Женщина с голубыми глазами готовит голубую рыбу для гостей, потому что до этого она видела то, что мало кто из нас хотел бы видеть: история Ли Миллер.
Здравствуйте, дорогие друзья, Катя Штерн, подкаст Мышьяк и Кружева с вами. По количеству выпусков мы приближаемся — не знаю к чему, но к чему-то: 29-й выпуск сегодня. Полгода подкаста мы, судя по всему, благополучно профукали.. такая вот у нас слаженная команда: Даша, Миша, Тема и я! Как-нибудь представлю нашу артель, а сегодня собиралась рассказать про одну из любимейших своих женщин, про которую редко говорят.
Пока искала информацию, наткнулась на новость этого буквально лета: не только у меня чувства к этой женщине, о ней будут снимать байопик! И главная роль ушла к Кейт Уинслет. При всем моем уважении: прекрасная актриса Уинслет, но между ней и Ли Миллер, о которой пойдет сегодня речь, есть некоторая разница. Просто любопытно, как Кейт Уинслет перевоплотится в хрупкую голубоглазую Миллер?.. И вроде бы хорошая новость, а мешает ей какой-то «не-клик», что ли: когда узнаешь — и такой, ну конечно, ну кто бы еще ее сыграл!
Итак, наша героиня сегодня — Ли Миллер, урожденная Элизабет Миллер, про которую обычно пишут, что «муза Ман Рэя, в прошлом модель»; максимум, про что упоминают, это про фото в ванной Гитлера. В общем, совсем этого недостаточно, и даже внезапное возрождение интереса к Ли Миллер в кино как-то не так выглядит. В заметке Vogue упор был сделан на то, что в фильме будет освещен момент из детства героини, когда семилетняя Миллер попала вместе с братьями в дом родственников, — мама у них заболела, пришлось перевезти детей. И там девочку изнасиловал, по некоторым сведениям, сын хозяев. Не просто изнасиловал, да еще заразил гонореей, которую тогда лечили совершенно варварскими методами.
Поймите меня правильно, насилие над детьми — это жуткая совершенно тема, статистики полной, понятно, нет, но страшные новости в России, например, появляются через день. И не только в России — Оля Журавская, глава благотворительной организации «Журавлик», писала недавно в фейсбуке, что проблема, действительно, не только в России, но и в Штатах, например. Что много случаев, все оказались запертыми дома в ухудшающейся финансовой ситуации — и это нередко приводит к насилию, к взрывам. Разумеется, об этом нужно говорить! Просто конкретно Ли Миллер была удивительным человеком, которого окружали удивительные люди, и хорошо бы, чтобы все не выглядело несколько однобоко: она сама разворачивала свою жизнь в совершенно неожиданных направлениях.
Тот же Ман Рэй после расставания с Миллер два года — два года! — вставал с постели и шел дописывать, дополнять, дорисовывать, поправлять свою чуть ли не самую известную впоследствии живописную работу. Называется она «Время созерцания»/ «Любовники», размером, предположительно, метр на два с половиной: находится она в частной коллекции, и где-то мелькнули такие размеры, но могу, конечно, ошибаться. На картине нарисованы губы Ли Миллер, парящие над парижской обсерваторией, и они подразумевали «два тесно соединенных тела» — это уже слова из автобиографии художника.
Это не единственное произведение, посвященное Ли Миллер после расставания с Ман Рэем: вот, например, метроном с глазом на маятнике. До ухода Миллер от Ман Рэя глаз был просто чей-то: Ман Рэй прилепил этот глаз в 1923 году, чтобы запущенный «зрячий» метроном был немым свидетелем — немым, главное, — его работы. Художнику нужен зритель, и лучше молчаливый, но все равно нужен. Когда же Миллер ушла от Ман Рэя, глаз — зритель — сменился: Ман Рэй прикрепил туда глаз именно Миллер. К объекту теперь прилагалась инструкция. Называлось все «Объект для уничтожения», а инструкция гласила: «Вырежьте глаз из фотографии того, кто был вами любим, но кого вы не видите более. Прикрепите глаз к маятнику, отрегулируйте вес, чтобы получился нужный вам темп, и терпите, сколько сможете. А потом возьмите в руки молоток и уничтожьте все одним ударом». Мне кажется, очень полезное применение и метронома, и фотографий бывших, да и написано вдумчиво; вдруг кому-то из вас пригодится?
