... А я вот люблю одиночество. - С хорошей книжкой, с лёгкой удочкой, под песню колёс или шум ветра в кронах сосен, под шорох дождя или проверенную временем, любимую музыку.
Люблю "убегать" в одиночество. Люблю, когда оно, порой - отчаянное, порой - блаженное, превращается в одиночество творческое...
Вот тут-то он меня и подловил, этот Олег Митяев!
...Не копи печали про запас,
Разве угадаешь, что для нас
Приготовил настоящий день
Или день завтрашний.
Всем известно, только ты не знал,
Что давно началом всех начал
Числится во всех пророчествах
Одиночество.
Вот тут-то я и полюбил его песни! Слушал - ещё в 94-м, 95-м - запОем, по нескольку раз - "Тоску", "В осеннем парке", "Соседку", у которой" не наточены ножи", про лето, которое "маленькая жизнь", потом - "Вечную историю", "Дует ветер", "Прохожего"... Слушал, понятное дело, в одиночестве. Потому что всё там было про меня! Это были мои тайны и уголки моей души, и мои "побеги" в спасительное и животворящее одиночество, и мои слова, только сказанные талантливым поэтом и таким же одиноким человеком...
На мой взгляд, именно тогда, на том душевном сквозняке, в промозглом одиночестве, под аккомпанемент "молчания дома" и лейтмотив побегов в самого себя и рождались лучшие песни Митяева!
Умеющий чувствовать так остро одиночество своё умеет почувствовать и одиночество чужое. Так чувствовал его и Бунин...
И. Бунин. "В Париже" (с сокращениями).
Когда он был в шляпе, — шел по улице или стоял в вагоне метро, — и не видно было, что его коротко стриженные красноватые волосы остро серебрятся, по свежести его худого, бритого лица, по прямой выправке худой, высокой фигуры в длинном непромокаемом пальто, ему можно было дать не больше сорока лет. Только светлые глаза его смотрели с сухой грустью и говорил и держался он как человек, много испытавший в жизни.... Многие знали, что еще в Константинополе его бросила жена и что живет он с тех пор с постоянной раной в душе. Он никогда и никому не открывал тайны этой раны, но иногда невольно намекал на нее, — неприятно шутил, если разговор касался женщин:
— Rien n'est plus difficile que de reconnaître un bon melon et une femme de bien (- Нет ничего более трудного, как распознать хороший арбуз и порядочную женщину (франц.)...
Однажды, в сырой парижский вечер поздней осенью, он зашел пообедать в небольшую русскую столовую в одном из темных переулков возле улицы Пасси... Вдруг его угол осветился, и он увидал безучастно-вежливо подходящую женщину лет тридцати, с черными волосами на прямой пробор и черными глазами, в белом переднике с прошивками и в черном платье...
— Bonsoir, monsieur, — сказала она приятным голосом.
Она показалась ему так хороша, что он смутился и неловко ответил:
— Bonsoir... Но вы ведь русская?
— Русская. Извините, образовалась привычка говорить с гостями по-французски...
... Она подняла висевший у нее на поясе блокнот и записала на нем кусочком карандаша. Руки у нее были очень белые и благородной формы, платье поношенное, но, видно, из хорошего дома.
— Водочки желаете?
— Охотно. Сырость на дворе ужасная.
— Закусить что прикажете? Есть чудная дунайская сельдь, красная икра недавней получки, коркуновские огурчики малосольные...
Он опять взглянул на нее: очень красив белый передник с прошивками на черном платье, красиво выдаются под ним груди сильной молодой женщины... полные губы не накрашены, но свежи, на голове просто свернутая черная коса, но кожа на белой руке холеная, ногти блестящие и чуть розовые, — виден маникюр...
— Что я прикажу закусить? — сказал он, улыбаясь. — Если позволите, только селедку с горячим картофелем...
Он давно не был так оживлен, как в этот вечер, благодаря ей... Да, из году в год, изо дня в день, втайне ждешь только одного, — счастливой любовной встречи, живешь, в сущности, только надеждой на эту встречу — и все напрасно...
... Вечером в понедельник шел дождь, мглистое небо над Парижем мутно краснело. Надеясь поужинать с ней на Монпарнасе, он не обедал, зашел в кафе на Chaussée de la Muette, съел сандвич с ветчиной, выпил кружку пива и, закурив, сел в такси. У входа в метро Etoile остановил шофера и вышел под дождь на тротуар — толстый, с багровыми щеками шофер доверчиво стал ждать его. Из метро несло банным ветром, густо и черно поднимался по лестницам народ, раскрывая на ходу зонтики... Внезапно в подымавшейся толпе показалась она.
Он радостно двинулся к ней навстречу:
— Ольга Александровна...
Нарядно и модно одетая, она свободно, не так, как в столовой, подняла на него черно-подведенные глаза, дамским движением подала руку, на которой висел зонтик, подхватив другой подол длинного вечернего платья, — он обрадовался еще больше: «Вечернее платье, — значит, тоже думала, что после синема поедем куда-нибудь», — и отвернул край ее перчатки, поцеловал кисть белой руки.
— Бедный, вы долго ждали?..
— Вы одна или с какой-нибудь подругой живете?
— Одна. В сущности, ужасно. Отельчик чистый, теплый, но, знаете, из тех, куда можно зайти на ночь или на часы с девицей... Шестой этаж, лифта, конечно, нет, на четвертом этаже красный коврик на лестнице кончается... Ночью, в дождь страшная тоска. Раскроешь окно — ни души нигде, совсем мертвый город, бог знает где-то внизу один фонарь под дождем... А вы, конечно, холостой и тоже в отеле живете?
