КРАСОТЫ И КУРЬЁЗЫ НА УЧЕНИЯХ
...Итак, молодого парня призывали в армию. В те времена «уклонисты», конечно, тоже имелись, но это явление не носило столь откровенного и массового характера, как сейчас. Молодой солдат попадал в часть, где с ним начиналась индивидуальная подготовка. Затем он обучался в составе отделения, расчёта, экипажа… Дальше – в составе взвода, роты, батальона… Полковые тактические учения… Ну а раз в два года проходили дивизионные тактические учения. И однажды мне довелось стать участником учений всего Туркестанского военного округа.
Таким образом, за время своей службы каждый солдат принимал участие не менее, чем в пяти учениях различного уровня. И к концу службы уже оказывался достаточно подготовленным военнослужащим.
Ведь что такое боевая подготовка? Механик-водитель раз за разом преодолевал трассу вождения, наводчик до автоматизма отрабатывал действия при ведении огня… Ну и так далее.
Ну а когда начинались учения… Надо сказать, что учения всякий раз проводились по новой «легенде». То всей дивизией отправлялись в район Кушки – причём, туда шли своим ходом, т.е. колонной, а обратно эшелоном. То дивизия разворачивалась для прикрытия Государственной границы, и мы действовали совместно с пограничниками и Каспийской флотилией… При этом обязательно часть задач отрабатывались в пустыне, а часть – в горах. Оно, конечно, хребет Копет-даг – это не Кавказ и не Памир, и тем не менее для молодых парней с малым опытом вождения и эти перевалы представляли собой сложную преграду.
Был у меня такой случай. Выдвигались мы как-то в район пограничной заставы Кизыл-Атрек. Атрек – это река, по которой проходит граница между Туркменистаном и Ираном, она течёт в горах и впадает в Каспийское море. Ну а посёлок Кизыл-Атрек стоял, соответственно, на этой реке. Таким образом, между Кизыл-Арватом (58-я дивизия) и Кизыл-Атреком (пограничная застава, или отряд, к сожалению, я не запомнил статус этой пограничной точки) тянулся горный массив Копет-даг.
Горы – они всегда горы. Даже самые хиленькие из них можно преодолеть только по дорогам, и не зная точного пути, рискуешь упереться в скалу или в ущелье. Есть такая поговорка, что самый короткий путь это тот, который хорошо знаешь. В горах данная поговорка имеет буквальное значение.
Так вот, выдвинулись мы к границе. Выполнили задачу, возвращаемся обратно. От нас требовалось преодолеть хребет, выйти к населённому пункту Искандер, дойти до родного Кизыл-Арвата и опять преодолеть тот же хребет обратно, по направлению к другому участку границы. То есть сделать немалый крюк. А я чётко знал, что имеется в горах дорога, по которой можно сократить путь на пару десятков километров. Мы ездили по этой дороге со знакомыми туркменами.
Я рассказал об этом знакомому офицеру, тот тут же сообщил старшему колонны. Старшим, между прочим, являлся офицер штаба округа, из Ташкента, а не местный офицер… Тот сразу вызвал меня, разложил на капоте машины карту – показывай, мол, дорогу. А я смотрю, и вижу, что на карте той дороги, которую имел в виду, не обозначено. Признаться, это стало для меня неприятным сюрпризом – оказалось, что на карте обозначено не всё!
В голове мгновенно выстраивается картина. Развилку я знаю. Показываю её, едем… А там, дальше, я же трассу знаю не бог весть как хорошо – я ж не изучил её, ехал пассажиром, особо не запоминал. Вот заведу я колонну куда-то в тупик. И что тогда? Задачу не выполним, разборки начнутся, выяснения кто первым сказал «мяу»…
Короче говоря, не взял я на себя ответственность вести колонну. Не знаю, как это выглядело со стороны, но не рискнул. Если кто употребит слово «сдрейфил», я не стану с ним спорить. И поехали мы по длинному пути, выписывая лишнюю петлю и дважды преодолевая перевалы – но по пути, обозначенному на карте и утверждённому руководителем учений.
Тот случай крепко запал мне в память, хотя было дело году в 83-м примерно. В фильмах частенько случаются подобные случаи, и герой принимает решение рисковать, и в итоге оказывается победителем. Но то – кино! А в жизни – всегда ли подобные авантюрные решения приводят к успеху? Наверное, всё же нет.
Вообще крупные учения – это зрелище грандиозное. Конечно, это не настоящая война, и в них много условностей. И всё же… Противник, понятно, условный, но все мероприятия проводятся по-настоящему! Чтобы в бою не проливалась кровь… Нет, не так, боя без крови вообще не бывает… Чтобы в бою как можно меньше проливалось крови, требуется как можно больше проливать пота на учениях.
Сапёры устанавливают минные поля, проделывают проходы в заграждениях «противника», обеспечивают переправы через речки (в горах) и сухие старицы (в пустыне), и вообще в целом обустраивают пути движения, добывают воду… Да мало ли дел у сапёров!.. Связисты налаживают связь – что в горах сделать совсем непросто, потому что много «мёртвых зон» и всевозможных отражающих поверхностей… Артиллеристы ведут огонь, что также в горах непросто – об артиллерии я ещё рассказывал подробнее в своё время…
А ещё – никуда не денешься от романтики. Не забуду неповторимо великолепного зрелища… Да нет, не так! Неправильно произносить предыдущую фразу в единственном числе. Бывали, и не раз, неповторимо величественные моменты, которые накрепко засели в памяти, и которые уже никогда не сотрутся из неё. Жаль только, что самый богатый и образный язык не в силах передать всё великолепие того, что живо стоит перед мысленным взором. Нет такой аппаратуры, которая смогла бы отсканировать эту память.