Студенты какие-то много позже, после второй уже мировой, взяли, действительно, молоток, и грохнули этот метроном. Его восстановили, но переименовали потом в «Неразрушимый объект». Вы знаете, я всегда говорю сыну — читай классику, там масса полезного, масса практических советов. Люди, хоть они и разные, оказываются в одинаковых ситуациях! Так же и здесь — зачем рвать фотографии, если можно сделать красиво?..
Ман Рэй и Ли Миллер разошлись в 1932 году, а в 1937 помирились, встретились в общем кругу и стали дружить. Потом, уже после войны, Ман Рэй с тревогой следил за тем, что происходит с его бывшей любовью: пытался ей как-то помочь, поддержать, присылал ей какие-то подарки...
Забегаю немножко вперед, давайте вернемся назад. Насилие было, это установленный факт. Ситуацию замяли; девочку лечили и от гонореи, и психиатр с ней работал, тогда это было еще не очень принято, но семья принимала меры. Насчет мер: меры, принятые отцом Ли, тогда еще Элизабет, связывали исследователи в некоторых источниках как раз с попытками исцелить дочь — Теодор Миллер, фотограф-любитель, с 8 лет снимал дочь обнаженной. Он это делал даже тогда, когда Миллер уже жила в Париже с Ман Рэем: приезжал к молодым, так сказать, приглашал других девушек-моделей и снимал. Ничего тут не буду говорить, все уже давно умерли, да и отношения с отцом у Ли всегда были очень теплыми, — собственно, отец был тем самым человеком, кто обучил ее основам фотографии.
Значит, девочка росла, с переменным успехом ходила в разные школы, поскольку ее выгоняли то из одной, то из другой, — за наглые выходки и комментарии. Родители все ей прощали и баловали, понятно. В 18 лет Ли Миллер подалась в Париж, где изучала дизайн костюма и постановку света в колледже, связанном со сценическим мастерством. С Парижем произошла смешная история: Ли сопровождала пожилая компаньонка, которая по ошибке в качестве проживания заказала им отель для проституток. И воспитаннице все страшно понравилось! Из окна она рассматривала клиентов — и обувь, которая в коридорах сменялась чуть ли не каждые полчаса.
Когда вопрос с проживанием был как-то по-другому разрешен и нашлось более благопристойное место, Ли закрутила роман с преподавателем в колледже — существенно старше себя. Это выяснила ее мама, которая секретно приехала в Париж проведать дочь. Мама вызвала папу, и как-то вдвоем они вернули девушку обратно домой.
В Нью-Йорке Ли Миллер поступила в Вассаровский колледж на курс экспериментальной драмы, плюс одновременно она занималась рисованием. Как-то вечером, на выходе из нью-йоркской квартиры, ее чуть было не сбил автомобиль, и в сторону Миллер оттащил не кто иной, как Конде Наст: знаменитейший человек, знаменитейший издатель, основатель одноименного издательского дома, чей офис современники характеризовали как «смесь эскорт-агентства и феодальной деревни». Та же Ли впоследствии в разговоре с приятелем называла Наста «безобидным старым козлом», но отметила, что между ним и собой нужно обязательно ставить стол.
Как бы то ни было, мартовские обложки британского и американского Vogue выходят с нарисованным портретом Ли Миллер в голубой шляпке клош, под цвет ее глаз. Сейчас опять про глаза немножечко выскажусь: взгляд в юности у Миллер был совсем прозрачный, рассредоточенный, рассеянный, она вся была как облако такое нежное, эффект сфумато в человеческом обличии. Кейт Уинслет и Ли Миллер? В Уинслет нет этой призрачности, нездешности, она во всех ролях очень реальная, очень земная. У Миллер взгляд начнет меняться с возрастом, когда она увидит то, что увидит; и позже мы будем об этом говорить. Может быть, вы помните, существовала некогда теория, что на сетчатке глаза жертвы остается изображение убийцы? Мне кажется, что метафорически это верно. У нас у всех — не на сетчатке, а где-то в глубине, — остается, задерживается все увиденное. И поэтому не работают все внешние преобразования, улучшения, операции, апгрейды: что ты сделаешь с глазами и с тем, что им показала жизнь?
