даже не в прекрасный, а в ужасный день) Алибек остался ни с чем. Мастерскую срочно пришлось продать за бесценок. Денег, вырученных от продажи ковровой мастерской, хватило совсем ненадолго. Не прошло и месяца, как некогда состоятельный Алибек стал нищим.
— Послушай, дедушка Нуреддин, — не мог удержаться от вопроса Мамед, — а почему Алибек, когда продал мастерскую, не попытался на вырученные деньги затеять какое-нибудь новое предприятие? Или денег было совсем мало?
— Нет, Мамед, — отвечал Нуреддин, — денег там было не так уж и мало, хотя и нельзя сказать, что много. И кто другой на месте Алибека, верно, придумал бы, как эти деньги в ход пустить и преумножить. Но потому-то я вам, детки, так подробно рассказывал о характере этого Алибека из Ферганы, чтобы вы поняли: был Алибек человеком очень ограниченным, ничем не интересовался в жизни, вот поэтому и не знал Алибек, каким образом можно было распорядится теми деньгами, что выручил он от продажи своей ковровой мастерской. Да, другой бы кто — не столь ограниченный, как Алибек, — тот бы придумал бы что-то. Алибек же просто проедал эти деньги, потому-то они быстро кончились и уж само собой разумеется не приросли. Так Алибек стал нищим. И это бы еще ничего — мало ли у нас в городах нищих, которым добрые люди помогают и едой, и ночлегом, если настают холода, и деньгами, если таковые у кого водятся. Это, повторю, еще ничего. Да только Алибек решил, что нищим ему быть не пристало. Хорошо хоть не воровать пошел — тогда бы его уж сейчас и в живых-то верно не было; вы ведь знаете, как относятся в наших городах к ворам. Нет, не стал воровать, а раздобыл где-то заклинание на богатство. Заклинание — дело серьезное. Нельзя ничего перепутать, когда читаешь заклинание. Еще хорошо бы точно знать, откуда это заклинание взялось, кто придумал его и ради каких целей. А еще не мешало бы выяснить, пробовал ли кто-то уже это заклинание и каковы были результаты этой пробы. То есть любой нормальный человек, собирающийся произнести заклинание, должен разузнать о нем, об этом заклинании как можно больше. Просто если не узнать, то последствия могут быть самыми печальными и даже трагическими. Все это Алибек знал, как знает всякий в наших краях. Но ведь был Алибек, как не раз я уже сказал, человеком, мало чем интересующимся, а еще точнее — ровным счетом ни чем не интересующимся. И вот когда такой человек раздобыл столь желанное заклинание на богатство, то он даже не попытался хоть что-то про это заклинание узнать, ничего не спросил у того, кто это заклинание ему передал. Не смутило Алибека даже то, что некоторые буквы на пергаменте с заклинанием были неразборчивы.
Прибежал Алибек в свою нищенскую лачугу, сел на земляной пол, прочел быстро, не думая о прочитанном совсем, заклинание и стал ждать, что будет дальше. Вы уже, конечно, поняли, что стало с несчастным Алибеком. Что послужило причиной всего случившегося следом — то, что плохо прочитал Алибек это заклинание, или же то, что само заклинание было совсем не на то предназначено, чтобы сделать кого бы то ни было богатым, — того никто не знает и не узнает никогда, потому что того пергамента с заклинанием потом никто не видел. А бедный Алибек, ожидавший, что богатство посыплется на него чуть ли не с неба, получил в итоге совсем другую награду — из человека превратился в ишака. Пусть и отличает от других ишаков его голубой хвост, да все равно доля ишачья горькая. Ходит он теперь по Фергане и печально кричит. А что ему еще, несчастному, делать?
Когда закончил свой рассказ старый Нуреддин, то слушатели его заметно опечалились. Да и как было детям не опечалиться от такой грустной истории! Мамед же не только опечалился, но и задумался. А потом спросил у старого Нуреддина:
— Скажи, дедушка Нуреддин, неужели ни чем нельзя помочь этому несчастному Алибеку? Неужели нет средства, которое могло бы вновь превратить его из ишака в человека?
— Средство есть, — отвечал старый Нуреддин. — Только для того, чтобы Алибек стал опять человеком, надо найти то заклинание, которое превратило его в осла, и прочесть его, заклинание это, задом наперед.
— Я спасу несчастного Алибека! — решительно сказал маленький Мамед.
