Маруся и Глашка крутились вокруг меня волчками, ушивая платье, которое вдруг стало мне велико, вероятно, от слишком сильного волнения. Столь мучительно и сладко бьётся моё сердце уже три месяца со дня как маменька сказала, что возьмёт меня на бал к Лопухиным. На мой первый бал!
— Ай! Нельзя ли поосторожней, Маша? Смотри, куда булавку крепишь!
Намедни я выспросила всё у своих кузин за чаем. Они говорят, мне не так уж и повезло, потому как офицерский полк уже отбыл и танцует на балах в другой губернии. Но Аннет шепнула мне после десерта, что есть вероятность присутствия некоторых господ старшего ранга по особому расположению к графине Вяземской.
Боже мой! Как я волнуюсь! Я гляжусь в зеркало с самого утра и не нахожу в нём утешения: мой нос опух, уши торчат, щёки раскраснелись так, что можно перепутать их румянец с нездоровой горячкой, ещё и пудра куда-то запропастилась!
— Глашка! Неси мяты с огорода! Нужно синяки под глазами свести!
Два часа ушло на выбор цветов к моему платью. Кажется мы весь сад искрошили! Но наряд мой так скромен. И белый мне не идёт! Как можно носить его с моими итак слишком бледными чертами лица. Ох, дал бы мне господь лучше карие глаза! Тогда я бы одним взглядом могла обворожить кого угодно! Маман только подливала масла в огонь, убирая из моих гирлянд самые яркие цветы. Неужели она ничего не понимает! От обиды и переживаний я упала на софу в кабинете папа и проплакала так до самого обеда! И к трапезе не зовите, всё равно не выйду! Маман послала ко мне Глашку с нюхательной солью! Ах, как они безразличны к моему горю!
— Неси мяты, Глашка! Убери эту соль! Нужно опять приводить лицо в порядок! Где же пудра?!
Кажется лицо стало свежее, но как мне быть этими постоянно выбивающимися локонами? Люси как-то упомянула об использовании гусиного жира для придания причёски шарма и устойчивости. Не шутила ли она, ведь гусиный жир так неприятно пахнет..?
Ах, пропади пропадом Люси с её советами! Все волосы слиплись и не расчесываются! Пришлось заново мыть голову и укладывать локоны в причёску. Время уже близится к вечеру, а я чувствую себя совсем неготовой.
Маруся и Глашка расправили складки моего платья, прикрыли плечи шалью и стали восхвалять своих рук дело, действуя мне на нервы. Пришлось отослать этих кулём. У двери они столкнулись с маман.
— Ах, маменька! Мне так страшно! — бросаюсь я на пол, прижимаясь к её коленям.
— Встань, Като. Помнутся оборки! Это же тафта, а не муслин. Нет никаких оснований для твоего волнения. Страшного в бале ничего нет. Станцуешь полонез и вальс, если пригласят.
— Но…
— А эта нить жемчуга явно лишняя!
— Маменька!
— И пудры ты нанесла с избытком.
— Ма…
— Слушайся, милая. Не хочешь же ты произвести сомнительное впечатление легкомысленной девушки. Это твой первый выход в свет. Помни, как я тебя учила: естественность и невинность. Не нужна вся эта бутафория. Ну-ка подними на меня глазки..
Моим страданиям не будет предела… В коляске я поняла, что корсет затянут слишком туго и я едва могу дышать в таком положении. Как же я буду танцевать? Если мне не хватит воздуха и я лишусь чувств, все могут счесть меня болезненно слабой. Это сильно испортит впечатление. Могут даже отослать домой! От страха и волнения, я снова начала грызть ноготь на мизинце, хотя ещё пару лет назад маман ставила себе в заслугу моё избавление от этой дурной привычки, портящей прикус. Вот и сейчас она уже дважды одергивала мою руку и посоветовала надеть перчатки.
— Прибыли! — кричит извозчик и сердце обмерло. Ах, как же хорошо моим сёстрам-вертихвосткам им ещё расти и расти. Мелюзга бестолковая! Только и знают, что с куклами возиться.
— Маменька! Давайте повернём домой! Не хочу я на бал, мне не хорошо кажется..
— Като! Возьми себя в руки! И не выдумывай!
Мама моя так красива, так легко ведёт светские беседы, пархая от одной группы знакомых до другой словно бабочка по цветам. Её тонкий стан, её звонкий смех-колокольчик, манера держаться вскружили когда-то голову не только моему отцу. Вот бы мне хоть чуть-чуть перенять её черты. Но я чувствуя себя в сравнении с ней бесформенной и нелепой.
Уже перед самым входом в бальную залу, я взволновано шепчу маме на ухо:
— Я боюсь, что от страха меня бросит в пот и пятна будут видны на платье, а все…
— Успокойся, Като, — перебивает маман, — Шампанского не пей, много не танцуй, воздерживайся от мазурки.
Но я не успела задуматься над её краткими советами, яркость и блеск бальной залы ослепили меня. Тёплый свет от множества свечей затопил пространство. Я почувствовала множество ароматов самых разнообразных духов, вылитых сегодня на белоснежные плечи, тонкие шеи и, конечно, капельки благоуханной жидкости с хитрой улыбкой ставились за мочку ушка. На стенах висели портреты четы Лопухиных в массивных золоченых рамах, а кое-где затейливо переплетались гирлянды цветов. Вокруг было столько людей таких красивых и беспечных: дамы щебечут, обмахиваясь веерами, кавалеры обсуждают какие-то дела, иногда резко и громко смеются. Я залюбовалась дамскими туалетами и гарнитурами…
— Като, — одёргивает меня маман, — ты не слышишь меня? Идём к хозяйке дома. Очень важно всех поприветствовать. Вспоминай, чему я тебя учила.
Я нервно поправляю платье, причёску, вернувшись и осознав себя. Волнение нахлынуло новой волной.
Когда обряды были закончены и все приличия соблюдены на мне уже не было лица. Казалось, я то и дело что-то делаю не так и выгляжу глупо. Но вдруг заиграла музыка. И, кажется, в этот момент всё померкло! Множество красивых людей образовали единую колонну и в торжественном шествии слились в единую могущественную силу, движения которой сравнимо морскому прибою или внезапному ливню имели свой такт, ритм и структуру. Меня захватила мелодия и я уже не чувствовала ног, давящего корсета, выбившихся локонов. Мелькали красивые лица, оголённые плечи, руки в перчатках, улыбки и восхищенные взгляды. Может быть даже взгляды восхищенные мной! Волнения, терзавшего меня столь долгое время, как ни бывало. Я глубоко дышу, моя голова горделиво поднята, жесты плавные, изящные. Я чувствую, что я часть этого танца, я птица этой стаи… Надеюсь, меня пригласят на вальс! Меня не могут не пригласить!
