Трудно спорить, что на советско-германские отношения в период т. н. Интербеллума 1918-1939 годов оказывал огромное влияние «польский фактор». Прежде всего, потому, что и в СССР, и в Веймарской республике считали несправедливыми границы, в которых Rzeczpospolita Polska оказалась по итогам Первой мировой войны и последовавших сразу вслед за ней событий. Немцы скрежетали зубами при одном лишь упоминании Версаля-1919 с его Данцигским коридором. Советы мучились фантомными болями по западным Белоруссии и Украине, отторгнутым в результате Рижского мирного договора 1921 года. С существующим положением вещей обе экс-империи мириться отнюдь не собиралась.
Советское руководство хорошо помнило польскую агрессию 1919-1920 годов с захватом Минска и Киева. И ничуть не сомневалось, что при малейшей возможности пилсудчики попробуют повторить этот трюк. Поэтому на заседании Политбюро ЦК ВКП (б) 9 апреля 1925 года Польшу официально провозгласили государством, представляющим непосредственную угрозу для СССР. В Москве прекрасно были осведомлены и насчет аналогичных опасений Германии. Надо признать, для них имелись все основания.
Уже в 1918 году крупный идеолог национально-демократического движения в Польше Роман Дмовский откровенно говорил о бесполезности Данцигского коридора без всей территории Восточной Пруссии. Эту точку зрения целиком и полностью разделял еще один польский политик – Станислав Грабский с его знаменитой фразой:
«Польша не может успокоиться, пока польский флаг не будет поднят над башней Кёнигсбергского замка».
В 1925-м дровишек в националистический костерок подбросил дипломат Станислав Сроковский, только два года как покинувший пост консула в Кёнигсберге. За это время он успел настрочить книгу под названием «Z krainy Czarnego Krzyża» («Из страны Черного креста»), где повторяется мысль о том, что обеспечить удержание Данцигского коридора возможно лишь с помощью присоединения к Польше Восточной Пруссии целиком. Вдобавок автор предлагал целый ряд экономических методов воздействия, чтобы всемерно ослабить и в итоге поглотить германский эксклав на Балтике. В правящих кругах Польши книжка имела большую популярность!
Впрочем, от слов поляки давно уже перешли к делу, создав, например, такую организацию, как «Польский союз в Восточной Пруссии» со штаб-квартирой в Алленштайне. На территории германской провинции активно действовал также Союз защиты польских интересов в Мазурии, издававший газету, в шапке которой красовался девиз «Мазурия для мазуров», и еще ряд подобных объединений националистов, целью которых на данном этапе являлась всемерная изоляция восточно-прусского региона от остальной Германии. Активно печатались националистические брошюры, полонофилов соблазняли дешевыми займами, старались открыть как можно больше польских школ и других культурных учреждений Неудивительно, что немецкоязычных пруссаков все это сильно тревожило.
Руководствуясь принципом «враг моего врага – мой друг», правительство СССР решило использовать германские разногласия с Польшей в собственных интересах. В марте 1928 года статус открывшейся за четыре года до этого советской дипломатической миссии в Кёнигсберге был повышен до генерального консульства. Всем его руководителям (за период Веймарской республики их сменилось пять) ставилась задача обращать приоритетное внимание на темы, прямо или косвенно касающиеся германо-польских отношений. Особо сосредотачиваясь при этом на всестороннем анализе политических настроений в Восточной Пруссии. И неспроста.
«Восточная Пруссия, этот оплот немецкой реакции, живет в значительной степени воспоминаниями о прошлых экономических связях с Россией и надеждами на их восстановление, - сообщал еще 24 апреля 1925 года наш консул в Кёнигсберге Е. Кантор советскому полпреду в Берлине Николаю Крестинскому. - Ожидая этого будущего, мы можем быть заинтересованы в поддержке такого местного отношения к СССР, которое может сделать возможным определенные политические влияния в юнкерском сообществе. Я считаю, что эта атмосфера ожидания должна культивироваться как через личную политику, так и через некоторые политические и экономические инициативы».
При этом (скорее даже, в связи с этим) советский дипломат придавал большое значение дальнейшему обострению национальной ненависти пруссаков к Польше, считая, что таким образом «возрастает их интерес и даже симпатия к СССР, проявляющиеся повсеместно, вплоть до правых кругов». Тенденцию три года спустя подтвердил генконсул Г. Меерсон, который сообщал в посольство, что во время путешествия по консульскому округу повсеместно был встречаем «очень тепло с ярко выраженным политическим антипольским и Советофильским тоном».
Объяснялось такое радушие очень просто. Явно поощряемая англичанами Польша, поставила себе целью завоевать Восточную Пруссию экономически (для начала), и делала для этого все возможное.