Вот один из таких фрагментов памяти.
Дело было в Келяте – на полигоне неподалёку от Ашхабада. Шли учения, и вот-вот должен был начаться очередной их этап. Стояло раннее утро, только всходило солнце. Надо сказать, что в горах и в пустыне долгих сумерек нет – ни вечерних, ни утренних: с восходом солнца сразу исчезает тьма и начинается свет… Мы, группа офицеров штаба дивизии, стояли на вершине горы. Вокруг всё было залито непроницаемым туманом, из которого только торчали вершины гор. Появившееся из-за горизонта солнце окрасило эту сероватую пелену в розоватый цвет. И с вершинки, на которой я стоял, стало видно, как тут же туман пришёл в движение. Он вдруг словно как ожил, зашевелился, и стал быстро втягиваться в проход в хребте между горными долинами, буквально перетекая из одной в другую. Словно кто-то невидимый исполинской рукой сдвигал эту мутную хмарь, продавливая сквозь горный просвет, освобождая дно ущелья для потоков солнечного света. Или другой образ: будто кто-то втягивал через трубочку этот туманный коктейль в соседнюю долину… И с нашей вершины хорошо было видно, как с одной стороны хребта в прозрачном воздухе становятся видны малейшие детали на дне долины, а по другую – словно бы ещё больше загустевала мутная белёсая пелена. А потом солнышко поднялось ещё чуточку выше, и там туман также окрасился розоватым, и вдруг тоже пришёл в движение… Изумительное зрелище – жаль, что его невозможно описать словами!
Там же, в Келяте, я впервые летал на вертолёте. Мы отрабатывали высадку тактического воздушного десанта в тыл «противнику» - и я, понятно, представления не имел, что мне предстоит со временем участвовать в подобной операции уже в реальных боевых условиях. А тогда, в какой-то год начала 80-х, мы летели по горному ущелью, и совсем рядом с иллюминаторами проплывали серые морщинистые потрескавшиеся монолиты. Так и казалось, что лопасти винта заденут скалу. И дух захватывало – и от восторга, и от некоторой жути. Должен сказать, что я тогда не знал, в чём заключается главная опасность полёта в ущелье. Дело в том, что в горах всегда имеются непредсказуемые воздушные потоки, которые в любое мгновение могут вырваться из какого-нибудь бокового ответвления и швырнуть машину в любом направлении. Это очень опасно.
Должен признаться, я к вертолётчикам вообще отношусь с огромным уважением. Я насмотрелся на их боевую работу в том же Афгане, на Северном Кавказе, да и на Южном тоже, когда летали в Нагорный Карабах…
…И снова – Келята. Году примерно в 83-м, не то поздней весной, не то ранней осенью проходили у нас учения, на которых присутствовали проверяющие из самой Москвы! Как-то утром планировался выезд группы офицеров на рекогносцировку. Перед самым рассветом отъезжавшие построились, встречают проверяющего…
У нас во все времена обязательно возникают какие-то курьёзные ситуации, в основе которых лежит косность чиновников – и неважно, гражданские это бюрократы или при погонах.
Так вот, в те времена ещё не произошла смена полевой формы. Офицеру на учениях, да и в реальном бою, полагалось пребывать в плотном полушерстяном обмундировании, в сапогах, в фуражке, при портупее… Если учесть климатические условия – идиотизм полнейший! В увольнение солдат ходил только в шерстяном мундире и при галстуке. И это – в той же Туркмении, где температура летом нередко зашкаливала за 50 градусов жары! Да мы молиться готовы были на Дмитрия Язова, который, став в конце 80-х министром обороны, ввёл для офицеров рубашки с коротким рукавом, а для солдат утвердил вариант выходной формы в рубашке без мундира!
Так вот, учения в Келяте. Утро, перед самым восходом солнца подъезжает на УАЗике проверяющий. Офицеры дивизии стоят кто в чём: в солдатском хлопчатобумажном обмундировании, в танковом комбинезоне, в камуфляжной «сетке»… В общем, в уставном п/ш – ни единого человека. К тому же, все в разнокалиберных ботинках, в то время как проверяющий – в ярко надраенных шитых на заказ сапогах.
Эх, и ругался же московский начальник! Он стоял – весь такой подтянутый и молодцеватый, да перед разномастным строем… Ну а потом они уехали на север, прямо в пустыню, чтобы на месте определить, как правильно бить супостата: проверяющий в УАЗе, а остальные – в открытом кузове ГАЗ-66.
Я видел, как они возвращались! Сначала подъехал «газон», с кузова торопливо попрыгали офицеры нашей дивизии и быстренько рассеялись по палаточному лагерю – я обратил внимание на то, что многие смеются, кто открыто, а кто исподтишка. А когда открылась дверца УАЗа и из неё вывалился проверяющий, я понял, в чём дело.
На москвича жалко было смотреть! Казалось, что от человека идёт пар! Его жаркая непродуваемая форма промокла от пота насквозь – хоть отжимай! Пуговицы на куртке расстёгнуты все до одной, портупея распущена до последней дырочки, фуражка в руках… Надменные с утра привыкшие к асфальту сапоги утратили глянец, и выглядели как-то растерянно, утопая в пыли и царапаясь о шипы верблюжьей колючки…
Этот проверяющий провёл с нами ещё некоторое время. Но больше я от него не слышал ни единого слова на повышенных интонациях! Очевидно, именно во время того выезда в пустыню он осознал глубину пропасти между условиями службы его и нас.