Возвращаемся к Миллер. Два года она была звездой Vogue и частой гостьей на вечеринках Наста, которые тот устраивал. Там бывали и Гершвин, и Чаплин, и Джозефин Бейкер, и Вандербильты, и кто только не. Снималась Миллер с этим отстраненным взглядом — со взглядом женщины, которая вроде как не подозревает о собственной красоте, — и была любимицей ведущего фотографа того времени Эдварда Стейхена. Который в 1928 году взял и продал снимок Ли компании Contex для рекламы прокладок, не известив о том модель! Ли позировала в изысканном шелковом платье, реклама гласила: «Теперь вы можете не беспокоиться ни за платье, ни за то, что где-то что-то будет видно» (кстати, оцените, как изменился со временем защищаемый предмет одежды: тогда это было тонкое шелковое платье, сейчас это белые джинсы).
Cтоял конец 1928-го года, на носу была Великая депрессия, все веселились, гуляли как не в себя, но все-таки такое было too much. По одной версии, Ли Миллер стала персоной нон грата в модельном мире. По другой, она была настолько возмущена, ошарашена, став невольно первой женщиной, рекламирующей прокладки, что решила покончить с карьерой модели и обратиться к тому, что ее действительно занимало, — к фотографии.
Виновник случившегося, Стейхен, рассказал ей про Ман Рэя, живущего в Париже, сюрреалиста с какими-то невиданными работами, показал ей эти работы и дал рекомендательное письмо. С этим письмом Ли Миллер улетела в Париж, нашла там в каком-то кабаке Ман Рэя — его не было по указанному адресу, он вообще должен был быть уже в Биаррице, но как-то подзадержался. Не сразу, но отыскала его Ли Миллер, вручила ему рекомендательное письмо со словами «Я ваша новая студентка». Ман Рэй попытался как-то выкрутиться, мол, студентов он не брал и не планирует, и вообще он уже не здесь, а в Биаррице, считай, на что получил ответ — «Ну, и я, значит, тоже в Биаррице».
Началась трехлетняя история любви и сотрудничества. Вместе они открыли заново эффект соляризации: это когда на снимке одновременно и изображение, и его негатив. Есть такая сплетня-версия, что якобы у Ли Миллер под ногами пробежала мышка, Миллер взвизгнула, рванулась на свет — или включила свет, и в это время в руках у нее был полупроявленный снимок. В течение этих трех лет Миллер, желая освободить любимого от текучки, часто выполняла заказы за него, так что мнение, что какие-то из работ Ман Рэя — на самом деле работы Ли Миллер, достаточно распространено.
Портреты в исполнении Ман Рэя часто появлялись на страницах французского Vogue (сотрудники журнала называли его Frogue). Неудивительно, что Миллер также стала моделью Vogue; ей, кстати, платили хорошо — и наличными, в то время как девушкам попроще перепадала мелочь или что-то незначительное из одежды. У нее были красивая спина, плечи, руки, так что ее охотно и часто снимали в платьях и даже комбинезонах с открытой спиной.
Главным фотографом Frogue был тогда Джордж Хойнинген, изначально барон Георгий Федорович Гойнинген (Ли Миллер вообще везло на русских: Ман Рэй родился в Филадельфии в семье эмигрантов Радницких, его настоящее имя Эммануэль Радницкий). Так вот, Миллер не только была моделью у Хойнингена, но и помогала ему в фотолаборатории. По ее словам, она встретила там совершенно иной подход к фотографии, иной, чем у Ман Рэя, что неудивительно, потому что один был основателем классики модной фотографии, другой — абсолютный сюрреалист. Миллер не стеснялась никогда задавать вопросы, впитывала, училась, и когда Ман Рэй окончательно достал ее своей ревностью — не всегда беспричинной, надо заметить (психиатр, тот самый, из детства, желая поскорее избавить ребенка от тяжких воспоминаний, объяснил ей, что секс и любовь — это, вообще говоря, вещи не всегда связанные; этой установки Миллер придерживалась всю жизнь), так вот, устав от ревности партнера, Миллер вернулась в Нью-Йорк и открыла там уже собственную фотостудию.
