Найти в Дзене
Исторические напёрстки

Русский бунт — бессмысленный и беспощадный? А вот нет — всё строго по закону!

Оглавление

На средневековой Руси даже кошки просто так не рожали. Всё было строго регламентировано. Даже такое, вроде, стихийное дело — как народный бунт. Даже, если хотите, — восстание. Будем продолжать цикл «Святой Андрей Боголюбский:…». И внимательно изучать кровавые события, что случились во Владимирской земле — сразу после его убийства заговорщиками.

Княже — ты достал!

Итак, кратенько пробежимся по некоторым событиям, что свели св. Андрея Георгиевича в могилу страшной смертью. Вроде всё, что только можно, — разобрано, читаем канал… Но один момент специально оставил: каким было окружение князя. Сергей Соловьев изрядно пофантазировал на эту тему, но кое-что вполне может оказаться правдой.

Русь была всегда сильна своим укладом и традициями. И в XII веке языческие нравы и обычаи определяли (во многом) поступки людей простых и знатных. Несмотря на ежедневные походы в церкви, даже князья вынуждены были учитывать этот фактор в диалоге с подданными. Мораль византийскую в обиход не вводя. Да, христианизация меняла многое, но не могла побороть главную черту русского народа: систему «свой-чужой» и принципы древней справедливости и права.

Андрей Боголюбский, наверняка, совершил ошибку именно в этой системе координат. Его свободное общение с иноверцами, терпимость к ним, привлечение чужаков в самый близкий круг… Ладно, это пережить народец мог. Но когда эти «опричники» становятся при князе — особо доверенными лицами, с властью, которой были лишены «свои», — это уже другое толковище. Достоинство церковных иерархов, местной общины — оскорблены. Мысли о греховности княжеских деяний — витали в воздухе, становясь стойким убеждением.

Это к чему веду? Посмотрите, какое нетипичное для славян и христиан отношение — заслужил труп Андрея Боголюбского. Убитый князь брошен в огород, в чем мать родила. Его тело перетаскивают с места на место. Лишь сердобольный Кузьмище Киянин, посторонний в Боголюбове человек, — перенес мертвого в «божницу», положил в «притворе», прикрыв «корзном». Там Андрей Георгиевич провел не погребенным … два дня — под запертой дверью. Еще неделю — внутри, ожидая отпевания.

(Иллюстрация из открытых источников)
(Иллюстрация из открытых источников)

Кто этому препятствовать мог? Первое — некая скрытая за сценой группа лиц, глухо названная «старейшими игуменами». Эти персонажи бездействовали, не желая отпевать своего князя. Дело не в «тамплиерстве» или других церковных грехах Князя. Они опасались, учитывали общее настроение второго и главного фактора. Жителей Боголюбова. Которые прямо заявили, кто тронет тело — будет убит:

«не мози имати его, тако ти молвять вси хочемы и выверечи псом, оже ся кто прииметь по нь, тот нашь есть ворожьбит есть, а и того убьемь...»

В стольном, новеньком и сияющем Владимире также не спешили. Высшее владимирское духовенство, не простив предательство Боголюбским епископа Феодора (ставим материал — Св. Андрей: первая религиозная война») — отвернулось от него. Внешне горожане заняли нейтральную позицию, как бы отстраняясь от содеянного в Боголюбове. Но признавали участие своих сограждан в заговоре.

«Кто с вами в думе, тот пусть при вас и останется, а нам не надобен».

Очень дипломатично. И отбоярились от заговорщиков, и реабилитировали. То есть, налицо какое-то общее решение. Оно где-то и как-то принималось. На вече. Это до Боголюбского тут народовластия не было, мал городок был. А за время грандиозной стройки и расширения града — владимирская община быстро набрала силу, стала огрызаться на претензии Ростова да Суздаля, которые продолжали считать их — своим пригородом. Костомаров нисколько не преувеличивал, когда писал:

«Несомненно, что ненависть к Андрею не была уделом одной незначительной партии, но была разделяема народом».

Ему вторит Татищев, анализируя события:

«Тогда многие (во Владимире) начали плакать по Великом Князе, но большая часть радовались».

(Иллюстрация из открытых источников)
(Иллюстрация из открытых источников)

Причины такого отношения очевидны: различные социальные группы владимирского общества имели веские причины для недовольства. Военные неудачи последних лет, падение престижа местной святыни — чудотворной иконы Богородицы (новгородская-то сильнее оказалась!), произвол и беззаконие княжеских «безродных» бояр, крайняя жестокость к недовольным княжьей политикой, выдвижение на должности иноверцев, церковный раскол…

Однако главная вина Андрея Боголюбского, с точки зрения владимирцев, была другой. Он построил им огромный красивый град. Но не принес вожделенную свободу от власти старейших городов — Ростова и Суздаля. Будучи яркой индивидуальностью, князь оказался посредственным политиком внутри своей новой державы. Слишком долго проураганив в Палестинах и Царьградах — потерял понимание логики внутреннего устройства Руси. Или вообще не знал. Или не признавал, на свой манер всё хотел перекроить.

