Мы дружили уже несколько лет, когда моя мама вышла замуж за её дядю, и мы стали считать себя двоюродными сестрами.
В детстве мы жили в одном подъезде: я на первом этаже, она на третьем. Летом мы передавали записки по веревочной почте через окна по стене дома. Играли в бадминтон во дворе. Часто ночевали друг у друга. Выдумывали истории и приключения. Она словно показывала мне более взрослый и интересный мир, из моих восьми лет – в её тринадцать, из моих десяти – в её пятнадцать. Многие из моих познаний о жизни постигались с её жизненным опытом, ведь пять лет в этом возрасте – заметная разница.
Моя мама по какой-то причине недолюбливала сестру своего мужа, и перенесла это отношение и на ее дочь. Взрослея, я незаметно для себя впитала его, испытывая одновременно симпатию и неприязнь. Жить в таком расщеплении было нелегко, и наше общение постепенно стало гораздо реже. Так, случайные встречи на улице и взаимные поздравления с днем рождения.
Помню, как я позвонила ей в день её двадцатишестилетия и услышала грусть в ее голосе.
- Ленчик, чему радоваться? Мне уже двадцать шесть! – ответила она на мой вопрос.
- Ну, знаешь, хотя бы не тридцать шесть! – нашла я слова поддержки.
И мы так развеселились от невероятнейшей мысли, что с нами может случиться нелепое «тридцать шесть», которое нам виделось весьма уныло: там обитало слово «женщина», массивные ноги, живот, запах котлет, посуда, стирка и гладильная доска. Круг интересов равен домашним обязанностям. Фу.
Потом она вышла замуж, и я вышла замуж, появились дети, я переехала в другой микрорайон - случайные встречи стали редки, а поводов увидеться я не искала.
Вошедшие в жизнь мобильные телефоны сократили дистанцию. Время от времени она заходила ко мне в офис, который находился в самом центре города. Услышав ее голос по телефону, я заранее напрягалась, но общение обычно было приятным и теплым.
Однажды она преподала мне урок. В 32 года я начала проходить психотерапию, и, как следствие, стала замечать свои границы и отстаивать их. Примерно в то время она попросила меня внести очередной платеж по её кредиту: в здании моего офиса находилась касса (кредиты тогда только начали входить в жизнь, из способов оплаты – только наличные в конкретную кассу, только хардкор.) Тогда я относилась к кредитам… свысока, скажем так. Не то, чтобы дно, но… мое белое пальто никак не совмещалось с картиной мира, в которой были кредиты. Я никак не хотела иметь с ними дело - но согласилась ей помочь, сходила, быстро оплатила и так же быстро убежала. Если бы было можно, я бы несла плакат: кредит не мой, просто попросили оплатить!
А в следующий раз, в который я снова не смогла отказаться, я подошла к кассе и обнаружила очередь! И мне – о ужас, пришлось в ней постоять, а плаката по-прежнему не было, и белое пальто сильно привлекало внимание. И на следующую просьбу об оплате я решительно и твердо как мне казалось, а на деле, возможно, грубо и жёстко сказала «сама плати».
Через некоторое время мы встретились в троллейбусе, и я среди прочих новостей поделилась, что прохожу психотерапию.
- Ты знаешь, это заметно. Ты стала резкой, – и она напомнила мне о том случае.
- Да? А ты знаешь, что я после своего рабочего дня простояла в очереди 30 минут, чтобы оплатить ТВОЙ кредит? И если ты после ночной смены не можешь приехать, то у тебя есть взрослая дочь, которая вполне может. И вообще мне всё это неприятно, и слава богу, что я теперь умею об этом сказать, а не позволяю на себе ездить!
- Ты же могла просто объяснить это мне. Я бы не стала настаивать, - сказала она мягко.
Вот так, могла просто объяснить. Я прямо тогда поняла, что у большинства людей нет способности читать мои мысли, и с её точки зрения картина выглядела совсем иначе, и у неё не было и в мыслях использовать меня. И что форма отказа может быть нейтральной.
Уже после я училась предъявлять себя, не разрушая отношения, и тогда получила первый подобный опыт и первую обратную связь, когда на резкость мне ответили доброжелательно и просто.
Что еще добавить? Помню нашу последнюю личную встречу, спустя годы – и снова случайную. Мне было 43, я с двухлетней дочкой приехала к маме в гости солнечным сентябрьским днем. Выглядела она как-то неблагополучно, и лицо… отечное было лицо. Но столько было радости на этом лице! Мы смотрели друг на друга, улыбаясь, обменялись всего несколькими фразами – сложно начать разговор после долгого перерыва в общении, да и у двухлетки были свои планы. Вскоре пришлось попрощаться.
- Я была счастлива встретить тебя, - сказала она мне. – Счастлива!
Через полгода у нас состоялся телефонный разговор. Она обратилась за советом как к психологу, ситуация касалась ссоры с ее папой. Я рассказала, как бы поступила я, оставив выбор в принятии решения за ней. Мой вариант её очень воодушевил , это было слышно по голосу. Через пару дней она позвонила снова – но я была чем-то занята, не успела ответить, а перезванивать по привычке не стала.
Спустя полтора месяца я общалась уже с её дочерью, которая сообщила, что она в реанимации, и нужно готовиться к худшему. Еще позже я узнала, что тот наш телефонный разговор так вдохновил её, что она поделилась этим с дочерью. Возможно, именно это она и хотела сказать мне, когда перезванивала. Поблагодарить. Сказать, что её помог мой совет, что бы это для неё ни значило.
Что добавить? Еще через месяц, за три недели до своего пятидесятилетия, она ушла из жизни. Чуть больше года назад. И сейчас, из моих сорока шести, пятьдесят для меня – не про котлеты и утюг, а про йогу, желание жить, планы и перспективы.
И я хоть убей не могу вспомнить, какие причины для неприязни у меня были к ней, кроме отношения моей матери, которое я переняла. Странно и грустно.
Не будет выводов.
Это мой способ попрощаться.
