Вася Котов мой ровесник. Мы выросли в одном городе, ходили на одни и те же концерты, но познакомил нас Ваня. С Котом они вместе трудились в магазине бытовой техники. Там же Ваня узнал о хобби Кота. Хобби у него простое. Торчать.
Он не был нашим агентом или информатором, не проходил нигде по бумагам, а просто по-дружески сливал людей, которые чем-то насолили ему. Ну и, конечно же, рассказывал о наркотиках. Истории были фантастическими. Если бы Кот открыл нам хотя бы 10% своих познаний о том, где и что можно купить, то я даже боюсь себе представить, какие показатели выдал бы ежеквартальный отчет.
В 90-х Кот был панком. Он ходил с ирокезом, булавкой в ухе и носил косуху. Потом он резко побрился налысо, нацепил подтяжки и стал скинхедом. Тогда же Кот начал торчать. Без фанатизма естественно. Один-два раза в месяц. Работать ему не хотелось. Ему хотелось постоянного праздника. И Кот его себе устроил. Он стал возить наркотики из Питера. Два раза в неделю. Возил не лошадиными дозами, но на жизнь хватало. Судья потом оценил его деятельность в три года лишения свободы.
Отсидев Кот, стал хитрее. Устроился на работу, где они с Ваней и познакомились. Ну а потом Ваня устроился работать в ФСКН, а Кот повадился торчать на семечках. От него всегда пахло дорогим одеколоном, курил он дорогие сигареты и если и пил пиво, то недешевое. Это был не понт. Это был Кот. Он жил, по каким-то своим законам одновременно плюя и на нас и на своих подельников. Если честно я бы никогда не подумал глядя на него, что он наркоман. У него была своя квартира, где он никогда не варил. У него была машина. Это от папы подарок. И какие-то свои принципы.
- Есть курить?
- На. – Я протягиваю ему свою пачку.
- Блин, ну как хоть ты это куришь?
- Нормальные сиги.
- Эл Дэ это шлак, а не сиги. Неужто вам там так мало платят?
- Кот, давай по делу поговорим. Ты ж не просто так мне звонил? – Перебивает его Ваня.
- Пойдем пивка зацепим и поговорим. – Нам приходиться с Ваней разориться и купить Коту пиво. Он предпочитает «Будвайзер». В душном магазинчике он выпрашивает себе и пачку «Мальборо». – Блин, ваще на голах третий день. Что-то не в масть всё. – Мы сидим во дворике и слушаем монолог. – Ну, ничего. Я в Питер рвануть собираюсь. Там всё наладится. Вы кстати, зачем семечки отбираете у людей?
- Тебе не наплевать?
- Несерьезно это. Ну, вы ж солидные люди, а как дети. Босой на той неделе пошел взять, а ему по морде. Ну, куда это?
- Пусть заявление напишет.
- Ты в ералаше не снимался? – Кот улыбаясь, глядит мне в глаза.
- Нет.
- Ну, значит у Петросяна точно лучший ученик. Какое заявление? Зачем издеваетесь? Человеку плохо. Пришел. За свои честно заработанные взял, а вместо кайфа, фингал под глазом. Нехорошо это.
- Кот, я про ваши кровные всё знаю. И как телефоны вы подрезаете, и как магнитолы таскаете. Да много чего. Нас эта лирика не интересует.
- Ты за руку держал?
- Давай о деле. – Примирительно обрывает его Ваня. Кот делает большой глоток, смотрит то на меня, то на Ваню.
- Давай. Короче тема такая. Вам притон нужен?
- Нужен.
- А мне человек один насолил конкретно. Пиши. – Я быстро записываю в блокноте адрес. – Попасете, как вы умеете, а там и примите.
- Где героина взять? – Улыбается Ваня. Мы знаем, что Кот иногда катается в Москву за ним. Возит не на продажу, а исключительно для себя. Сливать он ничего не будет, Ваня спрашивает скорее в шутку.