- Но мы не хотим иметь дел с поляками. Мы хотим торговать с вами! – уверяли советского дипломата прусские негоцианты и промышленники.
По мнению Меерсона, сильная Польша была одинаково невыгодна и Германии, и СССР, интересы которых в этом отношении полностью совпадали.
«Этот взаимный интерес, по мнению дипломата, должен был поощряться, в частности, размещением советских заказов на строительство судов на предприятиях Восточной Пруссии и закупкой у них другой промышленной продукции, - пишет историк Юрий Костяшов в своем исследовании «Польский вопрос» в советско-германских отношениях во второй половине 1920-х годов».
Бальзамом на души советских дипломатов стало посещение членами нашего посольства Восточной Пруссии в том же, 1928 году. Оказалось, что «крайне русофильские настроения» проявляют представители всего спектра местных политических партий и объединений – от коммунистов до нацистов. «Советским друзьям» пруссаки «исповедовали свою любовь» настолько горячо, что критиковали даже правительство Веймарской республики, которое, по их мнению, не уделяло должного внимания развитию экономического сотрудничества с СССР.
«В то же время повсюду чувствовалась бешеная, прямо-таки животная ненависть к полякам», - добавляли наши дипломаты в отчете, составленном после поездки.
Ничего личного, только бизнес. Готовясь нанести мощный удар в перманентной экономической войне с Польшей, советское руководство особенно рассчитывало на такую традиционную статью экспорта, как лес-кругляк. До войны все деревообрабатывающие заводы Восточной Пруссии работали исключительно на российском сырье. Теперь же древесина по большей части закупалась в Польше. И стоило попробовать вытеснить конкурентов с нашего традиционного рынка.
Еще одним участком германо-советского фронта борьбы против польской экспансии мог стать пресловутый Данцигский коридор – точнее, постоянная напряженность вокруг него. Кстати, во многом ее провоцировали сами же поляки. Например, на редкость бесцеремонным, если не сказать наглым, поведением своих пограничников. Те откровенно измывались над иностранцами, которым приходилось пользоваться Данцигским коридором, фиксировались даже случаи избиения советских граждан. Метелить немцев Straż Graniczna, видимо, все-таки опасались, но всячески унижали иными способами. В качестве одной из мер противодействия наши дипломаты предлагали удовлетворить просьбу президента Сената Данцига о промежуточной посадке в городе самолетов компании «Дерулюфт», курсирующих между Москвой и Берлином.
Постоянно держа руку на пульсе политической жизни в Восточной Пруссии, сотрудники кёнигсбергского генконсульства, конечно же, вовремя зафиксировали все более возрастающее в местном обществе влияние, пожалуй, самых ярых полонофобов – нацистских организаций. Еще в 1925 году на консула Кантора произвел большое впечатление майский слет местного филиала германского монархического союза ветеранов Первой мировой войны «Stahlhelm» («Стальной шлем»), собравший около 6 тысяч человек.
«Помещики-работодатели приняли активное участие в организации слета: они давали средства своим рабочим на приезд в Кёнигсберг и на приобретение соответствующей формы, - сообщал дипломат на Родину. - Город был разукрашен национальными флагами, арками и транспарантами … Местные жители стояли рядами вдоль улиц, когда процессия проходила мимо. Лидер «Stahlhelm» Франц Зельдте объявил, что «Stahlhelm» насчитывал до 1 000 000 членов по всей Германии: «Наша цель состоит в том, чтобы иметь во главе государства человека, который пойдет по нашему пути… Мы не признаем существующего отрыва Восточной Пруссии от остальной Германии по Данцигскому коридору». Митинг прошел, в целом, спокойно и пользовался полной поддержкой местных властей и полиции».
Общее количество сторонников нацистов в регионе Кантор оценивал в 40-50 тысяч человек. Признавая, что влияние этих идей глубоко проникло с молодежную среду, и почти все школьники Кёнигсберга носят фашистские значки на своих фуражках.
«Консул подчеркивает, что именно изоляция провинции от Германии и территориальные Консул подчеркивает, что именно оторванность провинции от Германии и территориальные притязания Польши «значительно углубляют и расширяют базис фашистских организаций», - пишет Юрий Костяшов. - При этом он отмечает «дружелюбное отношение фашистских организаций Восточной Пруссии к СССР», которое объясняется «ожиданием неминуемой борьбы с Польшей, в каковой СССР должен оказаться, по общим расчетам, союзником Германии».
Однако, признавая, что антипольские настроения, культивируемые в Восточной Пруссии (особенно гитлеровцами), создают благоприятные возможности для развития советско-германского сотрудничества, Кантор ничуть не обольщался насчет потенциальных рисков для Советского Союза.
«В определенный момент этот фашистский кулак может быть направлен против нас», - признавал опытный дипломат.