Здравствуйте!
Вы не знаете почему нам греют душу наши воспоминания о детстве, о родительском доме? Наверное в этом есть какой-то глубокий смысл. А в воспоминаниях есть какая-то ценность. Я однажды решила делать зарисовки всего, что выдаёт мне память, словами. Получились короткие рассказы и эссе.
Истоки
эссе
Есть на земле благословенное место, где я появилась на свет. Малая Родина. На просторах смешанного мелколесья юга Западной Сибири, перемежающегося полями и полянами, раскинулось сельцо Ситниково, когда-то давно, в середине восемнадцатого века образовавшееся из пяти сросшихся хуторов, основателями одного из которых были братья Ситниковы. Так и село назвали – по фамилии первых поселенцев.
Дом, в котором прошло моё детство, стоял на краю села и на берегу речки. Сразу за огородом начинался земляничный лес, за речкой раскинулась большая незабудковая поляна, а чуть дальше ямы, оставшиеся от выемки песка, потом заросшие, в которых ранней весной стояла чистейшая талая вода, и было видно каждую былиночку, каждый листик, оставшиеся с осени. Позже вода уходила, всё покрывалось зелёным ковром. А к осени под берёзками, что росли по краям ям, появлялись грибы: обабки и синявки. Можно было без особых хлопот организовать на обед грибной супчик или пожарить картошечку с грибами.
Место для дома выбрал отец. И дом он тоже построил сам. По нынешним меркам – домик. С крылечка можно было попасть в сенки, потом в маленькую прихожую. Из прихожей - в кухню, львиную долю которой занимала русская печь. Вдоль стен от печки шли лавки. У них было двойное назначение. На лавке можно было сидеть, а под лавкой можно было хранить. Место для хранения под лавкой задёргивалось занавеской. Чего там только не было! Например, кринки с молоком, по верху которого отстаивались сливки. Я любила сливки! И частенько снимала их ложкой! А мама меня за это ругала, потому что это был эгоистический поступок: сняв сливки не получишь сметаны, а в семье кроме меня ещё семь человек - нельзя думать только о себе. Правда потом, через годы, когда я выросла и уехала учиться в Тюмень, история со сливками стала выглядеть совсем по-другому. Я приезжала домой изредка на выходные или каникулы, мама ждала меня, «не знала» куда меня усадить, чем угостить, и всё время спрашивала: «Таня, может, ты сливок хочешь?» А я уже не могла порадовать маму согласием – появились другие предпочтения.
Но вернёмся к печке и лавкам. Над лавкой в углу висел шкафчик. В шкафчике хранилась посуда, какие-то бутылочки с разными снадобьями. От печки к шкафчику ближе к потолку была верхняя полка, тоже задёрнутая занавеской. Там лежали крупы, мука, тазик для замеса теста, сито для просеивания муки, скалки, пестики, висели травы, сушёные грибы, парёнки (такое вкусное лакомство из морковки). За печкой лежали ухваты для удобства ставить в печь и доставать из неё чугунки, горшки, и кочерга – горячие угли загребать.
По центру противоположной от печки стены было окошко. Поздней весной и летом оно распахивалось прямо в черёмуху. Когда она цвела, в кухне стоял густой чарующий запах белых черёмуховых гроздьев. А в августе можно было прямо из окна полакомиться черёмуховыми ягодами.
В углу стоял небольшой самодельный стол, крытый клеенкой, в полукруг возле него продолжались те же самые лавки, что начинались от печки. Дальше по кругу вдоль стены стояла газовая плита. Но она появилась позже, в году семидесятом, после долгих уговоров мамы моим дядей, маминым братом. Это был настоящий прогресс. Если прежде для приготовления пищи надо было топить печь, то с появлением газовой плиты, всё намного упрощалось. В обиходе была ещё настольная электрическая плитка на одну конфорку. Ей пользовались в основном летом или когда заканчивался газ (газ привозили в баллонах). Дальше (если двигаться вдоль стенки), было место для охапки дров, чтобы было чем затопить печь. А в углу, за дверью стоял умывальник - «кривоногий и хромой» у Чуковского, а в моём доме - круглый, оцинкованный и всегда мокрый.
Убранство кухни было привычным и ничем особенным не привлекательным. Сейчас же, вернувшись в воспоминаниях на пятьдесят лет назад, мне оно кажется продуманным и почти гениальным.
