Военные на марше – это не для слабонервных.
Улица «40 лет октября» в Дунае подрагивала стёклами панельных многоэтажек. Условно стёртые с лица земли и сгоревшие при первом ядерном ударе поселковые девушки махали в след колонне. И выглядели неплохо. Во всяком случае, лучше, чем синюшные мужички у винного магазина, провожавшие тоскливыми взглядами наши тягачи и бэтэры, всю эту идущую мимо, в дизельных выхлопах и лязге, настоящую мужскую жизнь. Красота, от которой всякое, даже проспиртовавшееся, мужское сердце вдруг затоскует и ударит тяжело и мощно.
Что там ржание боевых коней, сияние керас и медь полкового оркестра! Что там тачанки-ростовчанки, тумены Чингисхана и железная поступь римских легионов! Не идут ни в какое сравнение даже «тридцатьчетверки« 5-й гвардейской танковой армии Ротмистрова, выдвигающиеся в 1943-м на Курскую битву. Эпическое полотно! Сейчас в каждом нашем дизеле по триста лошадей и, если сложить их все, это тумены больше, чем у Чингисхана. А римские легионы и прошлые войны, вообще, не в счёт, когда на осях «Уралов» по паре десятков «херосим» и «нагасак»...
Кончился посёлок. Вильнула и скрылась речка Нагдасёвка, названная здешними остряками по имени командира береговой базы кавторанга Нагдасёва. Причины переименования доподлинно неизвестны, но, скорее всего, ляпнул кто-то из хулиганских побуждений, так и прижилось.
Дальше - по левую руку - пост ВАИ, вагончик с разомлевшим в теньке мичманом, по правую руку - ЖД-станция, за нею старое село, ещё столыпинские переселенцы, до сих пор говорящие на украинском. Дальше безымянные буераки, реки, раки, Крымский перевал, Промысловка, ещё пост ВАИ, посёлок Тихоокеанский, в просторечии Тихас, Фокина... В общем, секретный маршрут. И тайга, молчаливая, отстраненная, далёкая от «холодной войны», стратегических планов, спутниковой разведки и прочих нечеловеческих забав.
Девственная приморская тайга, живущая своей жизнью. Вечернее солнце не везде пробивает кроны и ветви, игра светотеней и прочая гражданская лирика.
При всей своей безучастности тайга нас по-союзнически накрыла, поглотила, вместе с тем, разбегаясь от нас – прочерками рябчиков и фазанов, летящими с ветки на ветку белками, корнями женьшеня, уползавшего из-под колёс. Можно, конечно, ещё упомянуть уссурийских тигров, медведей и других перепуганных обитателей приморской тайги, но и без того, кажется, перебор.
Если когда-нибудь вашему «бэтэру» будет суждено замыкать колонну, то будет полезно знать... Первое: не отставайте. При всём притом, что вам не хочется глотать высококонцентрированную пыль. Второе: не соглашайтесь, чтобы старшим вашей колонны был капитан третьего ранга Попов. Он вас достанет ровно в тот момент, когда вы найдёте самую комфортную для себя дистанцию.
– «Двенадцатый»! Чего плетётесь на шкентеле?! Плотней держаться!..
Он что, на вертолёте над лесом летает? Или так, на всякий случай? Учит военному делу настоящим образом?
– «Первый», я «двенадцатый»! Дистанция минимальная…
– «Двенадцатый»! Перед тобой идёт «одиннадцатый». Прочитай мне текст в его треугольнике!
На задней двери кунга передо мной белой краской намалёван треугольник. С какими-то тремя буквами, набитыми через трафарет. Их и чистыми-то не прочитаешь менее чем с трёх метров, а тут всё пылью забито.
Отстраняясь от микрофона, спрашиваю у своих бойцов:
– Кто видит, что там написано?
Никто не видит.
– Кто помнит, что там написано?
Рябухин:
– ОГМ, товарищ лейтенант! Отдел главного механика, написано.
– Тут всё пылью забито! – докладываю по рации. – Но вроде как вижу три буквы…
– Вот и прочитай мне их вслух!
– Есть! Первая «х»! Вторая «у», вроде. И «и краткое», кажется. Пыльно, забито всё! Я правильно прочитал? Как меня слышите, «первый»?
Рябухин отполз в глубину «бэтэра». Матросы хрюкают. В радиоэфире – сжатое коллективное ржание.
– Отставить переговоры в колонне! Режим радиомолчания!..
Молчим. Попова тоже больше не слышно...
(Продолжение следует)