- Я сам на семечках. Какой белый? Нету его. Вы всё извели. Под корень. Что творите? Раньше всё хорошо было. И вам и нам никакой мороки. А сейчас что? Колем, черт знает что. Вы ловите, черт знает как. Но это не самое страшное. Страшное впереди. – Кот щелкнул зажигалкой. Глубоко затянулся. – Помяните моё слово. Это через год-два запретят. Не будет семечек. Будут колоть крокодила. Эта зараза уже сейчас пошла. Вот это ад. Вы ж фактически легализовали смерть. Зачем так делаете? Люди от неё гниют.
- Расскажи подробнее.
- А что рассказывать? К нам пока не добралась эта смесь. Но не за горами. Стоит копейки. Берешь в аптеке таблы и вывариваешь дома. Там ребенок сварит, ума много не надо. Кайф есть, но недолгий. Потом гнить заживо начинаешь от неё. Что вы творите?
- Кот, мы в думе не сидим, законы не пишем.
- Да знаю я всё. Это так. К слову про вас пришлось.
- У нас уже варят его?
- Я знаю пару конченных кто ставится крокодилом. Но там вообще мрак. – Кот кивает недовольно головой. – Я с такими никогда б не стал вариться. Падаль.
- А где ты варишь? На природе? Типа эстет.
- Парни. Запомните раз и навсегда. На природе варят только идиоты. Это ж антисанитария. Это грязь. А я себя не на помойке нашел, что б всякую грязь по венам пускать. Тем более такую как крокодил. Я серьезно про гниение. Вы думаете, я прикалываюсь? Там ад. Натуральный ад. Семечки по сравнению с этим чистый стерильный медицинский препарат. – Кот открывает вторую бутылку. – Мы в грустное время живем. Я наблюдаю закат мира. Была ханка, был гера, потом семечки, а сейчас всё. Крокодил это конец. Твоя последняя система. Что творите-то?
- Кот, давай без философии. К тебе еще такой вопрос. Ты никакого Чёрта не знаешь? – Кот отставляет бутылку пива. На лице появляется странное выражение.
- Не, ребят. Я в такие дела не лезу и вам не советую.
- Какие дела?
- Вань, сказать что-то по дружбе я могу. Ты меня действительно выручал. Я это помню. Вы нормальные ребята, даже бог с ним, что мусора. Но туда не надо лезть.
- Он точку держит, Кот. Таковы правила. Он продавец, мы менты. Наша работа его взять.
- Да я не о том. Это реально страшный человек.
- Ты рассказывай, не стесняйся. Мы совершеннолетние.
- Я вам чисто по-человечески рекомендую, забыть это погоняло. Точка это ерунда. Он сидел, знаете за что?
- За памятники на кладбище. По-твоему такого человека надо покрывать?
- Я не покрываю. Я только знаю, что те, кто против него идет, долго не живут.
- Так вы знакомы?
- Встречались один раз. Мне хватило. Всё забыли этот базар. Пойду я. – Мы обмениваемся рукопожатием с Котом, и он уходит. Сидеть во дворике хорошо. Последние теплые денечки.
- Странно это всё, да Славян?
- Ага. Чего его так напугало?
- Это-то и странно. Кот точно не из трусливых.
- А чем ты ему помогал-то?
- Денег давал пару раз на геру. Еще до работы здесь.
- Спонсируем мировой терроризм?
- Да, главный спонсор. Визитку дать? – Усмехается Ваня.
- Ну а делать чего будем-то?
- Погнали в адрес. Походим. Поглядим. – Сегодня мы без машины - Саня дежурит. Потому приходится либо кататься на общественном транспорте, либо ходить пешком.
Мы любим пешие прогулки. Ходить по городу полезно. Желательно не по центральным улицам. Мы как ищейки, наблюдаем, принюхиваемся, прислушиваемся. Вон окно в доме подозрительное. Какой этаж? Пятый. Чем-то его закоптили. Помечаю в блокнот адрес, надо к участковому местному сходить познакомиться.
Вон типы мутные ошиваются около магазина. Время 10 утра, а они с какими-то энергетиками. Как минимум траву курят. А то и еще чего. Вон тот справа в рубашке с длинным рукавом. А на улице все-таки жарко. Мы-то с Ваней в футболках. Чего этот там прячет? Проходим рядом и ненароком смотрим на его руки. Всё ясно. Наш клиент. Запах характерный. Кисти рук в точках, боюсь даже представить, что скрывают рукава. Остальные парни вроде обычные на первый взгляд. Их пятеро, а нас двое. Странная сцена. Мы проходим мимо них в абсолютной тишине. Они молчат. Чувствуют что-то. Вот без шуток инстинкт самосохранения у наркоманов развит сильнее, чем у простых людей. Я давно это заметил. Они наблюдательные из-за своей паранойи, любой чужак на районе сразу заставляет сердце биться быстрее. Это называется измена.
