Как много слов, которые мы произносим, но о значении которых не задумываемся. Но не от умственной лени, а потому, что они нам кажутся самоочевидными, связанными с понятным для нас опытом, с тем, что мы переживаем непосредственно, часто без привлечения разума. Когда мы радуемся, то точно знаем, что радуемся, а когда радость отнимают, печалимся. Например, мы радуемся, когда наши дети делают успехи, когда слышим, что кто-то помирился, когда приходим в Церковь вовремя. Печалимся же мы, когда дети получают двойки, когда узнаем о ссоре близких людей, когда воскресным утром не слышим будильник.
Мы интуитивно чувствуем, что радость — это не простое удовольствие, это нечто отличное от удовлетворения каких-то самых простых физиологических потребностей, это что-то более возвышенное, даже духовное. Например, еда удволетворяет нашу потребность, мы получаем удовольствие от нее. Но то же самое вкушение пищи в окружении семьи или друзей — это то, что мы скорее назовем радостью. Во время богослужения мы часто можем обмануться, приняв чувственное удовольствие (например, от красивого пения) за духовную радость. Но когда мы этой радостью, по выражению Клайва Льюиса, «настигнуты», то мы точно знаем — да, это она. Потому что приходит она не извне, не через чувства, а изнутри, из сердца, где обитает Бог. Именно там источник радости.
В этом парадокс этого состояния. Нам кажется, будто радость вызвана внешними причинами, однако, если присмотреться, внешние обстоятельства тут нипричем. Радость бескорыстна, она не предполагает никакой сиюминутной выгоды, не требует своего. По сути, радость — синоним любви. Когда Христос говорит о радости, которой никто не отнимет (Ин. 16:22), он имеет в виду способность души к постоянному созерцанию подлинного источника жизни — то есть Бога.
Но чтобы эту радость обрести, мы должны осознать, что слишком зависим от чувственного, которое как бы затемняет для нас подлинную радость, должны осознать, что любая потеря обогащает нас, приближая к безусловному и бескорыстному «наслаждению» Богом. «И душа, принимая в себя небесное семя, — говорит Макарий Великий. — до тех пор, пока не родит, терпит скорбь, подвергаемая многоразличным искушениям; а когда она родит, то есть станет совершенной, радуется радостью постоянной и неизреченной, потому что родился небесный и новый человек в горний мир».