С этой пандемией все перемешалось. День с ночью. Выходные с буднями. Мы даже забыли самый трогательный день в году-день памяти своих питомцев.
Напомнили мне об этом дне мои собачата.
Почему-то начали таскать альбом с фотографиями и приносить мне раз за разом. Я его на полку, они утащат и несут мне.
-Мам, давай фото смотреть, мы давно не глядели на всех наших, ушедших на Радугу.
-А давайте я вам рассказ буду рассказывать, а вы фото смотрите и листы переворачивайте. Там, в альбоме, все наши родные. Бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки. А еще наши любимые собаки, которых уже нет с нами.
Вон Локи прыгает рядом со мной. Вот Арчи веселится и просится на ручки. А там Тимка вместе с нами рыбачит.
Итак слушайте рассказ. Рассказ этот не мой, но он тронул меня до слез.
Маша Рупасова
"Старые собаки"
Старые собаки перебираются в небытие постепенно. Сначала куда-то деваются драки, прыжки, палочки и мячики, затем долгие прогулки, беготня по кустам с выпученными глазами и языком набок.
Потом исчезает лай, исчезает как следует пожрать, блестящая шкура становится тусклой, как тихое поношенное пальто.
В этом пальто собака часто ложится спать - и ты замечаешь, что она никуда во сне не бежит, словно пальто валяется тут само по себе, а собака находится в другом месте, далеко.
Она все ещё встречает тебя у двери, поднимает к тебе бельмастую морду, уже не подпрыгивает, но все ещё переступает передними лапами, так как радость от вашей совместности сохраняется дольше всего.
Собственно, совместность остаётся даже после того, как из ветклиники приходит душевная рукописная открытка - нам так жаль. И нам, думаем мы, и нам, но что же делать.
Мы согласны со всеми словами из открытки: она прожила долгую счастливую, будем, конечно, помнить; но свербит мысль - да пошла она, эта идиотская память, а можно, чтоб никто никогда не умер, а?
Но в общем и целом, жить можно, поскольку собака ещё год не девается никуда: она где-то рядом возится, чухается, вертится, цокает когтями, спит за спиной, и ты не меняешь позу, чтобы ее не тревожить, а потом спохватываешься, что собаки-то давно нет. Или есть. Это как посмотреть.
Потом визиты собаки становятся все реже и в конце концов забываешь, что она вообще приходила. Видимо, наступает то самое принятие. Проходит три года.
И вот вчера я лежу на диване и читаю, и мне неудобно, но я внезапно не пытаюсь лечь поудобнее, потому что там, в ногах, вроде как свернулась собака. Но уже не Агата, а кто-то светлый и покрупнее, хотя и не намного.
И тут я спохватилась, что давно живу сиротой без собаки, что Агата окончательно от нас съехала, что я за три года ни разу не заплакала от того, что ее больше нет.
И новая, пока ещё невидимая собака разрешила мне плакать, и стала я плакать, и в процессе этого убедилась, что никакого принятия не существует.
А вот мы с Агатой совсем юные десять лет назад. Ей лет семь или восемь, а всего она прожила семнадцать, и мы друг друга очень любили.
Мы тихо плакали все вместе. Обнявшись, мы лежали на диване и слезы капали у нас из глаз. Мы будем помнить о них, родных, близких и милых, чухающихся у нас в ногах, мило причмокивающих во сне. Таких любимых и беззаветно нас любящих все свою короткую собачью жизнь. Пусть там, на Радуге у вас будет теплая постель и вкусная еда, зелёная травка и солнце и бескрайний простор для беготни. Не будет только нас у вас, а вас у нас...