— У меня небольшая квартирка в Пасси. Живу тоже один. Давний парижанин... И, главное, полное одиночество. Жена меня еще в Константинополе бросила.
— Вы шутите?
— Ничуть. История очень обыкновенная. Qui se marie par amour a bonne nuits et mauvais jours ( - Кто женится по любви, тот имеет хорошие ночи и скверные дни (франц.).
А у меня даже и того и другого было очень мало. Бросила на второй год замужества... Мальчишка, красавец- гречонок, чрезвычайно богатый. И в месяц, два не осталось и следа от чистой, трогательной девочки, которая просто молилась на белую армию, на всех на нас. Стала ужинать с ним в самом дорогом кабаке в Пера, получать от него гигантские корзины цветов... «Не понимаю, неужели ты можешь ревновать меня к нему? Ты весь день занят, мне с ним весело, он для меня просто милый мальчик — и больше ничего...» Милый мальчик! А самой двадцать лет. Не легко было забыть ее, — прежнюю, екатеринодарскую...
... Она стояла спиной к нему, вся голая, белая, крепкая, наклонившись над умывальником, моя шею и груди.
— Нельзя сюда! — сказала она и, накинув купальный халат, не закрыв налитые груди, белый сильный живот и белые тугие бедра, подошла и как жена обняла его. И как жену обнял и он ее, все ее прохладное тело, целуя еще влажную грудь, пахнущую туалетным мылом, глаза и губы, с которых она уже вытерла краску.
Через день, оставив службу, она переехала к нему...
...На третий день Пасхи он умер в вагоне метро, — читая газету, вдруг откинул к спинке сиденья голову, завел глаза...
Когда она, в трауре, возвращалась с кладбища, был милый весенний день, кое-где плыли в мягком парижском небе весенние облака, и все говорило о жизни юной, вечной — и о ее, конченой.
Дома она стала убирать квартиру. В коридоре, в плакаре, увидала его давнюю летнюю шинель, серую, на красной подкладке. Она сняла ее с вешалки, прижала к лицу и, прижимая, села на пол, вся дергаясь от рыданий и вскрикивая, моля кого-то о пощаде.
26 октября 1940 г.
Олег Митяев - "Тоска".
Мы говорили с Олегом лишь однажды. Недолго, с полчаса, наверное. Я его с жаром пытал о новом стихотворно-песенном альбоме "Да здравствуют музы!", записанном им к юбилею Пушкина. - Стихи "солнца русской поэзии". Музыка, аранжировки и не самый богатый голос Олега Митяева, а также его жены, актрисы Театра имени Вахтангова Марины Есипенко... Ну, сами понимаете. К юбилею.
Кстати, записывался Митяев тогда уже с продюсером и гитаристом Леонидом Марголиным, дав отставку своему давнему партнёру, замечательному гитаристу, композитору и аранжировщику Константину Тарасову. Так что же, Олег, - всё наседал я, - вы хотели добавить нового к стихам Пушкина?
Артист мял в руках невзрачный пластиковый пакет и как-то вяло отбивался, будучи, наверное, мыслями уже в другом городе. - Через пару часов он должен был вылететь куда-то за Урал.
А я всё говорил с ним о Пушкине, о высокой поэзии... Конечно, это было интересно. Но сейчас, оставив в покое тот злосчастный "пушкинский" проект, наверняка спросил бы его о том самом мучительно-благословенном творческом одиночестве, о той француженке. - Была ли на самом деле та, чей портрет он так здорово нарисовал в песне? Был ли тот самый всё понимающий и всё прощающий участковый из его знаменитого "Лета", которое, как всем давно известно, "маленькая жизнь"...
И вновь в "Лете..." вновь звучит столь знакомая тема "побега" в одиночество...
И пускай в твоём окне ночует наша грусть,
Я в мусоропровод бросил два своих ключа.
И к тебе я точно этим летом не вернусь.
Я хожу в кино и в парк культуры по ночам.
А ты вернулась с моря, я вчера видел,
Словно старой жизни прокрутил видик,
Видик про разлуку, про твоё лето.
Лето - это маленькая жизнь.
По правде говоря, Олег Митяев в одиночестве тонул не вечно и, в отличие от героев своих песен, подолгу в "различных точках, именующихся дном" не отлеживался.
Как и полагается артисту такого класса, Митяев, попутно страдая и фонтанируя рифмами, остановился только на третьей жене, актрисе знаменитого московского Театра имени Вахтангова Марине Есипенко. Судя по всему, их роман и стал тем творческим топливом, на котором были приготовлены эти песни, без преувеличения одни из лучших в артистической карьере Олега.
Ну, третий брак, так третий. Нам, почитателям талантов не привыкать. Но это был исключительный случай! О котором предоставим право рассказать третьему участнику событий, ставшему вдруг "лишним " Джигурде...
- Приезжаю с гастролей в полночь, долго не открывают. Потом появляется жена Марина, обескураженная: "Я тебя впустить не могу". Отодвигаю ее, влетаю – опачки: Олежка Митяев сидит… "Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!"
И что тут начало-ось... Марина об этом вспоминать не любит.
Эта "спонтанная" встреча привела к тому, к чему и должна была привести. Одиночеству Митяева официально был положен конец. А вот неофициально... Не знаю.
Лишь с течением времени начинаешь понимать, что это только в одиночество, в любимую музыку убегают по одному, а вот в прошлое уходят поколениями, целыми пластами социальных сетей...
... Не потому, что так хочется нам невозможного,
Просто не хочется больше уже никуда.
Любимые песни Олега Митяева переслушивал Лев Комов.
Еще о музыке на канале "5 лучших!" читайте здесь: