Читайте часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5 и часть 6.
Туман висел над городом, когда молодые люди, выбравшиеся из заточения, шли окольными путями к дому, чтобы не напугать ранних прохожих своим видом. Рита решила, что поедет в гостиницу – им обоим надо залечить раны, успокоиться, прийти в себя.
– Как хочешь… – ответил Эрик и пообещал завезти вещи следующим утром.
Какое-то недопонимание, вроде бы улетучившееся в заброшенном подвале, на дневном свете возникло вновь и не исчезало и спустя несколько дней. Теперь общались они иногда вечерами и, в основном, по телефону. Рита сообщила, что скоро уедет:
– Я понимаю, что между нами не будет… прежнего доверия. Ты наверняка считаешь, что…
– Перестань думать за других, разберись в себе, – раздражённо перебил Эрик. – Ты уже заказала билет?
– Ещё нет…
– Тогда не спеши. Через пару дней мы с тобой улетаем, – мужчина, не дав ей опомниться, нажал отбой.
1857 год. Андалусия, провинция Кордова
Старый мастер сеньор Кармона шёл по мостовой, а когда она оборвалась, пыльной тропой, оставляя позади старые стены Мескиты. Выйдя из собора, он будто сбросил тяжёлый груз, давивший на плечи. Не то чтобы совсем, но тот чуть съехал вниз или немного потерял в весе. Дон Мануэль словно бы распрямил спину и даже стал несколько выше ростом. Путь его лежал на север от города, к подножию серых громад Сьерра-Морены, туда, где, как ему подсказали, раскинулся цыганский табор.
Где-то сбоку садилось солнце, и теперь длинные острые тени пролегли от деревьев и людских фигур на дорогу. Попутно андалузский шляпник размышлял и о путях своей судьбы. Да, он прожил неплохую жизнь, Слава Создателю и Пресвятой Деве. Во-первых, явился на свет и не где-нибудь, а, чего жаловаться, в благодатном краю. Во-вторых, получил профессию, освоил секреты ремесла и стал хорошим мастером (о чём, разумеется, судить не ему, а заказчикам). В-третьих, небо послало ему добродетельную жену (в этом месте он остановился и промокнул глаза платком), он имел семью и произвёл на свет двоих сыновей, коих, правду сказать, воспитал он совершенно не должным образом. И вот на закате дней судьба испытывает его. А он чуть не поддался на происки лукавого…
Тут сеньор Кармона припомнил первую свою работу. Восточный купец заказал колпак мастеру – учителю и отцу тогда ещё мальчугана Мануэля, а он сплёл из шёлковых нитей кисточку. Купец так восхитился головным убором, что заплатил сверх – вручил подмастерью монету с арабской надписью – мудрые слова о том, что глупец надеется, а умный рассчитывает на свой труд. Теперь же старик, покидая город, зашил монету в подкладку шляпы – пусть мудрость послужит кому-то ещё.
Сеньор Кармона знал, что более не вернётся туда, откуда держал путь. Но он ещё не до конца исполнил своё предназначение, как бы высокопарно это ни звучало, и сделает всё, чтобы вернуть честное имя. К тому же, человек на то и создан, чтобы, делая ошибки, стараться их исправить.
Перед ним вот уже, словно из-под земли, вырастала мрачная громада гор и унылый пейзаж. Места эти издревле манили лихих людей, но дон Мануэль вовсе не думал о разбойниках. Жара постепенно спадала, и от гор тянуло прохладой. Надо спешить – ещё чуть, и стемнеет.
Тут старый мастер увидал кибитки и шатры, а до слуха его донеслось ржание андалузских коней. Двое молодых цыган в светлых рубахах и тёмных холщовых штанах, заправленных в высокие сапоги, держали под уздцы приземистых лошадок, которые перебирали своими недлинными сухими ногами и мотали гривастыми головами, раздувая рифлёные ноздри.
Хвосты коней так переливались смоляным отсветом в лучах уставшего за день светила, были такими густыми и длинными, что позавидовала бы иная красавица, расчёсывающая гребнем свои волосы у зеркала перед сном.
Неподалёку на крае опрокинутой телеги сидела старая цыганка в многослойных юбках, цветастой кофте и платке, намотанном на седую голову. Она штопала одежду, поминутно отгоняя назойливых мух, так и вьющихся вокруг на конский запах.
