Это правда, я отметила это с некоторым удовольствием — 10 или 15 фунтов веса, которые осели во мне после двух беременностей, в последнее время таяли.
Я была слишком счастлива, наслаждаясь этим неожиданным подарком, чтобы засомневаться хотя бы на минуту — стремление американской женщины к худобе является такой глубокой частью меня, что мне даже в голову не могло прийти, что потеря веса может быть предвестником чего-то другого, а не удачи.
Заметив, что я сбросила вес, я занялась бегом и решила навсегда бросить курить. Мой вес снизился со 126 фунтов до 109 год спустя.
Однажды, лежа на спине и разговаривая по телефону, я поглаживала свой натренированный живот. И так, поглаживая, я обнаружила комок размером с небольшой абрикос в правой нижней части моего живота. Ничего подобного я раньше здесь не замечала. В последующие недели я часто старалась найти эту странную шишку: иногда я находила ее там, иногда нет.
Порой я испытывала какое-то движение в животе, и у меня возникало чувство, что я беременна. Однажды, осматривая живот, я обнаружила значительную выпуклость. Я рассказала гинекологу о шишке в животе. Сделав УЗИ, он сказал: «Там что-то есть. Вероятно, миома. Я не думаю, что это рак. Но я думаю, что необходима операция».
Мы с мужем не находили себе места все выходные. Наконец наступил понедельник — день, когда я узнаю, что у меня рак печени стадии IV (b). Я звоню моей подруге Лиз и рассказываю ей о этом. Я сообщаю ей, что статистика говорит о том, что я умру через 6 месяцев. Лиз почти всегда говорит искренне, и теперь она говорит две вещи, в которых я нуждаюсь больше всего. Первая: «Я хочу, чтобы ты знала, что бы не произошло, я пройду с тобой весь этот путь». Вторая: «Я могу тебе пообещать, что сделаю все, чтобы в сознании твоих детей ты оставалась живой».
Через два месяца я отмечу третью годовщину моего B.T. — мой третий год «Одолженного Времени» (“Borrowed Time”, англ.). Или, поскольку я думаю об этом как о самых лучших днях, — «Бонусного Времени» (“Bonus Time”). Когда у меня диагностировали рак печени стадии IV (b) в начале июля 2001, каждый доктор с большим усилием ясно давал мне понять, что это смертный приговор. Если диагноз «рак печени» не устанавливается достаточно рано для того, чтобы хирург мог удалить первичную опухоль, прежде чем она распространится, у вас остается мало шансов выжить. Пятилетняя выживаемость при неоперабельной опухоли составляет 1 %; в моем случае рак распространился так широко, что прогноз составлял 3–6 месяцев. Мне было 43 года. Моим детям — 5 и 8 лет.
Рак печени неизлечим, и химиотерапия на это мало влияет. Есть и другие, локализованные методы лечения, которые могут замедлить рост опухоли, но если рак распространился по всему организму, не существует терапии, способной остановить его или даже замедлить его распространение хотя бы немного. Но по некоторым причинам я знаю и другое. Мое тело — с помощью шести больниц, десятков препаратов, большого числа прекрасных и умных врачей и медсестер и героического упорства моего мужа — проявило удивительную жизнестойкость. Как серьезно замученная раком пациентка я — на удивление здоровая женщина.
Я проживаю по крайней мере две разные жизни. Несмотря на все мое счастье, я продолжаю умирать от этого заболевания. Физическая борьба, которую я веду, — глубоко неприятный процесс. Не считая проблем с язвами полости рта и рвотой, болезнь подбрасывает меня, словно на американских горках, то поднимая в гору, давая мне надежду там, где ее уже не ждешь, то опуская меня глубже и дальше, чем я могу вынести. Даже когда ты знаешь, что предстоит спуск — такова природа американских горок, и ты знаешь, что в конце концов придется выгружаться на дне, а не наверху — даже тогда ты бросаешься в них с каким-то новым отчаянием.
Но на переднем плане обычное существование: любовь детей, наблюдение за их развитием, покупка новых туфель, планирование семейного отпуска, кофе с друзьями. Это сфера жизни, в которой я принимаю активное участие в течение почти 3 лет. Когда мы купили новый автомобиль прошлой осенью, я выбрала его, заключила сделку и заплатила за него со старого пенсионного счета, который мой отец оставил мне. И затем я зарегистрировала его на имя моего мужа, потому что кому нужны проблемы, если он решит его продать позже?
