Когда оставили его,
Димитрий вдруг подумал:
«Не для меня же одного
Конец средь разных пугал?..»
**
И первый тот животный страх
Как глубже провалился,
И только тяжесть, боль в словах:
«Ну, все… Конец!.. Дожился…»
**
И вот уже погасли вниз
Закатные отсветы,
И мысли тихо улеглись:
«Ну, вот конец и света…»
**
И вдруг Димитрий застонал,
Зубами – в скрежет сцепа,
И подбородок в шею встрял:
«Ведь был конец же света!..»
***
Это памятью на ум
Мысль вошла со свистом:
Он уже с армейских дум
Был семинаристом.
**
И в воскресной школе вел
Спевки в классах детских.
Кто-то девочку привел
С беженцев чеченских.
**
В тот раз мысли вдруг несут
В проповедь с обедни, -
Света то конец и Суд,
Страшный Суд последний.
**
Вспомнил, как увлекся он
Средь детей притихших:
«Негасимый ждет огонь
Всех людей грешивших!
**
Бесконечны в долготе,
Болью не по мере –
Будут страшны муки те
В море жгущей серы!..
**
Навсегда кипеть в огне
В нестерпимой муке
Всем лжецам и сатане!.. –
Вверх воздвигнул руки.
**
- Да, и так!.. - Тут замер он,
Словно поперхнулся,
И застыл вдруг, поражен,
Как на что наткнулся.
**
Тихим ужасом полны,
Не глаза – тарели,
Той девчонки из Чечни
На него глядели.
**
В них как будто не остыл
Пламень от бомбежек,
И теперь тот огнь застыл
Навсегда, похоже…
**
Тогда едва довел свое
К концу повествованье,
И больше не видал ее
В воскресное собранье.
**
Чуть позже от других узнал –
Покончила с собою.
Тогда их ректор все замял:
Ну, мол, была «такою»…
**
Димитрий глухо застонал,
Ее он ясно видел:
Зрачков расширенных провал
И губ дрожащих выбел.
**
«Ей было это не снести, -
Как сердцу не спалиться!?..
И я добил ее…. Прости,
О, Господи, убийцу!..»
**
И он затрясся в темноте,
Без слез, шепча поспешно:
- Иисусе Господи Христе,
Прости, прости мя, грешна!..
**
Он ничего уж не желал,
Самой свободы тоже,
И даже время перестал
Осознавать, похоже.
(продолжение следует...)
начало поэмы - здесь