Вдруг старик увидел Марко, заметившего его, видимо, ещё издали и мчащегося теперь по каменистой дороге навстречу. У сеньора преклонных лет выступили слёзы, когда мальчик обнял его, как родного, и увлёк за собой, выкликая мать:
– Мама, мама! Смотри, кого я привёл! К нам пожаловал Его светлость, сеньор Кармона! Та стояла возле кибитки, высоко подняв голову и приложив ладонь к высокому лбу, назад от которого были гладко зачёсаны чёрные волосы. Ветер трепал подол простого платья, облегающего стройный стан. А сеньор в который раз вздохнул, сокрушаясь про себя, что нет у него дочери.
Мать и сын хлопотали, не зная, куда усадить и чем угостить дорогого гостя. После скромной трапезы, когда Марко умчался куда-то с ребятишками, ещё более вихрастыми и черноглазыми, чем он сам, дон Мануэль, откашлявшись, приступил к цели своего визита:
– Дочка, у меня к тебе серьёзный разговор. Ведь я, как ты и говорила, поступил не по совести, чуть не потеряв самое ценное – честь свою. Потому не могу оставаться в городе более. Шляпу я положил на видное место, авось слуга господина Видаля вернётся. Самому не хватило духу вернуть заказ. Что ж мне, на старости лет, лишиться честного имени мастера Кармоны?
Он перевел дух и продолжил:
– Вам тоже не следует оставаться в таборе. Чему может научиться здесь Марко – стреножить лошадей да играть на гитаре? У меня есть немного сбережений, можно поселиться в каком-нибудь доме предместья – я стану обучать Марко, глядишь, и вырастет из него новый шляпный мастер.
Сеньорита смотрела удивлённо, но, кажется, не возражала. Действительно, сколько скитаются они с сыном, так и не обретя своего крова... Сеньор же продолжал:
– Я стану твоему сыну дедом, а тебе – названным отцом. Ты можешь шить или заняться ещё каким делом, пока не встретишь порядочного доброго человека, который станет твоим мужем. А пока я готов взять вас под свою защиту. У меня не было дочки, и я так мечтаю о внуке…
Наши дни
Самолёт чуть накренился, разворачиваясь над аэропортом «Мадрид Барахас Адольфо Суарес». Рита и Эрик прильнули к иллюминатору.
Вскоре лайнер шёл на посадку, и после остановки двигателя пассажиры устремились к выходу. Задерживаться в Мадриде было некогда, и молодые люди минут через сорок уже мчались на скоростном поезде, а чуть больше чем через полтора часа ступили на кордовскую землю.
Оба волновались. Девушка – потому, что впервые была на родине предков, а парень оттого, что его всегда манили новые места, и он боялся упустить из вида нечто важное.
Оставив вещи в забронированном заранее отеле, пара устремилась в местный музей археологии и этнографии. Рита не понимала, почему именно туда, но возражать не стала.
Фасад здания, украшенный множеством статуй, был необычайно красив. Внутренний дворик – мавританское наследие – встретил журчащими фонтанчиками, гулкой плиткой и долгожданной свежестью. Витиеватыми звучными коридорами Эрик и Рита прошли несколько залов – иберийской, вестготской и римской эпох, рассматривая экспонаты.
А когда оказались перед стендом со шляпами, и мужчина, и девушка, замерли, а сердца их забились. Подошёл экскурсовод:
– О, это шляпы, исполненные местным мастером XIX века! Известно ли вам, что подобный головной убор был чуть ли не главным элементом мужского костюма в те времена? Шляпа не только защищала от зноя, холода и дождя, но и подчёркивала статус и вкус владельца.
– А почему шляпы в целлофане? Для сохранности? – спросила Рита.
– Нет, милая сеньорита, для безопасности. Дело в том, что такие головные уборы очень токсичны, ведь мастера прошлого использовали ртуть в процессе производства. Опасное вещество либо его соли до сих пор сохранились в тканях и могут нанести здоровью вред, – молодой испанец, польщённый вниманием туристов к выставке, принялся рассказывать о том, как звериные шкуры превращались в элегантный фетр.
Ни Рита, ни Эрик и предположить не могли, что изготовление привычной, казалось бы, ткани сопряжено было с такими трудностями: мех был дорог, а чтобы «причесать» дешёвый подшёрсток, требовались химические вещества. Девушка только ахала, услышав, что ртуть впитывалась в кожу, окрашивая руки мастеров, пары её пропитывали воздух, попадали в сточные воды, оседали на мостовых. Что уж говорить о шатком здоровье мастеров и рабочих шляпных цехов.