«И каждую ночь кошмарные сны, И в каждом прохожем ты видишь мента…». На человеческом языке соответственно паранойя.
На полицейских мы с Ваней не похожи. Обычные два парня. Джинсы, кроссовки, кофты с капюшонами или футболки. Ваня, правда, еще бейсболку носит, а я просто хожу небритый и нестриженый. Оперативник может себе позволить ходить как угодно. В порванных джинсах, с копной волос и бородой. Начальству до меня нет никакого дела. Лишь бы был результат.
- Что вы тут сидите? Вы на земле должны работать! Забудьте сюда дорогу! В контору приходите только бумаги подбить. Это можно сделать на дежурстве или в выходной день. Ваша работа на улице! – Любит поучать нас Михалыч. Он прав. В моем кабинете не варят мак. В Ванином сейфе не прячут смывки. В нашей курилке никто не курит коноплю. Я не продам Ване героин, а он не угостит меня винтом. Улица наш дом. Там мы должны жить. Мы обязаны мыслить как преступники. И по возможности выглядеть тоже.
Обычный дом. Девять этажей. Таких по всей стране тысячи. Возле подъезда сидят несколько бабулек. Это наше информационное агентство. Местное СМИ. Но мы пока к ним не обращаемся. Нас интересует квартира. Кот назвал и дом, и подъезд. Этаж и квартиру не знает. Но мы найдем сами. Это несложно. Заходим в подъезд и начинаем обход. Мы реально действуем как собаки. Псы режима. Почему псы? Потому что мы обнюхиваем квартиры в прямом смысле слова.
- Вань. Восьмой этаж уже. Ничего.
- Я вижу, не гуди. – Мы поднимаемся на девятый этаж и вот оно! Знакомый запах вываренного мака режет ноздри. Этот запах ни с чем не спутаешь. Квартиру мы угадываем безошибочно. Из четырех дверей лишь одна не новая. Мы нашли. Это она. Я подхожу и глубоко вдыхаю. Да он стелется отсюда. Смесь уксуса, растворителя и еще какой-то ерунды. За этой дверью существует параллельный мир. Мир израненных вен, пустых глаз и изношенных тел.
Смывки, вторяки, баяны, пять точек, ханка, ломка, аптека, кухня, дорога. Некоторые слова знакомы всем, некоторые звучат загадочно. К примеру, кухня. Моя мама на кухне резала салаты, варила суп, жарила котлеты. Здесь кухня предназначена для другого. Здесь варят мак. Или аптека. Я там бываю раз в год. Купить, к примеру, парацетамол. Пенсионеры чаще. Но уж точно мы туда бегаем не за шприцами, которые именуются баянами. Иголка это струна. Пять точек это пять миллилитров. Загадочный и отвратительный мир со своими волчьими законами. Со своими дикими правилами.
- Ну и чего? – Мы быстро спускаемся в лифте.
- Надо с бабулями побеседовать кому-нибудь. Только не нам. – Нам действительно ни к чему теперь тут оттираться без машины и прослушки.
- Звони. – Мы выходим из двора, и Ваня набирает ВДВ. ВДВ это Владимир Дмитриевич Власов. Заместитель нашего начальника. Взрослый, веселый и озорной мужик. Обладающий богатырской силой. 15 лет назад, когда он только начинал служить был худым, если не сказать тощим. Сейчас же напоминает отставного боксера в тяжелом весе. Личность легендарная и всеми горячо любимая.
- Ну, короче да. Есть тема. Надо врезку сделать. Да. Мы со Славяном обедать сейчас, а потом еще по делам. Надо другую хату пробить. Записывайте. – Ванька диктует адрес. Вечером сюда подъедет ВДВ, побеседует с соседями и сделает нам уши. В смысле мы сможем слушать, что происходит в квартире с дурным запахом. Про еще один адрес Ваня выдумал. Нет у нас больше никаких дел.