Хотите, кстати, поближе ознакомиться с поводами для ревности Ман Рэя, посмотрите, пожалуйста, черно-белый фильм Жана Кокто «Кровь поэта» 1932 года. Белая статуя с кроваво-красным ртом, надо полагать, — фильм черно-белый, это и есть Ли Миллер: ее обмазали маслом, обсыпали мукой, а статую в конечном итоге разбили молотком. Смотрите, опять молоток, уничтожающий, фигурально, Ли Миллер! Вот уж страх так страх перед женщиной, даже если она статуя и без рук.
Вот Пабло Пикассо, с которым Миллер познакомилась в Париже, никакого страха перед ней не испытывал. Три портрета создал великий художник, и все — в 1937 году, том самом, когда Миллер помирилась с Ман Рэем. Все они встретились на вилле ее тогдашнего любовника и будущего второго, и уже окончательного, мужа Роланда Пенроуза (Пенроуз, к слову, будущий же биограф Пикассо).
Итак, три портрета, один с симпатичным таким третьим глазом у Ли в промежности. Однако Пенроуз купил не его, не портрет с третьим глазом, а другой. И когда пара стала жить уже вместе, портрет висел над камином, и над ним потешались гости, что очень злило саму Ли. Она говорила, ну смотрите, вы разве не видите, это мои глаза, это моя улыбка, мои зубы! Что примечательно, Пикассо будет первым, к кому побежит Ли Миллер, как только Париж освободят в 1944 году.
Вообще, удивительно, как Пикассо выжил в оккупированном Париже. Известно, что его неоднократно навещало гестапо; один раз визитер ткнул в репродукцию «Герники» на стене и спросил — «Ваша работа?», на что Пикассо ответил: «Нет, ваша». Что примечательно насчет того 1937 года, лета, которое Миллер провела с Пенроузом? Что, вообще говоря, она была замужем за добрым, всепонимающим бизнесменом из Египта.
В 1934 году она вышла за него замуж и неожиданно для всех уехала из Нью-Йорка в Каир: то есть Lee Miller Studio в Нью-Йорке существовала 2 года, с 1932 по 1934. За эти два года клиентами Миллер стали агентство BBDO, дома Elizabeth Arden и Helena Rubinstein, Saks Fifth Avenue... Миллер снимала рекламу и портреты, — не больше одной фотосессии в день, который клиент полностью проводил в ее студии, расслаблялся, проводил с комфортом, там же подавали обед. Миллер считала, что профессия фотографа идеально подходит именно женщинам, поскольку женщины интуитивно быстрее поймут, быстрее считают человека по ту сторону камеры.
Немножко хронологии:
1929—32гг: Жизнь и работа с Ман Рэем.
1932—34гг: Собственная успешная студия в Нью-Йорке и даже одна персональная выставка.
1934 год: Скоропалительное замужество и отбытие в Каир.
1937 год: Первый побег из Каира, где Миллер откровенно скучала. Чуть ли не в день приезда — знакомство с будущим вторым мужем, Роландом Пенроузом. Пенроуз, к слову, влюбился в Миллер за год до знакомства! Он влюбился заочно, увидев ту самую картину Ман Рэя «Любовники» с губами Миллер.
1939 год: Второй побег из Каира, eже конкретно к Пенроузу. Они путешествуют по югу Франции, когда Британия и Франция объявляют войну Германии. Еле-еле успевают пробраться в дом Пенроуза в Лондоне — бросив где-то машину, едва успев на пароход, — и прежняя жизнь заканчивается. Все.
Родители упрашивали дочь вернуться в Америку, однако она отказалась оставить Пенроуза. Одновременно Ли начинает обивать порог британского Vogue — сначала безуспешно, потом, по мере того, как сотрудники начинают уходить на войну, ее берут на работу. И Миллер делает все что умеет, все что может: фотографирует для рубрик «Покупка месяца», «Разумные покупки для ограниченного бюджета», для приложения с выкройками делает снимки.