Другие дети с восторгом посмотрели на Мамеда, а старый Нуреддин только покачала головой. Сколько повидал на своем веку старый Нуреддин! И все увиденное позволяло ему качать головой — качать не то с укоризной, не то с одобрением. Мамед же, хоть и был еще по возрасту мал, в тот же день отправился в Фергану, благо Фергана расположена совсем близко от нашего горда. Уже к обеду стоял Мамед возле Ферганского базара, который очень похож на базар в нашем городе. Вот только у входа на Ферганский базар не сидит старый Нуреддин. Мамед же прежде всего хотел посмотреть на диковинного ишака с голубым хвостом, посмотреть на несчастного Алибека, пострадавшего из-за своей ограниченности. Ишак с голубым хвостом не заставил себя долго ждать — не прошло и часа, как услышал Мамед душераздирающий крик. Как раз о таком крике и говорил старый Нуреддин. Мамед не медля устремился туда, откуда этот крик доносился, и вскоре увидел стоявшего посреди улицы ишака — самого обыкновенного, как и следовало ожидать, ишака; ишака ни чем ровным счетом не выдающегося, кроме… Да-да — кроме того самого голубого хвоста. Именно по голубому хвосту и узнал Мамед героя утренней истории старого Нуреддина — узнал беднягу Алибека, превратившегося в ишака и теперь горько оплакивающего долю свою ишачью на узких улица Ферганы, оплакивающего истошным криком. Подбежал Мамед к ишаку Алибеку и стал гладить его, стал жалеть. От такой жалости на глазах ишака с голубым хвостом даже показались капельки слез, хотя обычно ишаки и не плачут. Тут Мамед понял окончательно, что не уйдет он никуда из Ферганы, пока не вернет этого несчастного к человеческому облику и к нормальной жизни.
— Ты, Алибек, жди меня здесь и никуда не уходи! Я помогу тебе! — сказал так Мамед, а сам побежал у тому месту, где, как узнал Мамед, находилась та самая ковровая мастерская, что некогда принадлежала Алибеку.
Почему именно туда побежал Мамед — того даже он сам не смог бы объяснить. Однако что-то подсказывало мальчику, что спасение Алибека находится именно в бывшей его ковровой мастерской. Добежав до места, Мамед к удивлению своему увидел, что мастерская эта находится в полном запустении: знать, и новый владелец не смог наладить ее работу. В пустом помещении, где еще оставались следы прежнего промысла в виде разломанных деревянных станков, стал Мамед искать хоть что-то напоминающее заклинательный пергамент. И о чудо! Спустя буквально несколько минут после начала поисков Мамед обнаружил это пергамент! Да, пусть кому-то это и покажется странным, но так случается, что ребенку порою открывается что-то такое, что никогда бы в жизни не открылось взрослому. Вот и сейчас радостный Мамед бежал по пыльным улицам Ферганы, прижимая к груди тот самый пергамент, который, как считали все, давным-давно был потерян навсегда. Ишак с голубым хвостом смиренно дожидался на том же самом месте, где Мамед его оставил. Да и что оставалось еще делать бедняге Алибеку? Впервые за все то время, что носил он ишачью шкуру, кто-то подарил ему надежду. А надежда — она ведь всегда в нашей жизни очень важна. Вот и ждал ишак Алибек своего спасения, помахивая голубым хвостом. Когда же показался снова мальчик, пообещавший ишаку спасение, то, завидев радостное лицо Мамеда, Алибек издал победный клич. Помнил Мамед слова старого Нуреддина о том, как нужно прочесть заклинание, приведшее к столь печальному результату — прочесть задом наперед. Но помнил и то, что вначале надо внимательно посмотреть это заклинание и постараться ни в чем не ошибиться. Так и сделал Мамед — сперва изучил пергамент и только вслед за тем, внятно проговаривая каждое слово, прочел это заклинание с пергамента так, как и сказал старый Нуреддин: прочел наоборот. Стоит ли говорить, что стараниями Мамеда ишак в одночасье снова стал человеком! Да, так и случилось — стоял посреди улицы Алибек, не веривший своему счастью, и от всего прежнего себя только и осталось у него в руке, что засушенный голубой хвост ишака. Мамед же оказался мудр не по годам — понимал он, что вот так посреди Ферганы не может бросить он этого Алибека, а стало быть, должен как-то ему помочь. И знал Мамед, как он может помочь этому бедняку: взял мальчик Алибека за руку и повел туда, где был недавно сам, — повел к ковровой мастерской, что некогда принадлежала Алибеку.
Это сначала, только переступив порог мастерской, Алибек горько заплакал — так нахлынули на него воспоминания. Но потом взял себя в руки, и стали тогда Мамед и Алибек наводить в мастерской порядок. Не прошло и недели, как вновь ставшая Алибековой мастерская стала делать ковры. И Алибек теперь стал другим — теперь никак нельзя было его назвать ограниченным; наоборот, не было теперь такой вещи, которая не интересовала бы Алибека! Мамед же вернулся из Ферганы в наш город, рассказал обо всем случившемся старому Нуреддину, а в конце своего рассказа подарил Нуреддину засушенный голубой хвост ишака, который дал ему, Мамеду, на прощание сам Алибек. И теперь в нашем городе засушенный голубой хвост ишака стал одним из самых важных талисманов, не раз приносил этот талисман счастье горожанам и гостям нашего города. Но это уже другие истории.
Если нет интереса, то может случиться беда.
Надо жить, сознавая познанья счастье.
И тогда будут радовать жизни прожитой года.
И тогда не настигнет по жизни ненастье.
Стоит брать от жизни этой все,
Что готова жизнь предоставить.
И тогда не потерять тебе лицо.
И тогда ты сможешь жизнью править.