Во мне существуют миллион мелких страхов. Самая большая их категория касается детей. Я боюсь, что моя Элис никогда не научится надевать колготки. Что никто не будет расчесывать ее длинные прекрасные волосы и что она будет носить «птичье гнездо» на затылке, а люди скажут, что ее неряшливая мать могла бы научить дочь ухаживать за волосами, прежде чем умереть от рака. И более глубокие — кто будет говорить с моей девочкой, когда придут первые месячные?
Не проходит дня, чтобы я, глядя на них, не задавалась вопросом, каково им будет расти без матери. Что если они не смогут вспомнить, какой я была? Что если они будут горевать все время? А что если нет?
Иногда ранняя смерть казалась большим темным ромбом, который ощущался горьковато-сладким вкусом на моем языке по нескольку часов подряд, и я смаковала вещи, которых я смогу избежать навсегда, — я больше не буду платить налоги. Мне не придется видеть своих детей в худшие моменты их подросткового возраста. Я никогда не буду старой.
Мой самый большой страх за эти три года — что смерть заберет меня внезапно. Мой онколог упомянул мимоходом, что опухоль в моей полой вене может породить в любой момент тромб, вызывая скорую смерть из-за легочной эмболии. Я знала также, что болезнь вне моей печени растет с невероятной скоростью. Спустя только пару недель после постановки диагноза я начала ощущать симптомы, в том числе боли в животе, достаточно сильные, чтобы госпитализировать меня на два дня. После пятилетнего ухода за моим отцом, больным раком, я знала, что каскад побочных эффектов может начаться в любое время, некоторые из них могут закончится смертельным исходом.
Но практически с первого мгновения мои ужас и горе имели оттенок странного облегчения. Я думала, как же мне повезло, что это случилось со мной в 43 года, а не в 20 или 30 лет. У меня был любящий муж. Я оставила два чудесных существа после себя. Я знала восторг, приключения и все остальное. Я знала, что значит иметь любимую работу. Я была окружена любовью и дружбой.
Все эти знания принесли определенное спокойствие. Моя приближающаяся смерть управляла моими отношениями с близкими мне людьми: с моими двумя старшими сестрами, с моими лучшими друзьями, которые проводили время со мной, кормили меня.
Прежде всего, конечно, смерть насытила мою жизнь общением с детьми — Вилли, которому восемь, и Элис, которой пять. Посоветовавшись с друзьями и прочтя несколько книг, Тим и я решили обсудить вопрос открыто с детьми: мы сообщили им, что у меня рак и какой. Мы сказали им о химиотерапии и что она изменит меня внешне. Мы подчеркнули, что они не могут заразиться раком и не являются причиной его.
Кроме того, мы готовы были честно ответить на любой их вопрос. Когда придет час моей смерти, мы должны сказать им об этом. Прежде всего, я хотела избавить их от потери детства из-за постоянной бдительности.
С момента постановки диагноза Тим засучил рукава и принялся за работу. Я бы сошла с ума, если бы он говорил о смерти, но Тим пытался выяснить, какие следующие пять шагов он должен сделать, чтобы поддержать меня, и какое чудодейственное средство он может найти.
Пройдя два цикла химиотерапии, я сделала КТ, которое показало резкое сжатие во всей моей опухоли — она уменьшилась в два раза. Я пошла в магазин, купила четыре бутылки шампанского и пригласила восемь наших друзей на вечеринку возле дома. Это был прекрасный сентябрьский вечер, и мы все ели пиццу на крыльце. Дети были в восторге от происходящего, хотя не совсем понимая смысл этого (в конце концов, я все еще была больна раком, не так ли? И они понятия не имели, что я чувствую себя прочно заколоченной в гробу до сих пор). Это было похоже на то, как будто дверь в темной комнате приоткрылась, пропуская яркий свет из прихожей. Это был все еще долгий путь, но я знала, что теперь, по крайней мере, у меня было что-то, к чему нужно стремиться. Выход возможен там, где раньше не было ничего.
Марджори Уильямс была пишущим редактором и писала для The Washington Post. Она умерла от рака в январе 2005 года в возрасте 47 лет.
Оригинал статьи размещен здесь.