Тут вот какой момент: журналу Vogue, существующему в период ограничений военного времени — и на бумагу в том числе, надо было как-то оправдывать свое существование. Не просто красивыми картинками, но и убедительными статьями: например, про то, что короткая стрижка — это модно, а вовсе не безопасно на производстве, как было на самом деле. Кого-то такая необходимость раздражала, Миллер же раздражала вообще легкомысленность происходящего, как ей казалось, и всей ее работы. И в 1943 году она становится официальным военным корреспондентом британского Vogue! Снимает телефонисток, поварих, работниц фабрики, потом уже летчиц, медсестер — то есть женщин на войне.
Наконец, сопровождая войска союзников, Миллер входит на территорию Бухенвальда и Дахау и снимает замученных людей, чьи тела свалены в кучи, освобожденных узников, тех, кто остался в живых, убитых и покончивших с собой охранников лагерей. Она отправляет снимки в Vogue, сопровождая припиской «Я умоляю вас поверить, что это правда!» Некоторые снимки были-таки опубликованы на развороте журнала со словами «Believe it», однако большую часть снимков Ли Миллер спрячет на чердаке своего загородного дома. Потом, уже после войны, сделает вид, что их не было, а когда ее будут спрашивать про них, станет как-то отговариваться, отнекиваться — мол, пропали, потерялись, нет ничего. Ее сын найдет 60 000 негативов и 20 000 отпечатанных снимков через пару лет после ее смерти (умерла Миллер в 1977 году).
Снимок в ванной Гитлера сделал Дэвид Шерман, ее коллега, военный корреспондент. Обнаженная Ли сидит в ванной с непонятным, трудночитаемым взглядом. Сбоку от нее стоит портрет фюрера, на белоснежном некогда коврике — грязные сапоги Ли, и грязь на сапогах — из лагеря смерти Дахау, где Ли и Шерман побывали за несколько часов до. Гитлер к тому моменту уже покончил с собой, но об этом пока неизвестно.
Вторую половину жизни Ли проведет, страдая от алкоголизма и депрессии — от того, что потом когда-то назовут посттравматическим расстройством. Она еще будет снимать освобожденный Париж, и Люсьена Лелонга с образцами тканей, и Эльзу Скиапарелли в кресле, и подготовку к показам, и моделей, которые отдыхают с головами на перевернутых стульях, чтобы не испортить прически. Работу в Vogue Миллер оставит в 1953 году, выпустив напоследок забавное фотоэссе под названием «Работящие гости»: позовет знаменитых гостей, друзей, редакторов, художников — и заставит их делать работу по дому! Кто-то будет кормить свиней, кто-то — подшивать занавески, а Генри Мур, например, будет ухаживать за собственной скульптурой, которая стоит в саду. На финальной фотографии эссе будет сама Миллер, спящая на полосатом диванчике.
Последние годы жизни Миллер увлекается кулинарией. Вообще говоря, она полюбила готовить, еще когда была замужем за своим египетским мужем. Она отучится в парижской кулинарной школе и будет удивлять гостей голубой рыбой и зеленым цыпленком. О возвращении в мир моды она даже думать не будет: ей было непонятно, как можно назвать новую модель купального костюма «Бикини» (по названию атолла, где проводились ядерные испытания), когда пепел еще не остыл, или как можно рассуждать об элегантности, когда тела на территориях концентрационных лагерей остаются непохороненными.
Ее сын, не подозревавший о том, что мама была военным фотографом, нашел архив уже после ухода Ли Миллер и разбору его посвятил тоже чуть ли не всю свою жизнь. Ему сейчас 73 года, он написал биографию матери и будет, по-моему, консультировать фильм. В десятых годах уже нашего века пошли выставки фотографий Ли Миллер, вот теперь дошло, наконец, и до кино. Мне кажется, что о таких людях стоит узнать побольше, — поэтому я и сделала этот выпуск.
(Подкаст вышел 30 октября 2020; свежие выпуски – здесь)