- А Кот-то молодец. Не обманул.
- А чего ему врать-то? Он нормальный ведь малый. Жаль только что торчит. Из него вот я думаю, получился бы классный опер. – К сожалению, оперативник из него не получится никогда. А агентом он сам не захочет быть. Он странный и интересный человек. Когда сел, то он никого не сдал. Если его принимали на освидетельствование он спокойно ехал и никогда не тревожил Ваню. Он бы не стал тревожить, даже если бы его взяли с килограммом героина на руках. Ломок у него не было, он был предельно аккуратен, насколько это вообще возможно, будучи наркоманом со стажем. И он считал, что стучать нельзя. То, что он иногда встречался с нами, было чем-то другим. Мы вызывали у него интерес. Он удовлетворял наше любопытство. Мы иногда могли просто сидеть и пить пиво, разговаривая о музыке или литературе. Кот был большой знаток книг и рок музыки.
- Жаль про Чёрта он не хочет говорить. Слушай, а погнали к моему тёзке? Надо адрес пробить у Сани и съездить.
- Пообедаем и погнали. Если конечно Саня не начнет бредить, что без него поехали.
- Да не начнет. Что ему, жалко, что ли?
- Это да.
Через час мы высаживаемся из троллейбуса на Наугорском шоссе. Три дня назад мы тут уже были. Тогда мы упустили мутного персонажа, и я потерял тетрадку. Оказывается, мой тезка живет здесь же. Самое забавное, что идти нам приходится в соседний дом. Идём молча. Гнетущее и тревожное ощущение снова возвращается. Где-то внутри меня что-то скребет и бередит душу. Судя по лицу Вани, он тоже не в восторге от гнойного района. Именно так мы его и прозвали. Гнойный район. Вполне подходит. Лучше и не придумаешь.
- Может, туда зайдем? – Я киваю на уже знакомую нам двухэтажку.
- На обратном пути. Надо пообщаться со Славиком. Может он чего еще интересного расскажет. – Мы проходим в подъезд и останавливаемся возле обшарпанной двери. Ваня тыкает кнопку замка. Дверь почти сразу же открывает немолодая женщина с измученным лицом. Мать – безошибочно угадываю я.
- Здравствуйте, мы к Вячеславу. Он тут живет?
- А, из милиции, проходите. – Вежливость Вани тут же вскрывает кто мы. Дружки Славы видимо общаются иначе.
- Разуваться надо?
- Да проходите так. Не надо. На улице сухо. – Мы не настаиваем. Не надо так не надо. В зале обстановка похожа на картинку из 90-х годов. Время здесь замерло. Замерло оно в тот момент, как только Славик вонзил себе в вену иголку. Старый сервант, древний абажур, круглый стол, телевизор «Таурас».
Бедность не порок. Просто она извечный спутник наркоманов и их измученных родителей. В продавленном кресле сидит осунувшийся мужчина. Увидев нас, он встает и протягивает нам руку. Это видимо отец. Запуганный, уставший мужик давно уже потерявший всякую надежду.
- Чего он опять натворил? – Голос у него сухой. Неуверенный.
- Да пока ничего. Мы просто пообщаться зашли.
- А его нет. Он ушел позавчера поутру, так мы его и не видели с тех пор.
- А куда ушел?
- Вы мужики, будто не знаете, куда они все ходят. Вы бы лучше барыг этих чёртовых сажали. Эти-то не виноваты. – Начинается. Всегда виноват окружающий мир. Ребенок на качелях виноват, что его папа мажется. Бабушка, переходящая через дорогу виновата, я виноват, правительство, кто угодно. Только не их чадо. При этом сказать в ответ нам действительно нечего.
- Славик-то он хороший. Учился в школе, а потом эта гадость и всё. Покатился. - Подключается измученная мать. В её глазах навсегда поселилась тоска. Безнадежная и беспросветная. Её там поселил Славик, поставив себе, пять точек. То есть, вколов пять миллилитров героина в теперь уже далеких 90-х. Мать с отцом мне по-своему жалко, но поделать я ничего не могу. – Мы его и лечить пробовали. Он и в больнице лежал, но бесполезно всё.
