Мне исполнилось 26 лет и я сразу после ординатуры окунулась в топи городской поликлиники. Пришла вся такая, людей не знающая, пороху не нюхавшая. Уверенная в своём эндокринологическом величии и с горячей головой борца за качество московского здравоохранения.
Я любила всех своих пациентов. Через пару месяцев я знала их, а они меня. И в моём кабинете царила феерическая гармония.
Этот дед появился у меня на приёме впервые. С виду он не был похож на психа, и я была, как обычно, приветлива. Даже не помню, зачем он приходил. То ли на плановое обследование, то ли собирал что-то для комиссии.
Приём прошёл довольно мирно. Я закончила записывать, закрыла карту и сказала с улыбкой:
- Всё. Можете идти.
- Карту отдайте, - буркнул дед.
- Карту я передам врачу, к которому вы сейчас идёте.
- Не надо. Отдайте мне.
Я всё ещё улыбалась. Ну, мало ли, человек редко ходит, не знаком с правилами.
- Нам запрещено отдавать медицинскую документацию без разрешения зама главного врача. Если вам нужна карта - напишите заявление, вам сделают копию.
Он вскочил на ноги, хрустнув старческим радикулитом.
- Отдай карту, я сказал!!!
Я опешила. Дед преобразился в моего клиента с базедовой болезнью: то есть выпучил глаза, покраснел и затрясся. Классический случай молниеносного развития тиреотоксикоза!
Нащупывая под столом кнопку вызова охраны, хотя её там отродясь не было, я сказала:
- Давайте вместе сходим к главному врачу, он даст мне разрешение, и вы сразу заберёте карту.
Дед взревел, как слон, которому после недельного запора зафигачили пятивёдерную клизму. От ужаса я совсем растерялась. Позабыв, что сзади есть окно, а третий этаж - ерунда, по сравнению с маниакальным психозом, я вжалась в кресло.
И тут дед схватил пластиковую корзину для мусора из-под раковины и... швырнул ею в меня! Попал в лицо, которое я кое-как успела прикрыть рукой, обсыпавшись бумажными клочками.
Дед выбежал из кабинета, хлопнув дверью. А я - я разрыдалась. Моя медсестра быстренько заперла дверь изнутри и принялась меня утешать.
- Добрая вы слишком, Анна Юрьна. Жалеете их, разговариваете с каждым. Строже надо быть, - говорила она, заваривая мне чай.
Вечером того же дня я пожаловалась папе. Вскипев, отец тут же позвонил (телефон был указан на карте) этому престарелому баскетболисту и тоном Александры из "Москва слезам не верит" спокойно его предупредил:
- Если ещё кто-нибудь... когда-нибудь... хоть пальцем!
На этом история закончилась. Совсем. Я написала заявление с просьбой открепить чокнутого деда от моего участка. Больше я этого типа не видела.
А как вы считаете, имеет право человек на бурное проявление эмоций в общественном месте и с незнакомыми людьми, особенно находящимися, так сказать, при исполнении?