Сегодня, 25 ноября, в рубрике «Мнения» The New York Times опубликована очень личная и тяжелая статья герцогини Сассекской, которая этим летом, к сожалению, не смогла сохранить вторую беременность.
Потери, которые мы разделяем
Меган, герцогиня Сассекская — писательница, мать, феминистка и правозащитница
Это было июльское утро, которое началось так же обычно, как и любой другой день. Приготовить завтрак. Покормить собаку. Принять витамины. Найти пропавший носок. Поднять цветной карандаш, закатившийся под стол. Собрать волосы в хвост, прежде чем вытащить сына из кроватки.
Сменив ему подгузник, я почувствовала резкий спазм. Я опустилась на пол с ним на руках, напевая колыбельную, чтобы успокоить нас обоих. Веселая мелодия контрастировала с моим ощущением: что-то идет не так.
Прижимая к себе своего первенца, я поняла, что теряю второго ребенка.
Несколько часов спустя я лежала на больничной койке, держа мужа за руку. Я почувствовала влажность его ладони и поцеловала костяшки пальцев, мокрые от наших слез. Остановившимся взглядом я смотрела на холодные белые стены. Я пыталась представить, как мы исцелим эту рану.
Мне вспомнился один момент в прошлом году, когда мы с Гарри заканчивали долгое турне по Южной Африке. Я была измучена. Я кормила грудью нашего маленького сына — и пыталась сохранить лицо в глазах общественности.
— Ты в порядке? — спросил меня журналист. Я честно ответила ему, не зная, что мои слова найдут отклик у стольких людей — у молодых мам, у тех, кто постарше, и у всех, кто молча страдал по-своему. Мой необдуманный ответ, казалось, разрешил людям говорить свою правду. Но больше всего мне помог не честный ответ, а сам вопрос.
— Спасибо, что спросили, — сказала я. — Не многие спрашивали, все ли со мной в порядке.
Сидя на больничной койке и наблюдая, как разбивается сердце моего мужа, когда он пытается удержать вместе мои осколки, я поняла, что единственный способ начать исцеляться — это спросить сначала: «Ты в порядке?»
Мы в порядке? Этот год принес многим из нас переломные моменты. Потери и боль в 2020 году терзали каждого из нас, и это были напряженные и изнурительные моменты. Мы все слышали эти истории. Женщина начинает свой день так же нормально, как и любой другой, но затем ей звонят — она потеряла свою пожилую мать из-за коронавируса. Мужчина просыпается, чувствуя себя прекрасно — может быть, немного вялым, но ничего необычного, — но его анализы дали положительный результат на коронавирус, и через несколько недель он, как и сотни тысяч других, умирает.
Молодая женщина по имени Бреонна Тейлор засыпает, как делала это каждую ночь, — но не доживает до утра, потому что полицейский рейд оборачивается чем-то ужасно неправильным. Джордж Флойд выходит из круглосуточного магазина, не осознавая, что испустит последний вздох под чьим-то коленом, — и в свои последние минуты зовет маму. Мирные протесты становятся насильственными. Здоровье стремительно перетекает в болезнь. Там, где когда-то было сообщество, теперь появляется разделение.
И, кроме всего этого, похоже, мы больше не можем договориться о том, что есть правда. Мы не просто боремся за наши мнения о фактах — мы расходимся во мнениях по поводу того, является ли факт фактом на самом деле. Мы расходимся во мнениях по поводу того, реальна ли наука. Мы расходимся во мнениях по поводу того, были ли выборы выиграны или проиграны. Мы расходимся во мнениях относительно ценности компромисса.
Это расхождение во мнениях вкупе с социальной изоляцией, необходимой для борьбы с пандемией, заставило нас чувствовать себя еще более одинокими, чем когда-либо.
Однажды, когда я была подростком, я сидела на заднем сиденье такси, несущегося сквозь суету и суматоху Манхэттена. Я выглянула в окно и увидела женщину, которая говорила по телефону, обливаясь слезами. Она стояла на тротуаре, очень публично переживая личный момент. В то время город был для меня новым, и я спросила водителя, не остановиться ли нам, чтобы посмотреть, не нужна ли женщине помощь.
Он объяснил, что жители Нью-Йорка живут личной жизнью в общественных местах. Я помню, как он сказал мне: «Мы любим в городе, мы плачем на улице, наши эмоции и истории открыты для всех. Не беспокойся, кто-нибудь там, на углу, спросит, все ли с нею в порядке».
Теперь, все эти годы спустя, в условиях локдауна, в строгой изоляции, оплакивая потерю ребенка и потерю общей веры моей страны в то, что является правдой, я думаю об этой женщине в Нью-Йорке. Что, если никто не остановился? Что, если никто не увидел ее страданий? Что, если никто не помог?
Жаль, что я не могу вернуться и попросить таксиста остановиться. В этом, как я понимаю, и заключается опасность замкнутой жизни — моменты печали, страха или святости переживаются в одиночестве. Никто не останавливается, чтобы спросить: «Ты в порядке?»
Потеря ребенка — почти невыносимое горе, которое испытывают многие, но о котором мало кто говорит. Переживая боль утраты, мы с мужем обнаружили, что от 10 до 20 из сотни женщин пережили выкидыш. И все же, несмотря на ошеломляющую схожесть этой боли, разговор о ней остается табуированным, пронизан (неоправданным) стыдом и увековечивает одинокую скорбь.
Некоторые смело делились своими историями. Они открыли дверь, зная: когда один человек говорит правду, это дает право нам всем делать то же самое. Мы узнали, что, когда люди спрашивают, как у кого-то из нас дела, и действительно слушают ответ с открытым сердцем и разумом, груз горя часто становится легче — для всех нас. Будучи приглашенными разделить нашу боль, мы вместе делаем первые шаги к исцелению.
В этот День Благодарения, когда мы планируем праздник, не похожий ни на один из предыдущих, — многие из нас разлучены со своими близкими, одиноки, больны, напуганы, разобщены и, возможно, изо всех сил пытаются найти что-то, за что можно быть благодарными, — давайте возьмем на себя обязательство спросить других: «Ты в порядке?». Как бы мы ни расходились во мнениях, как бы физически далеки мы ни были друг от друга, истина заключается в том, что из-за всего, что мы пережили в этом году — индивидуально и коллективно, — мы связаны больше, чем когда-либо.
Мы привыкаем к новой нормальности, где лица скрыты масками, — но это заставляет нас смотреть друг другу в глаза, иногда наполненные теплом, а иногда слезами. Впервые за долгое время мы действительно видим друг друга как люди.
Мы в порядке?
Мы будем в порядке.