- Я ему иной раз водки предлагаю выпить. Вот лучше б, правда, пил, чем кололся. Это не так страшно. – Я обвожу взглядом интерьеры, и у меня мелькает мысль, что водка мало чем лучше опиума. Действительно не так страшно, потому что знакома. Отец явно знает в ней толк. Хотя, что ему еще остается? Единственный сын выбрал опиумную тропу. Жизнь в дугу, а другой не предвидеться. Все надежды ребенок разменял на иглу.
Я смотрю на старый сервант. Там выставка фотографий. Вот черно-белый снимок, где Славик сидит в детском кресле. Снимок черно-белый. Такой был у всех советских детей. У меня тоже есть похожая фотография. Вот Славик с родителями стоит на школьной линейке. Класс примерно третий. А вот он уже повзрослел. Это уже класс седьмой. Обычная семья. Я пытаюсь разглядеть какую-то трагедию. Увидеть перелом, заставивший Славика переступить черту. И не вижу.
Мне всегда интересно, когда наступает этот момент. Вот счастливый ребенок играет кубиками. Они с мамой учат алфавит. Молодой отец прибегает с работы и показывает сыну, как правильно держать ложку. Вся семья вместе ужинает. Вот они вместе гуляют по парку. Ребенок просит купить сладкой ваты. Катаются на колесе обозрения. Первый класс, первая пятерка или двойка, неважно. А вот и мистер героин. Почему? За что? Один укол и жизни больше нет. Есть лишь её жалкое подобие. Родители еще надеются, что ничего страшного не случилось. Даже когда у чада все руки в дырках от уколов. Даже когда его ломает, и он ходит под себя. Когда он валяется в собственной луже. Даже когда выносит из дома украшения матери. Родители всё еще где-то внутри себя на что-то надеются. Хотя надежды давно уже нет. Есть только ад, который тем, кто не сталкивался с наркотиками, незнаком.
- Ой, там еще кто-то пришел. Может Славик? – Мать суетливо бежит открывать. Сначала мы слышим, как она там с кем-то переговаривается и вдруг из прихожей разносится нечеловеческий вой. Так страшно плакать может только родитель, потерявший ребенка. Так истошно выть может только мать, пережившая своего сына.
- Его нашли сегодня утром. Ну, пока то, пока сё. Короче опознали. – Лейтенант сплёвывает в урну окурок. – Сами ж знаете всю систему. – Мы стоим на улице возле отделения. В принципе ехать общаться с коллегами, надобности у нас не было. Победило обычное любопытство. Еще два дня назад Славик сидел у нас в машине и был не против, рассказать что-нибудь интересное, а сегодня его нашли. Мёртвым, с обугленными руками и счастливой улыбкой на лице. Судя по всему, он варился прямо в лесу. Кот явно не одобрил бы. Нашли его дети. Рядом с телом валялся шприц, тут же был потухший костёр, кастрюлька, пустая банка из-под растворителя…
- Я мужики, тут недавно. Сами понимаете, что ничего не расскажу за район. Но жить бы я тут не хотел. Ну его на фиг. Мрачно тут. Там, вон в новостройках хорошо. Школу построили, садик. А тут нет. Тут гетто какое-то. Как в кино. Так что мужики извиняйте.
- А с кем бы нам переговорить за местных торчков?
- Это вам надо к Петровичу. Он всё знает. Сам местный. Только его сейчас нету. Он после дежурства свалил. Завтра теперь уж.
- Ну, бывай. – Мы обменялись рукопожатиями и отправились на троллейбусную остановку.
- Знаешь, что странно?
- Что?
- Кот говорил, что те, кто рассказывают о Чёрте, долго не живут.
- Ты стал суеверным, Славян?
- Да вроде нет.
- Ну, вот и ладненько. Завтра перетрем с Петровичем, и глядишь, чего-нибудь нароем.
- Пожалуй, да. – Мы сели в троллейбус и поехали по домам. На город опускались сумерки. Выглянув в заднее окно, я увидел двух тощих торчков. Недавно мы их оформляли на точке. Оба старые, прожжённые и опытные. Сейчас они провожали взглядом наш троллейбус. Внутри снова стало как-то не по себе. Словно это я был виноват в том, что так сложилась чужая судьба.