Юрка!!

Воспоминания Алексея (Ачкарика)

Юрка

Год назад, 29 октября, собравшись, увешанный термосом и какими-то вечными пакетами, я выскочил из подъезда, уже отвечая кому-то по телефону. Такси стояло у крыльца. Через подъезд у перил курил Титарь. Зажав трубку между плечом и ухом, задержавшись на секунду, крикнул: «Привет, Андрюха!» Голос у Титаря всегда был сильно охрипший, если он пытается говорить громко, звучит почти неразборчивое клокотание. Он что-то силился мне сказать, но было далеко, от натуги его красное лицо побагровело. «Опаздываю!» - ответил на его рычание и юркнул в такси. Успел лишь заметить, как он досадливо махнул рукой. На другое утро, уже под Хабаровском, набрал Наташу, и она сообщила, что вчера умер Юрка. Так вот что Андрей пытался мне сказать, его квартира прямо под Юркиной. Позвонил ему:

- Ну что же ты, я б не поехал…

- Дак я ж…

- Ладно, когда?

- Завтра, в два.

На погрузке зло гонял грузчиков, дорогой где-то ещё пробил колесо…

Я встретил его во дворе с неделю назад, утром. Юрка пил последний месяц куда больше, чем обычно, до упаду. Анютка плакала и молчала. Он посмотрел на меня замученным взглядом:

- Бухнём?

- Юр, мне ехать.

- А я уже всё, скоро…

- Юра, да ты…

- Лёшка, я знаю, я ж тебе давно говорил. А помнишь тёзку моего?

Семнадцать лет назад рак за несколько месяцев сделал из широкоплечего здоровяка, обладателя громового баритона, от рукопожатия которого можно было обделаться, согбенного старика…

- Юра, я…

Он стиснул мне руку.

- Пойду я, надо выпить.

- Юр…

- Ну всё-всё, молчи.

Он развернулся и пошёл, высокий и прямой. Я стоял и смотрел ему в спину, не зная что делать, о чём говорить. Он был очень сильный и очень гордый. Тяжело быть сильным, когда знаешь, что уже точно не жить. Рак.

Мы познакомились в 89-м году. Я работал в электромонтажном цеху, Юрка мастером в электроучастке. Прошёл слух, что будет строиться кооперативный дом для молодёжи. Нам было чуть за двадцать, мы были в самом хвосте заводской очереди на жильё. Время показало, что она никогда до нас и не дошла бы. Небесплатность идеи, конечно, страшила. Тогда подобные вещи звались скептиками кабалой. Первый взнос на две трети платил завод, правда, потом двадцать пять лет нужно было выплачивать кредит. Но мало что имея, мало и потеряешь, мы вступили в МЖСК и стали готовиться к скорому новоселью.

Оба, и Юрка, и Ирка, его первая жена, были на голову выше меня. Ирка парикмахер, на кухне их малосемейки была высоченная барная табуретка, на которой она с удовольствием стригла многочисленных гостей. Конечно, и мне доставалось место на этой табуретке.

- Ир, ну а чего такая высоченная-то?

- А как я вас, шпендиков, на коленках стричь должна?

Раздувая щёки, глядя на неё снизу вверх, я важно, на восточный манер, заявлял: «Молчи, женщина!» - после чего мы втроём весело ржали. Наш наследник Женька и их рыжая Женька родились весной, и мы летними выходными, бывало встречались на площади уже совсем полными семьями, чрезвычайно гордясь чадами в колясочках.

Шли месяцы, но посулам о скором начале стройки не было никакого подтверждения. Как-то за разговором Юрка предложил выяснить реальное положение дел. Несмотря на молодость, он уже знал кучу очень полезных людей. У Юрки под началом был маленький обмоточный участок, услугами которого пользовалось полгорода. Пошли туда, позвонили сюда. Меня напрягало то, что чуть не со всеми этими полуначальниками нужно было пить.

Юра беленькой не брезговал, объясняя лечебными целями. Он служил где-то в казахстанских бескрайних степях, начинённых ядрёным содержимым. По его словам, был там облучён. Говорил, что жить ему не выпадет долго, но кто-то умный посоветовал ему каждый день выпивать немного водки. По-видимому, слово «немного» не стало ключевым.

Нашему удивлению и возмущению не было предела, когда мы узнали, что строительство дома, которого мы так ждали, было, увы, лишь идеей, благим намерением. Дом попросту отсутствовал в обозримых планах строительства жилья. И тогда Юрка выдвинул совершенно тогда сумасшедшую, на мой взгляд, мысль – он предложил, чтобы мы сами, вдвоём, занялись этим делом. Я пытался убеждать его, что у нас ничего не выйдет, что мы далеки от этого, и никто нас даже слушать не станет. У меня всегда была склонность к сомнениям, но Юрка, ох, был не таков! Он был смелый, куражной парень, и, хотя у меня всегда было совсем уж мало оснований считать себя пессимистом, из нас двоих оптимистом был, конечно же, он. Сказано – сделано, первым делом мы узурпировали власть, это было нетрудно. Психология голосующего колхоза такова – говоришь «фас», и при более-менее внятной аргументации электорат сожрёт кого угодно. Это потом, один на один, люди выглядят вполне разумными и адекватными, но в толпе покажи на кого-нибудь пальцем, да крикни театральней, что он их чего-то лишил! Хана той жертве! Диму, первого председателя, мы так и свергли. Юра сразу заявил, что председателем не будет, только заместителем. Из нас получился замечательный тандем. Юрка с головой, набитой бесшабашными идеями, но с некоторой публичной застенчивостью. Я, с нерешительностью в принятии решений, но склонный к «корчаговщине» и любви пошуметь на публике. Оба очень противоречивые, мы прекрасно дополняли друг друга.

