Захотелось чего-нибудь страшненького. Ужасненького чего-нибудь. Взялся за роман "Убыр" Наиля Измайлова.
Помню же, что вышел давно такой татарский ужастик наподобие славянского "23" И. Лесева. Начал читать: поначалу бодренько шел "Убыр", описание семейных традиций - с юмором, с огоньком - прекрасно, а потом увяз в совсем уже татарских деревенских сказаниях, топорном слоге, сюжетной жвачке, и отложил я его в сторону.
Взялся за "Остров Сахалин" Веркина.
Веркин - мощнее, глубже, изящнее, но тоже - после первой трети увяз я в недоверии к происходящему, ну слишком уж нереально и надуманно. Роман художественно-постапокалиптический, а вся почти первая треть - псевдодокументальное описание этой вымышленной вселенной. Так если все это художественный вымысел, то зачем же мне обстоятельное протоколирование и сухой чиновничий отчёт? Мне действие нужно, драйв, сопереживание, катарсис! Начинаю придираться к деталям - дурной знак, отложил.
Выхватил с полки обоюдоострые "Колымские рассказы" Шаламова - в четвертый или пятый раз. И успокоилась душа. Получила привычную дозу яда. Максимально страшно и безнадежно. Родимый ад.
Вот всегда так. Когда хочется по-настоящему ощутить себя беззащитной песчинкой мироздания, которая пищит, укрывшись от мироздания пледиком, то, помыкавшись по Кингу, Петрушевской и современным нонеймам, предсказуемо оказываюсь в лапах Леонида Андреева или Варлама Шаламова.
Совершенно бесчеловечная литература у них. Один был больной биполярный психопат, другой, сын священника, разуверился в самом проекте "Человек", вышел из лагеря настоящим зверюгой. Оба плохо кончили, что полностью согласуется с их литературой, оба хорошему не учат. Книжки их - запретить, запретить! Ошельмовать прилюдно по Первому каналу, сжечь, растоптать, оплевать! А потом выкопать в пыли уцелевшую страницу, расправить, разгладить, укрыться пледиком и перечитывать в десятый раз, расширив глаза, заглядывая в бездну.
«Будьте любезны, не читайте "Бездны"!»
И Андреев и Шаламов ставили жирные точки в литературе страшного. После них нужно заканчивать проект "Человек". Но нет, живуч человек, ко всему приспосабливается. Заглядывает, все видит, но живёт дальше и не сходит с ума.
После Освенцима нельзя уже писать стихи? Пфф, можно. Пишут. Румяные поэты пишут, почесываясь, после Освенцима стихи.
Подлец человек, ко всему-то он привыкает.