Капли медленно ползли по стеклу, становясь всё крупнее и тяжелее и, в конце концов, срывались вниз, оставляя на стекле быстро исчезающий след. За окном бесновался ветер, набрасывая всё новые порции дождя. Окно было старое, деревянное, и ветер без труда проникал в комнату и приятно холодил лицо.
Надо было идти, но я всё зачарованно стоял у окна. Улица за окном превратилась в полноводную реку, которую рассекали окатывающие всё вокруг потоком грязных брызг машины. Отяжелевшие пакеты на деревьях безжизненно висели, слегка покачиваясь. Дальше ждать не было смысла. Такси так и не приехало, хотя я вызвал его больше часа назад.
Оставалось одно: идти пешком. Накинув на плечи рюкзак, я вышел из квартиры.
— Чё, приехало, да? — засуетился Кама, открывший дверь после того как я долго звонил в звонок. — А чего ты не звякнул, я бы уже готов был.
— Размечтался, — хмыкнул я, — я отменил такси.
— Почему? — удивился Кама. — Пешком идти, что ли?
— Угадал, — я присел на пуфик в прихожей, — идём скорее, а то опоздаем.
— Не, ты чё, серьёзно? — Кама выволок из комнаты свой рюкзак. — Давай я вызову.
— Бесполезно, город утонул, свободных машин нет, может, на улице поймаем, — улыбнулся я, — или пёхом, трудно разве?
— Тады лады, — Кама ловким движением закинул на спину рюкзак, — потопали.
Мы бодро сбежали вниз по ступенькам и нырнули в дождь. Ветер шатал ветки и швырял холодные капли в лицо. Всё вокруг было затоплено, и не было другого выхода, кроме как топать по лужам.
— Отвык от наших дорог? — усмехнулся я.
— Да ни фига, я и прогноз заранее смотрел, и обувь вон какую привёз, — Кама гордо ступил в глубокую лужу.
— Я с утра прогноз смотрел, — я пошёл следом за Камой, у меня обувь была не хуже, — так там написано плюс пять, а ощущается, как минус пять.
— Да, да, у нас всегда так, — рассмеялся Кама.
— Ты куда? — остановил я Каму, уверенно направившегося в проход между домами.
— Так короче же, забыл?
— Там дом построили и закрыли дорогу.
— Да блин! — Кама, недовольный, пошёл обратно. — Шанхай и джунгли.
— Блины в твоём Питере, здесь надо говорить: «Да хинкал!» — рассмеялся я.
— Иди теперь ты вперёд, — проворчал Кама. — Хоть «чуду» кричи, когда в тупик упрёшься.
— Просто ты редко приезжаешь, вот и не знаешь, как всё изменилось.
— Лучше не знать, — Кама уже улыбался, — здоровее буду.
— Кстати, самая питерская погода, не?
— Она самая, — заулыбался Кама, не отрываясь, оглядев окна одной из пятиэтажек.
— Она тут больше не живёт, — я без слов понял причину Каминой улыбки, — идём.
— За кого хоть выскочила?
— Куда-то в селуху выдали, видел как-то пару лет назад, четверо детей, говорит.
— Вот успела, а, — рассмеялся Кама, — а я всё холостой.
— Догоняй, в чём проблема, — я оглянулся на Каму, всё ещё не отрывающего взгляда от окна, — можно и перегнать.
— Обязательно, — кивнул Кама, — до сих пор просто квартиры не было, теперь можно.
— Нашёл кого?
— Я не за этим приезжал, — запротестовал Кама.
— А я думал, что присмотреть кого.
— Не знаю, — нахмурился Кама, догнав меня и шагая рядом, — не понимаю я их.
— Кого?
— Девушек наших, мне с ними говорить не о чём.
— Менталитет у тебя поменялся, видимо.
— Видимо, — усмехнулся Кама.
— Ну, ничего, всё будет у тебя, я же свою тоже не тут нашёл.
— А вот и наш театр, — воскликнул Кама, — у нас и время есть, забежим, глянем.
— Там теперь борцовский зал, — хохотнул я, — иди и смотри.
— Да ладнооо, — изумился Кама, — такое бывает, что ли, ты почему не рассказывал?
— Не было желания об этом говорить.
— Аффигеть, не представлял, что до этого дойдёт.
— Ну ты сам знаешь, кто у нас в театр-то ходил, только такие как мы, пустовал зал, а после того как и певцов всяких пускать перестали, то естественно, что что-то непопулярное замещается чем-то более популярным.
— Ты сейчас такую умную весчь сказал, что я в осадок выпал, — Кама стоял лицом к бывшему театру и читал новую вывеску.
— Идём, идём, театрал, на поезд опоздаем, — я даже не обернулся на здание.
— Я слышал, что тут наезжали на певцов и артистов, но не думал, что так далеко зайдёт, — бурчал Кама, — видать, лиха беда начало.
— Помнишь Магу? Младше нас был, такой талантливый пацан, стихи писал.
— Да, да, помню, где он? Вспоминал его как-то, искал в сети, он-то незамеченным не останется.
— Его соседские пацаны буцкали постоянно, бросил он это дело.
Встретил я его недавно, накачался, лексикон совсем другой, про стихи сказал, что он этой фигнёй больше не страдает.
— Помню, как он в библиотеке свои стихи читал, — воскликнул Кама, — сильная штука.
— В библиотеке теперь медресе, — рассмеялся я, предвкушая Камино удивление.
— Мёд, видать, по сусекам скребут, — мрачно буркнул Кама.
— Книги сейчас никто не читает, чё помещению пустовать, — продолжил я ехидно.
— Можно сдать в туалеты, бумага везде нужна, — так же ехидно подхватил Кама.
— Нашим и там бумага не нужна, — рассмеялся я.
— Да, да, а я и забыл, — Кама тоже смеялся.
— Помню, давно ещё, когда на месте книжного открыли кафе «Барашка», я смеялся, оказалось, это только начало большого смеха.
— Ну не плакать же, — улыбнулся Кама.
Мы шли по бесконечным лужам, между машинами, почти бездвижно стоящими в пробках, и смеялись. Смеялись и бежали по улицам нашего детства, которые уже перестали узнавать. Шли мимо окон, где жили когда-то наши друзья. И даже хотелось остановиться и, как в детстве, подобрав камешек, запустить его в стекло. Но там уже жили другие люди, да и не бросают теперь камешки. Теперь пишут смс.
Вагон медленно, но всё быстрее и быстрее понёс нас в нашу другую жизнь, мимо серого, заливаемого дождём моря.