Тщательно изучив имеющиеся по теме документы, мы пошли многими кругами по кабинетам всех, хоть как-то причастных к нашему делу начальников. Сначала нас по-отечески одобрительно похлопывали по плечу, мол, молодцы, комсомольцы, так держать. Жаль, вот только помочь вам пока нечем. Затем наступил период, когда нас попросту гоняли из кабинетов, чтобы не мешали солидным людям заниматься важными делами. Но мы были молоды и настырны, мы хорошо усвоили суть пословицы, что под лежачий камень вода не течёт. В нас было полно дурной энергии, у нас были лужёные глотки и калёные лбы, и мы готовы были стучаться ими во все стены. Мы ходили, как на работу, в заводоуправление, в горком партии, по строительным начальникам. Но и на работу ведь тоже нужно было ходить. Я ушёл из цеха, под Юркино начало, он тайком от начальства ставил мне в табеле восьмёрки, чтобы меня попросту не уволили за прогулы. Не пересказать всех наших мытарств, но очень медленно, с большим скрипом, дело всё же тронулось. Мы удивлялись парадоксам советского строительного комплекса. Когда, под давлением горкома КПСС, почти весь состав которого мы просто достали, стройтрест заключил с нами первый договор, нас очень удивило, что его посоветовали повесить в туалете. Но, тем не менее, уже осенью 1989 года начали рыть котлован под наш дом.

Это была бесспорная победа! Мы с Юркой были на коне! Конечно, вдвоём сдвинуть с места этот паровоз нам было бы не под силу, нам помогало огромное количество людей, кто чем мог, совершенно бескорыстно. Но ведь это именно мы расшевелили их, заразили своей энергией, заставили себе поверить. Мы с Юркой по праву гордились этим и были счастливы. Как же иначе, ведь мы занимались таким непростым делом, которое нам вполне удавалось.

Однако и после было вовсе не всё гладко. Как оказалось, получить деньги на строительство было легче всего, мы были уверены, чего ещё – плати, люди строят. Нам были непонятны издержки плановой экономики – кто-то всемогущий должен был выделить какие-то загадочные фонды, без которых совсем никак нельзя. Автокран, выделенный на нашу стройку, словно пропадал в Бермудском треугольнике. Приходилось сопровождать его от УМРа до стройки, вызывая неподдельный гнев крановщика – ведь тогда был пик гаражного строительства. На заводе ЖБИ для литья именно наших блоков не хватало опалубки. Мы купили металл, изготовили на заводе свою опалубку и нам лили блоки для фундамента шарамыги-кооператоры. Словом, мы были толкачами, и хотя строительство дома вместо проектных девяти месяцев растянулось на четыре года, уверен, без нашего участия оно бы вовсе не состоялось. Но вот она стоит, обычная типовая пятиэтажка, которую уже успело потрепать время. Дом, в который и мы с Юркой, и многие другие вложили не только время и силы, но и душу.

Построить 100-кв дом – не холодильник купить. У нас в руках были нереальные для сопливых пацанов деньги. Возможностей поживиться было предостаточно, но мы были патологически честны. Прозрачные намёки на предмет больших личных перспектив, что даёт лежащая в моём кармане чековая книжка кооператива (сметная стоимость строительства на тот момент составляла два с половиной миллиона) я встречал хиханьками да хаханьками. Юра пытался приземлить мой идеализм, он был как-то не по годам опытен. Добрые люди же сеяли смуту в рядах. Юрка убеждал меня, что в этом вопросе нужно быть деликатным и аккуратным, но дипломатичности мне всегда недоставало, я посылал всех подальше. Кроме того, к тому времени я уже был сыт колхозной демократией, чуть ли не до соплей доказывая правильность того или иного решения, всё ведь нужно было проголосовывать. Вопли на собраниях, едва ли не прямые обвинения в махинациях. Дошло до того, что, вызвав Юркину досаду, заявил – не нравится, как мы ведём дела, выходи, кто умеет лучше, и – вперёд. Не сразу, но нашлись, ведь уже вот-вот маячила делёжка квартир, по которой тоже были существенные разногласия.

Словом, это был финал нашего предводительства. Процедура смены власти особо не отличалась от предыдущей. Но поднялась большая половина дома, стройку было уже не остановить, поэтому пресловутый свой «пост» я оставил с лёгким сердцем. Всё самое трудное мы с Юркой уже сделали, закончить было делом техники. Ну а что до признания или отрицания наших скромных заслуг, то как-то лет через пять-шесть после сдачи дома моя ещё совсем маленькая дочка забежала домой со двора. Не скрою, мне было приятно услышать её вопрос: «Папа, а правда дети во дворе говорят, что это вы с дядей Юрой наш дом построили?» Помнят, мать-перемать, ну да и ладно.

Подогнал машину к складу овощников, такси уже стоит. На кладбище полно народу, почти все знакомые лица – соседи, заводчане. Не протолкнуться. Титарь стал пихать меня сквозь толпу – пустите его. Церемония шла к концу, видимо, все уже всё сказали, плакали тётя Катя с Анютой, и в голос рыдала Женька. Давно её не видел, такая же высоченная, как отец и мать. Солнечно, а так холодно. Тётя Катя увидела меня за сомкнутыми плечами: «Ой, Лёша, да пустите же его». Подошёл, совсем не узнать, скорее прошевелил губами, чем сказал: «Ну давай там, устраивайся. Увидимся, всё расскажешь, что да как. До встречи, Юра».