Я очень боюсь однажды узнать, что кто-то из дорогих друзей-пациентов, с кем я лечилась в одно время, основа попал в больницу. Что выстраданное, намоленное избавление от недуга оказалось коротким, и все опять сломалось. На пиках тревожных волн я боюсь даже открывать сообщения от них — вдруг беда? — и читать новости на сайте фонда. Боюсь — и постоянно жду этих новостей.
И вот случилось: дорогой мне человек, нежная молодая девочка оказалась на гематологическом отделении через полтора года после пересадки.
Я прочитала ее сообщение так, будто реально ждала этой новости: дорогая, как жаль, чего тебе хочется, я принесу. Быстренько согласовала список гостинцев и начала собираться. Но с каждым часом от момента прочтения новости во мне подрывалась новая тектоническая плита боли: бедная девочка, столько раз лежала в больнице — и опять, она ведь из другого города, одна здесь, отделение закрыто из-за вируса, не войти, не выйти, гостинцы только через медсестру… Я приняла успокоительное. И, как только отгоревала наше общее бессилие перед болезнью и пандемией, следом за болью пришла сила: я немного могу сделать для этой девочки, но это немногое будет самым важным. Прилив сил смягчил волнение, и я увидела не то, что диктует страх, а то, что есть.
Самая неудобная правда болезней заключается в том, что от усилий пациента и благотворителей зависит далеко не все. Даже деньги не властны. Потому что болезни, которые зарождаются на уровне генетических поломок и нарушений в иммунной системе, похожи на природную стихию: налетают внезапно, мощно и человеку подчиняются неохотно — или никак. Попробуй заплатить отступные наводнению! В начале больничного пути часто кажется, что болезнь не цунами, покорится, как миленькая, если поднажмемм, потерпим, купим необходимое. Некоторые истории, слава богу, развиваются именно так. Но какие-то идут иначе, и оказывается, что не всем «дано» победить с первого раза. И нет здесь ни виноватых, ни ответственных.
Мне очень трудно принимать эту правду, потому что за долгие годы лечения к ней подмешалась другая, личная: на мне и во мне осталось очень много следов и шрамов, которые постоянно подают сигналы тревоги, бессилия, одиночества. На теле — огромный шрам вдоль левого бедра, несколько ямок от венозных катетеров под ключицей, по ямке от капельниц на каждой венке в сгибах локтей и дырочки на коже в районе поясницы — в тех местах, где делали пункцию. В голове — призраки глубокого больничного одиночества, огромный страх снова оказаться в заточении белых стен и попасть к выгоревшим, равнодушным медицинским работникам. Я старательно заталкиваю тяжелые больничные воспоминания подальше в памяти и встречаюсь с ними в тревожных ночных снах.
И, когда снова заболевает кто-то из близких, я вижу и чувствую обе правды разом и проживаю одиночество и тревогу вдвойне — за себя и за них.
Это больно. Именно боли я боюсь, ожидая грустных сообщений. Наверное, должно пройти побольше времени, чтобы я успокоилась и научилась более гармонично принимать неудобные факты мироустройства. Но сейчас именно эти болевые сигналы включают механизмы самосохранения в опасное время — и большой любви к близким людям отныне и навсегда. И я готова потерпеть неудобство ради чего-то хорошего.
Текст и иллюстрация: Света Щелокова