– Евгений Германович, кто-то сказал: если ты делаешь добро только ради того, чтобы тебе сказали спасибо, разве это добро? Юродивый действительно готов отдавать свое сердце и душу ПРОСТО ТАК? Или хочет ли он чего-то взамен?
– Знаете, почему становятся юродивыми? Потому что хотят скрыть свои добродетели. Это удивительный тип святости, когда святость стесняется самой себя, когда святой не хочет, чтобы его принимали всерьез, считали героем, делает вид, что он дурачок. Юродивыми иногда становятся обычные монахи: когда они видят в отношении себя слишком большое почитание, они пытаются его ослабить — и прикидываются безумными. Юродство, несмотря на внешнюю свою эксцентрику и эпатаж, имеет глубокий духовный смысл.
– Помимо путешествий во времени не страшно путешествовать и по разным географическим точкам. Разность менталитетов не пугает в создании характеров?
– Да нет, не пугает. В искусстве столкновение очень несходных темпераментов и опытов благотворно: на разности менталитетов интересно строить драматургию текста. Как говорит Бахтин, время и пространство связаны между собой теснейшими узами (учение о хронотопе). Вместе с тем и то и другое преодолимо, и я пытался показать это в «Лавре». Одна петербургская студентка дала этому точное, хотя и рискованное определение: хронотоплес.
– И все-таки каждый раз связь с Россией неизбежна. Накладывает ли отпечаток на текст место его создания?
– Конечно: когда живешь в той или иной стране, впитываешь ее опыт, язык, поведенческие стереотипы. Даже если пишешь, скажем, о XV веке, все равно это о той стране, в которой живешь. Мне недавно задавали вопрос: как живут за границей русские писатели? Я ведь жил какое-то время в Германии — и скажу, что это интересный опыт. Когда находишься в чужой языковой среде, чувствуешь свою собственную тоньше, острее. Вероятно, поэтому писать текст на Родине и вне Родины — это немного разные вещи. Возьмите Гоголя: «Мертвые души» были им написаны в Италии. Я не уверен, что они были бы такими пронзительными, если бы он писал их в Петербурге.