Из прихожей, которая служила раздевалкой (на стене у двери висела верхняя одежда всей семьи), можно было попасть в горницу (так называли большую комнату) и горенку (маленькая комнатка, служившая спальней для родителей). В горницу выходил угол от русской печки, в чём был большой смысл: печь обогревала комнату. Возле печного угла с одной стороны стоял стул – на нём было уютно сидеть: от печки шло тепло. С другой стороны стоял сундук для хранения вещей.
Сундук был деревянный, облицован железом и настолько большой, что на нём было можно спать. В основном на нём спали дети. И мне довелось испытать это счастье. В углу между дверным проёмом в горенку и оконным проёмом стоял шкаф. Его сделал отец. Потом, по другой стене, между окон стоял раздвижной стол на точёных ногах. Его тоже сделал отец. В следующем углу была угловая полка, на которой стояла радиола: можно было слушать радио и проигрывать виниловые пластинки. И у последней по кругу движения стены стояла полутороспальная железная кровать. Спинки кровати были никелированные, их почему-то называли «присголованы». На кровати лежали матрацы, перина, одеяла, ватные и байковые, подушки. Кровать одна, а желающих поспать много. У кровати была панцирная сетка, она прогибалась от веса спящего. Счастливчик, который спал на кровати, утопал в перине и подушках. Другим везло меньше: сундук и раскладушка такой способностью не обладали. Справедливости ради сказать, обиженных не было: каждый считал лучшим то место, которое ему было уготовано старшими.
Пол был деревянный. Между плахами почему-то были щели, они замазывались каким-то составом. При мытье пола считалось плохим тоном оставлять щели сухими.
В горнице было три окошка, все они выходили в небольшой сад. Весной и летом за окнами всё благоухало, а зимой было торжественно бело, или же стёкла покрывались совершенно сказочными, волшебными, морозными рисунками. Их можно было часами разглядывать и они (рисунки) не надоедали.
Горенка была совсем маленькой, там умещались две кровати и столик между ними. На «присголованах» кроватей висело множество разной одежды: небольшого шкафа на семью из восьми человек не хватало. Поэтому горенка была ещё и костюмерной. Длинными зимними вечерами, уже после всех дел по хозяйству и после ужина, когда семья собиралась в большой комнате, и каждый был занят своим делом, я уходила в горенку, напяливала на себя что-нибудь из того, что висело на спинке кровати. Потом начиналось «театральное» представление: мне было лет пять-шесть отроду - откуда что бралось! Семья смеялась, отложив свои вечерние занятия…
Какие были занятия? Отец обычно читал газеты, журналы, книги. Мама сидела за прялкой, или вязала многочисленные носки, варежки и пуховые шали. Старшие сёстры доучивали уроки, мастерили новогодние костюмы.
Работа над костюмами была кропотливая, начиналась задолго до Нового года. Помнится, моя старшая сестра Нина сделала потрясающие, незабываемые костюмы два новых года подряд. Один - костюм «Марсианки», второй костюм – «Королева Химии». Облачения шились из марли, красились, крахмалились, за счёт чего держали форму. Потом на марлю нашивалось или наклеивалось то, что мнению автора делало костюм похожим на заявленное название. Так в костюме «Химии» был шикарный плащ, на котором была размещена вся таблица Менделеева. Буквенные обозначения элементов были выстрижены из фольги и наклеены на ткань в точном соответствии с таблицей. Буквы были строго одного размера и шрифта. Надо понимать, что это семидесятые годы, никакого интернета, никаких приспособлений - полностью только ручная работа! «Марсианка» удивляла голубыми волосами. Здесь тоже было найдено оригинальное решение. На марлевую шапочку были нашиты тонкие полоски голубой бумаги, и каждая из полосок завивалась в кудри. Чтобы бумажная полоска закрутилась, надо было определённым образом провести по ней лезвием ножа или ножниц.
Для меня, пока я была маленькой, тоже создавались маскарадные костюмы, причём костюмы никогда не повторялись, и каждый Новый год создавался новый костюм. Вспоминается костюм «Вишенки»: Коричневое платье было украшено вишенками из ватных шариков, которые выглядели вполне правдоподобно. Немного повзрослев, я уже сама придумывала и шила свои новогодние наряды. Конечно же, они годились только для маскарада, но занятия эти зимними предновогодними вечерами приносили столько радости и удовлетворения: это было настоящее творчество. Хотя такими категориями я и не мыслила тогда. А творчество проросло в разных сферах жизни.
Уже давно я живу за сотни километров от этого маленького домика на берегу речки. Но его образ хранится в моей памяти и иногда навевает рифмы…
