Такую фразу я услышала от своего гинеколога в первую беременность после прохождения первого скрининга. Шла 11-ая неделя, узи было в полном порядке, а вот показатели крови были превышены почти в два раза. Врач, как и интернет, к которым я обратилась за разъяснением, обнадеживающих причин такого плохого анализа не называли: синдром Дауна или иные пороки развития плода.
Тогда в 22 года, будучи в силу возраста наделённой лёгкостью и неким бесстрашием, я плохо понимала, что же такое синдром Дауна и почему я должна этого бояться. Соответственно, ни особого страха, ни волнения не испытывала. Просто поняла, что нужно будет пройти дополнительные исследования. Но не тут-то было: практически сразу же после скрининга я заболела, болела около трёх недель, даже успела полежать в больнице на предмет возможной пневмонии. А когда же выздоровела, то повторный скрининг делать было поздно. Мой муж не верил, что с малышкой может быть что-то не в порядке, поэтому настраивал меня на то, что этот ребёнок родится в любом случае, а проблемы будем решать по мере их появления. Я, доверяя мнению своего супруга, отказалась от амниоцентеза (забора околоплодных вод с целью определения кариотипа плода). Других же методов диагностики нам не предлагали.
Сейчас, спустя 11 лет, оказавшись в аналогичной ситуации, я бы сошла с ума от волнения и страха родить больного ребёнка, подарить себе и своему супругу вместо счастливого родительства вечную обузу, разбитые надежды, нереализованные мечты и напрасные ожидания.
Но тогда я довольно спокойно дождалась второго скрининга, на котором мне сообщили, что малышка абсолютно здорова. Однако червячок сомнения всё же меня точил. Плюс осведомлённость по этому вопросу в интернете сделала своё дело. Появилось такое гнетущее и пугающее своей неизвестностью чувство.
Позже, увидев свою дочку на мониторе во время 3Д-узи, я вглядывалась в черты внешности и спрашивала себя или убеждала: "Ну разве ты похожа на ребёнка с синдромом Дауна? Конечно, нет!" К тому моменту мой муж был уже полностью спокоен и уверен, что всё в порядке, но я не могла до конца отпустить тревожные мысли.
И вот, наконец, настал день родов — момент истины, когда мы должны были получить ответ на столь тревожный для нас вопрос. После появления малышки на свет первые секунды мои мысли не были связаны с возможным наличием или отсутствием у неё синдрома Дауна, я просто была в радостном шоке от только что случившегося грандиозного для меня события. Но буквально через несколько мгновений я попыталась рассмотреть её личико, и оно не показалось мне странным. Акушерка, принимавшая роды, сказала, что ребёнок здоров. Но я знала, что не всегда возможно только по внешним признакам определить наличие или отсутствие этого синдрома. Знала так же по рассказам акушерок с курсов для беременных, что в случае рождения ребёнка с синдромом Дауна, некоторые акушерки не сообщают это маме сразу же, а ждут результат анализа на кариотип, дабы на 100% подтвердить или опровергнуть предположение. Поэтому расслабиться я не смогла.
На следующий день, когда мы находились уже в роддоме, меня вдруг вызвали в детское отделение. Как сказали, был осмотр неонатолога, и со мной хотят поговорить.
Шла я туда с бешено колотящимся сердцем, на ватных ногах и с трясущимися руками. Представляла, что сейчас войду, и мне сообщат то, чего я так боялась. Когда я вошла в детское отделение, то там не было никого из персонала. Передо мной стоял стол с журналом наблюдения здоровья новорожденных. Я, ни на секунду не задумываясь, заглянула в него, быстро нашла свою фамилию, и пробегая глазами по строчке, увидела во всех столбиках стоящий знак +. Тогда я плохо понимала, что это значит. Вошёл врач, который сказал, что нам нужно вместе пойти и осмотреть ребёнка. Я снова ни жива ни мертва пошла за ней в комнату, где стояли кувезы с новорожденными. Мы подошли к моей дочери, и врач спросил, не заметила ли я ничего странного вчера, когда родила её. Я ответила, что нет. Тогда он показал мне две гемангиомы на её туловище: одну на бедре и вторую на ягодице. Далее, приоткрыв ротик, показал некое уплотнение десны снизу, как нарыв, и сказал, что это, вероятно, киста. "И это всё, что вы хотели мне сказать?" — еле выговорила я. "Да, в остальном ваша дочь абсолютно здорова".
То ощущение, когда после этих слов будто тяжеленный камень свалился с моей души, я запомню на всю жизнь. Ибо в тот момент это были самые лучшие слова в мире, которые я только могла услышать.
Спустя годы, я, как и мой муж, переосмыслила эту ситуацию и в целом вопрос рождения ребёнка с какими-либо серьёзными пороками развития. Я поняла, что в тот момент мы бы приняли любого ребёнка, но только тогда. Когда ещё недавняя юность давала море оптимизма, бесстрашия и отваги, в чём-то граничащей с безрассудством. Когда ещё не родились наши другие дети. Когда мы не знали, что растить детей тяжело, а больных детей — тяжело вдвойне.
Через два года мы были в ожидании второй дочки. И как бы тяжело это не было осознавать и признаваться в этом, но на тот момент я уже не видела возможным растить ребёнка с особенностями развития. Я понимала, что несу ответственность уже не только за свою жизнь, но и за жизнь двухлетней дочки, и не желаю ей такого будущего.