– Как же сохранились эти головные уборы, и давно ли открыта выставка? – поинтересовалась Рита.
– Эта экспозиция основана в своё время стараниями ученика, воспитанного шляпником по имени Мануэль Кармона. Совсем юным он перенял мастерство учителя, вырос, повзрослел, дожил до преклонных лет, и в память об андалузском мастере собрал коллекцию его изделий, – сотрудник музея вынул из стеклянной витрины одну шляпу. – А вот этот экземпляр мы получили совсем недавно. Он считался утраченным, но после почти двух столетий скитаний вернулся на родину. Взгляните на вышитый вензель – буквы М и К.
Эрик и Рита переглянулись… Девушка смотрела на своего спутника, ничего не понимая. Когда же они покинули музей, Рита узнала интересные подробности.
– После того, как ты исчезла, ещё до истории с подвалом, я встретился с друзьями, – Эрик вздохнул. – Мне надо было развеяться. И вообще… Хотелось забыть всю эту историю. Я оделся, как прежде, и оставил шляпу дома. Когда же появился в баре, ребята были мне так рады, чего я никак не ожидал. Они стали наперебой расспрашивать меня о делах, а один посетовал, что я не в шляпе. Оказалось, что его мать работает на производстве головных уборов и интересуется старинными экземплярами.
– Но как шляпа оказалась в Кордовском музее? Или это другая? – Рите не терпелось услышать ответы.
– На следующее утро я отнёс шляпу в мастерскую матери друга и попросил сделать копию. Несколько дней работали над ней мастера. Особенно трудно было повторить вензель. Оригинал я отправил через знакомых сюда. Так что твой дядя получил копию. Теперь, наверное, загадывает желания…
Рита горько усмехнулась.
– Просто… я хотел поступить по совести, – проговорил парень.
– А как же мечты, исполнение желаний? Ведь у тебя, кажется, был шанс изменить судьбу.
– Я кое-что понял. Ценно только то, чего добиваешься сам. Что даётся тебе, пусть ошибками и усилиями, но своей головой, своими руками. Ты верно сказала, что шляпа не принадлежит мне. Но и не для твоего дяди она изготовлена. Извини, это ведь твой родственник, но не должна была она попасть в руки такого человека. Так что пусть хранится в музее.
– Ты прав, – Рита сжала его руку, а Эрик увлёк подругу к автобусной остановке:
– Надо спешить, мы пробудем здесь всего пару дней, предстоит осмотреть ещё немало достопримечательностей. Рита, у меня к тебе одно предложение… Знаешь, откуда я взял средства на эту поездку?
– Я как-то не задумывалась…
– О, женщины, – Эрик картинно схватился за голову. – Вы всегда ждёте принца на белом коне, который бросит мир к вашим ногам, а потом принимаете это, как должное.
Рита хотела что-то возразить, но её спутник только отмахнулся.
– Словом, я получил заказ. Помнишь, ты оставила в моей квартире пейзажи? Я сфотографировал некоторые из них и выпустил небольшие открытки с видами нашего города. Ты не представляешь, они моментально разошлись, администрация заказала большую партию, а мне предложили новое место – в отделе художественных проектов, – он остановился. – И ещё. Они просят художника Риту Видаль выполнить несколько новых акварелей – столько, сколько она сможет, и хотят устроить в городской галерее выставку её работ.
В глазах девушки за пару минут сменилось столько эмоций – от удивления и недоверия до счастья и ликования. Мужчина смотрел на неё и узнавал свою прежнюю возлюбленную – ту, которую впервые увидел на бульваре. Они стояли в узкой тени раскидистой пальмы, спасаясь от зноя, и солнце, тот ещё художник, подсвечивало тёмные волосы Риты, превращая их в золотые. Наконец, Эрик решился сказать о главном:
– Если ты согласна, я прошу тебя… вернуться обратно. И не только от лица мэрии, но и от имени одного парня. Его зовут Эрик Марин. Он, конечно, тот ещё кадр… Но в общем-то, вроде неплохой малый.
– Кстати, Эрик проговорил заговорщицким шёпотом. – Знаешь, что было на той монете, что зашита в подкладке шляпы? Об этом мне рассказал работник музея. Там надпись с арабской мудростью:
«Умный уповает на свой труд, глупец — на свои надежды».
Живопись: Мануэль Бенедито, Гарри Бенфилд, Мануэль Фернандес Гарсия