Фрейд, создавая психоанализ, имел дело, в основном, с истеричками, - да благословит их Господь за самоотверженное воздержание, из-за которого они заработали невроз.
А не будь эпидемии конверсионной истерии в Европе 19 в. – так мы сейчас с вами бы и прыгали с одного «пустого стула» на другой, меняясь местами со своими «внутренними» детьми и взрослыми под сонные реплики «О чем это для вас, Ольга».
Так вот, имея дело с истеричками, Фрейд обратил внимание, что каждая вторая дама сообщает об эпизоде из детства, где ее пытался соблазнить взрослый – чаще всего отец или отцовская фигура (отчим, дядя, проч.).
«Да не может же быть такого, чтобы в пуританской богоспасаемой Вене конца 19 в., где даже за рукоблудие можно было схлопотать перчаточный паралич, каждый второй отец домогался своей дочери!», - возмутился Фрейд, и оказался прав…
Дело в том, что в ходе психоаналитического исследования случаев истерии всплывал бессознательный ранее материал, в котором обнаруживалась сильная эротическая фиксация на отце или замещающей его фигуре. И когда этот материал, преодолев сопротивление, проникал в сознание истеричной дамы, на смену воспоминанию об эпизоде её соблазнения отцом - приходило воспоминание, где эта дама, будучи маленькой, всего лишь подглядывала за отцом, соблазняющим, например, гувернантку.
То есть, начальная сцена, со всеми ее чулочно-подвязочными подробностями, оставалась неизменной, менялась лишь главная действующая фигура. И Фрейд понял, что эротические фантазии пациентки об отце были слишком цензурированы ее сознанием, поэтому память подбросила ей ложное, покрывающее воспоминание, в котором вовсе не она притязает на отца, а он выступает в отвратительной роли абьюзера.
Так был открыт феномен психической реальности.
Фрейда, конечно, заклевали за то, что он обнаружил у детей сексуальность. Хотя он вкладывал в это совершенно иной смысл, нежели плюющие, которые сделали вид, что никогда не слышали от своих пятилетних детей обещаний вырасти и жениться на маме, чтобы завести с ней детей, когда папа умрет. Обещаний, данных ни где-нибудь, а в родительской постели, из которой отец изгонялся почти каждую ночь. С тех пор, как вы понимаете, в этом вопросе ничего не изменилось.
Так вот, психическая реальность. Она состоит только из тех «воспоминаний» и «фактов», которые помнить «не так больно» и «не так стыдно», как то, что под ними скрывается.
Поэтому, когда взрослый человек сообщает на сессии, что в детстве родитель подглядывал за ним, носился за ним по квартире, чтобы под предлогом купания или переодевания трогать его, ребенка, половые органы – вполне возможно, что так и было. Но и с равной долей вероятности - этого никогда не было, а ребенок просто много фантазировал об этих прикосновениях – и надо понимать, что это история про совершенно здорового ребенка.
Просто к тому времени он уже усвоил эдипальные запреты, и подобные фантазии жестко цензурировались его сознанием, превращаясь в эпизоды абьюза.
Да, иногда демонизировать обожаемого родителя с целью спасения своего самоуважения, - единственный способ выживания психики юного субъекта. Но обвинять его во лжи ни в коем случае нельзя. Это его «реальная реальность», хоть она и психическая, а не объективная. (А объективная – это как и где?)
И если его психика конституировалась с учетом этого и многих других «ложных» или «покрывающих» воспоминаний и других подобных психических феноменов – значит ничего более «реального» и настоящего для этого человека быть не может.
Но и слишком радоваться такому «открытию», скажем, на четвертой сессии – тоже не стоит. Нельзя с воодушевлением хвататься за эту «травму» и объяснять ею всю последующую жизнь клиента. Популярная психология нынче так опошлила травму, так исказила ее содержание и так с ней носится, что спасу нет. И эта заветная «психотравма» там почему-то всегда одна и вездесуща! Как сакральное знание или Бог.
Травма – это когда первый раз отняли грудь, травма – это когда слишком долго не отнимали грудь, травма, когда спят в родительской постели до 11 лет, травма, когда мальчик узнал, что у мамы нет пениса, травма, когда родился другой ребенок, травма, когда папа говорит, что нельзя жениться на маме ни сейчас, ни потом. Все это травмы, и бОльшая их часть необходима для формирования психики. Без чреды потерь, разрывов, умеренных фрустраций и лишений немыслима [условно] здоровая психика.
Что хуже: чрезмерно пристыдить ребенка, застукав его за рукоблудием, или психическая реальность инцеста? Или побоев? Никакого однозначного ответа здесь быть не может, как нет одинаковых «психик» и их способов обращения с невыносимой реальностью. Универсальных критериев этой «невыносимости» тоже, кстати, нет. Есть уголовный кодекс. А все остальное зависит от множества других вещей, собранных вместе в кабинете терапии.
Никогда нельзя (и не нужно) знать наверняка, было означенное травмирующее событие фактом или нет. Более того, есть такое понятие, как ретравматизация. Например, если какие-то эротически окрашенные поглаживания со стороны взрослого не причинили ребенку физической боли, не имели насильственного компонента, а были даже приятны – ребенок пока еще ничего не знает об их травмирующем для него характере. Но когда, спустя время, ребенок вводится в пространство культуры, где эти действия будут обозначены, как однозначно недопустимые и порицаемые, вот только тогда ребенок может получить ту самую травму, если воспоминания не будут вытеснены или искажены защитными механизмами.
Поэтому не стоит очень уж доверять сообщениям взрослого человека о том, что тетушка надругалась над ним в его 7 лет. А потом это сделали по очереди бабушка, старшая сестра и дочь маминой подруги. Возможно, это его инцестуозные фантазии были настолько сильны и, вместе с тем, опасны для целостности и выживания Эго, что не оставалось ничего другого, как привести их к такой вот психической реальности жертвы абьюза и его героического преодоления.
А может быть и нет. Вряд ли кто-то из реальных или вымышленных абьюзеров это добровольно подтвердит. Более того, на момент терапии эти лица могли уже почить.
А чтобы разобраться с психической реальностью, нужно изучать историю этого субъекта в переносе, в анализе сновидений, ассоциаций – свободных и не очень, симптомов – телесных и не совсем, персональных означающих, ошибочных и навязчивых действий и кучу всякого другого материала, приносимого на сессии.
Если, конечно, человек в этом нуждается. Или он просто может написать об этом книгу, выдавить слезу космического масштаба у любителей превозмогания и быть абсолютно счастливым в своей психической реальности, такие дела!
