Противоречия в римском праве оставили его судьям неизлечимую головную боль.
В 176 г. до н.э. перед римским претором мсье Попиллиусом Лаенасом предстало странное, но показательное дело об убийстве. Женщина, имя которой в источниках не указано, предстала перед судом по обвинению в убийстве своей матери путем избиения ее дубинкой. Женщина с радостью созналась в чудовищном акте матереубийства. Таким образом, ее судьба казалась предрешенной, когда она вошла во двор Лаэны; но она представила защиту, которая была столь же неопровержима, как злоба убийства одного из родителей. Она утверждала, что это деяние было преступлением мести, вызванной горем в результате смерти ее собственных детей. По ее словам, они были намеренно отравлены ее матерью просто назло ей, и поэтому ее собственные действия были оправданы.
Эта защита заставила всю систему остановиться. Ситуация представляла собой ужасающий парадокс. В римской культуре отцеубийство считалось преступлением, вызывающим особый ужас; нет ничего хуже убийства родителя. Типичным наказанием была причудливая форма смертной казни, при которой преступника зашивали в мешок с обезьяной, змеей, собакой и курицей, а затем бросали в Тибр, чтобы он утонул. Назначение животных неясно; Цель мешка заключалась в том, чтобы лишить убийцу воздуха и воды, а также не дать его костям касаться земли и не осквернять ее. Невозможно было представить, чтобы признанное отцеубийство оставалось безнаказанным. В Риме, однако, была преимущественно система правосудия, основанная на самопомощи, когда частные семьи и отдельные лица расследовали и наказывали оскорбления самих себя. Это была не роль государства, особенно во времена Республики (510-27 до н.э.), чтобы вмешиваться в такие личные дела, как убийство из мести в семье. Право самостоятельно вершить правосудие, особенно когда мстит за смерть собственных детей, было центральным в римской концепции справедливого мира. Поэтому было невозможно представить себе такое убийство как наказание.
Для Лаэнаса ситуация была кошмаром. На протяжении большей части республиканской истории не существовало официального закона, криминализирующего убийство: римское правительство было настолько намеренно децентрализовано, что не считало себя государством, которому нанесен ущерб частными убийствами. Убийство частного лица не повлияло на власть различных магистратов, и поэтому государство не должно вмешиваться.
Следовательно, если бы он наказал женщину, которая действовала в глубине своего горя по своим детям, чтобы справедливо отомстить за их убийство, то он вынес бы приговор по всем таким убийствам и предположил бы, что убийства из мести были преступлением. Этого нельзя было допустить.
Однако из этого правила было одно существенное исключение: отцеубийство. Это была одна из немногих форм убийства, которые считались настолько отвратительными, что предполагалось публичное судебное разбирательство. Даже избиение родителя считалось неоправданным ни при каких обстоятельствах. Для Лаэнаса позволить отцеубийству остаться безнаказанным означало бы публично заявить, что были времена, когда убийство родителей было оправданным - и это тоже было несостоятельным. Лаэнас оказался в ловушке парадокса. По словам Валериуса Максима, записавшего этот случай: «Первое убийство было признано заслуживающим мести, второе - не заслуживающим оправдания».
Западный закон допускает степень вины. В британском суде, например, такой сценарий может закончиться непредумышленным убийством или менее серьезным обвинением в убийстве. Однако в римском праве этого не произошло. Оттенков серого быть не могло. В конце концов, Валериус утверждает, что Лаэнус не оправдал и не осудил женщину, но, кроме того, приговор не был записан, и мы никогда не узнаем, что с ней случилось.
Это был не единственный раз, когда подобная дилемма возникала в республике.
Спустя почти столетие в провинции Азия проконсулу Публию Долабелле представили женщину из Смирны. Ее привели к нему для суда, потому что она убила и мужа, и сына ядом. Как и в случае с римским матереубийством, она с готовностью призналась в своем преступлении с небольшим раскаянием. И, как и в случае с римским матриубийством, ее жертвы убили ее собственного ребенка: ее муж и сын убили ее сына от предыдущего брака по неизвестным причинам. Долабелла оказался в ловушке, не в силах оправдать женщину, которая явно убила собственного мужа и ребенка, но в равной степени неспособен осудить женщину, которая мстила за убийство своего сына. Неспособный прийти к заключению самостоятельно, Долабелла нашел спасательный люк, который освободил его от ответственности либо за оправданное убийство из мести, либо за оправдание убийцы ребенка: он представил решение древнему и почтенному суду Ареопага в Афинах. Суд сидел на вершине скалы Ареопага и, по легенде, реабилитировал Ореста за убийство его матери, чтобы отомстить за своего отца. Однако судьи не желали бросать вызов своим римским хозяевам. Выслушав обвинение и защиту, они попросили всех вернуться, чтобы услышать их приговор через 100 лет, аккуратно избегая необходимости когда-либо принимать решение.
Эти необычные случаи многое говорят о смерти и справедливости в римском мире, а также об ограничениях, которые государство наложило на себя в Республике. Поразительно, как все источники, которые рассказывают о дилемме Долабеллы, признают, что убийства из мести не должны считаться преступными деяниями, и, следовательно, насколько неспособны судьи осудить убийство из мести. Эти случаи также оставляют открытой возможность того, что убийства из мести были более обычным явлением в повседневной римской жизни, чем это часто думают. Как мы видим на примере женщины из Смирны, частные дела иногда предавались гласности, когда они были трудными.