Корона для королевы

Пустые улицы, пустые парки, пустые головы безразличных людей. Гудящая пустота наполняла и разрывала пространство, высверливала дыры в висящей тишине, и калейдоскоп событий иной жизни мелькал в сознании, заставляя тяжелую голову склониться в безнадежном порыве вспомнить её: ту прежнюю, которой и не было вовсе. Всё что осталось - порывистый ветер и яркое солнце. Оно светило всё ярче, желая согреть, замерзшие души пустых людей. А ветер больно хлестал холодными шипованными плетями лица этих забытых бродяг. Он срывал их крыши и крыши их бывших домов, унося за собою боль и надежды, доводя до исступления в параноидальной истерике, пришедших с войны со своим подсознанием последних нормальных в толпе обезумевших от ужаса, оставленных всеми ненужных солдат. Кто-то еще силился помнить, но им говорили, что хватит. Теперь всё было не так, и пульсирующая боль в правом виске сверлила сознание навязчивым: «Всё было значительно лучше… тогда…». А впрочем, своё «тогда» бывает всегда и у всех, и прошлое, каким бы оно ни было всегда бывает лучше настоящего. Эта весна была так хороша: и пение птиц, и теплые руки… И горькие слёзы… громкие сирены, сводки о количестве заболевших и умерших, которые, казалось, доносились даже из выключенных телевизоров. В одночасье мир окутала паутина страха и беспомощности, вирус поселился в телах и умах, и из последних изгнать его было в разы тяжелее. Закуривая очередную, она не могла забыть эти большие глаза, такие огромные, что казалось даже в японском аниме, они были бы не к месту. Наполненные страхом и болью, они смотрели ей в сердце. Смотрели, смотрели, но вдруг перестали, покрывшись всё той же стеклянной пустотой, и она пошла покурить. В сознании начали всплывать картины прошлой жизни: веселые дни, уютная комната, изящная диадема за первое место, в казавшемся теперь ужасно глупым конкурсе красоты, фото, с которого на нее смотрел молодой офицер, с подписью «Моей королеве», карта с флажками, намеченных поездок. Она загадала на этот год объехать всю страну. Сейчас это был уже восьмой город, в котором она никого не спасала: спасти было не в ее силах, она просто смотрела им в глаза. Она перестала страдать, жалеть, рыдать, она смогла впустить в себя эту жизненно необходимую холодную пустоту, анестезию для чувств, чтобы не свихнуться в горячем порыве удручающего сострадания. К ней подошел молодой врач и достал сигарету. Щелчок зажигалки, и пламя стремительно, миллиметр за миллиметром, съедало папиросную бумагу, растворяя табак в облаке дыма, как растворяет время людскую жизнь. Они молчали. Не было ни сил, ни желания говорить. Они смотрели в окно. Вместо толп туристов стайки голубей медленно прохаживались по брусчатке. Чуть выше по улице странного вида религиозный деятель монотонно читал свою долгую проповедь, наполняя ее призывом покаяться в томительном ожидании того, что будет дальше: рай или ад. Когда пастор замолкал, пространство вокруг утопало в безукоризненной тишине, парадоксальной для этого места, разбавляемой лишь зычными сиренами скорых и отблесками их фар в окнах, закрытых на неопределенный срок кафе и магазинов. Они курили. Осколки памяти впивались в уставший разум. У каждого была своя история, которая уже не имела значения. Раздался сигнал. Сделав затяжку, они затушили свои сигареты. Действия были отточены: носилки, шприцы, аппараты. И снова глаза… и руки: бессильные, мягкие, тонкие, белые. Она вышла из палаты, красивые некогда темные волосы облепили мокрый от испарины лоб, капельки пота стекали в глаза. Она подошла к окну и рывком открыла его: воздуха не хватало, она не могла дышать, захлебываясь от сдавливаемого крика и беспомощности. Память сыграла жестокую шутку, анестезия перестала действовать, всё снова вернулось: сестра, больница, плач матери, слова сожаления, попытки утешить, письмо с каким-то странным словом «был», глаза… Она глотала весенний воздух, теплый и мягкий, принесший откуда-то аромат цветущей вишни. Сжимая в измождение обескровленные руки, она кусала белые костяшки напряженных пальцев в попытке блаженно забыть всё лишнее, что больше ничего не стоило: слова и улыбки, эпитеты и комплименты, и все глаза, которых уже накопилось нещадно много… Вдруг грудь сдавило особенно сильно, тело обмякло, внутри всё горело. Она услышала, как вдалеке раздался сигнал, всё было как обычно. - Но почему же не надо бежать? – пронеслось у нее в голове и исчезло в каком-то тумане. Она почувствовала знакомый запах лекарств и руки врача. Сознание путалось, слышался плач, сестра была рядом и мама, и брат. Вдруг стало так тихо, нигде не болело и кто-то тепло произнес: «Моя королева»…