Боголюбскому не на кого было опереться: зная о готовящемся заговоре, он покорно ждал своей последней страшной минуты. Главной спусковой пружиной злодеяния — стала именно владимирская община. Участие Ростова и Суздаля в подготовке и осуществлении заговора (по летописным источникам) не прослеживается. Владимирский летописец, вообще, подозрительно краток. В нем опущены подробности, постыдные для боголюбовцев. Их соседей из стольного города — тоже.

Народное восстание.

Смерть Андрея Боголюбского стала сигналом к массовым акциям самого дурного, с точки зрения нашего современника, толка. Была разграблена княжеская резиденция в Боголюбово. Сначала убийцы (на память долгую) самое ценное прибрали, затем горожане подтянулись. Но не сразу — гонцов во Владимир отправив. А вот потом…

«И много зла створися въ волости его, посадников и тувунов дома пограбиша, а самех и детские его и мечникы избиша, а домы их пограбиша, не ведуще глаголемого, идеже закон, ту и обид много».

В Новгородской Первой летописи об этом сказано обобщенно, но выразительно:

«И велик мятежь бысть в земли той и велика беда, и множьство паде голов, яко и числа нету».

Историки царской России интерпретировали эти события — однозначно. Татищев обвинил в бесчинствах — самих заговорщиков, мол сколотили разбойные банды и айда… за зипунами. Карамзин — винил жителей Боголюбова, смутивших остальной народ. Везде главная мысль: случились безобразия, резня и грабежи… от «безначалия, наступившего со смертью Андрея». Соловьеву поддакнул Ключевский, … так и поехало. Неразумный народишко, без царя в башке и городового на загривке — опасен, склонен ко всяким противоправным действиям. Ага… три раза.

(Иллюстрация из открытых источников)
(Иллюстрация из открытых источников)

Чуть глубже был лишь Костомаров. Учуял в летописях — народ Боголюбского ненавидел. Потому бросился не на убийц, несколько дней праздновавших свою победу, — а на его добро. И тех, кто вместе с Князем властвовал в волости. Николай Иванович сумел точно подметить:

«Весь дом Андрея был разграблен. Так поступали, сообразно тогдашним обычаям и понятиям. Имущество казненного общею волею отдавалось на «поток и разграбление».

Общая воля.

При чтении «Повести об убиении Андрея Боголюбского» (в редакции Владимирского летописца) складывается впечатление стихийности грабежей, мятежа, убийств. Логика летописца: Великого Князя убили, снесли в часовню, отпели (пропущено про огород, недельное лежание в «божнице» и т.д.) и... начались беспределы народные. Замешанные густо на крови княжеских посадников, тиунов, мечников и детских. Смрадное и бражное дыхание буйства… неуправляемой толпы. Попытка обелить владимирскую общину — как шерсть из драного тулупа торчит.

Южный летописец, равнодушный к совестливости владимирских коллег, пишет иначе, в другой последовательности событий. Грабежи начинают не «горожане боголюбьскыи», а сами владимирцы. Собравшиеся сначала на вече, выслушавшие «скорбных гонцов». Логично и по укладу. Младшая городская община пытается заручиться расположением — старшей.

(Иллюстрация из открытых источников)
(Иллюстрация из открытых источников)

Определив свое отношение к убийству Боголюбского (молчаливо одобрив действия заговорщиков) — владимирцы с веча пошли … грабить. Да так, что было «срашно зрети». Несомненно, разорение княжеского имения началось с одобрения веча. Очень может быть — по его приговору. Как это было заведено на Руси. Все происходило организованно, с участием большого числа горожан. Примеру владимирцев последовали: сначала жители Боголюбова, затем — волостные селяне. Эта последовательность событий более реалистична, чем та, которую предлагает владимирский хронист.

Справедливость.

Итак, категорически отказываюсь признавать грабеж Андреева добра — воровством. Это слишком разные вещи. Так нельзя утверждать, абстрагируясь от обычаев доклассового общества. И от своеобразного отношения средневековых славян — к собственности и богатству. В таких «грабежах» скрыт социальный смысл, заложен древний принцип перераспределения материальных ценностей. Причем, во всех без исключения — традиционных обществах.

Разорение домов княжеских посадников, тиунов, мечников и детских — напрямую связаны с грабежом княжеской резиденции. По справедливости. Источники их доходов были общими, признавались обществом — незаконными. Боголюбский со своими «безродными боярами», в глазах современников, — тесная преступная корпорация, единое сообщество. Действия, предпринятые в отношении князя, автоматически распространялись на его окружение. Дружину и двор.

Посадники и прочие «администраторы» князя Андрея подверглись суровому наказанию за творимые ими ранее обиды, произвол и насилия. Важно знать одну тонкость: с древнейших времен существовала «регулированная система» грабежа. То есть, строжайший баланс закона. О вознаграждении за причиненный вред. Вира — сие прозывалось.

(Иллюстрация из открытых источников)
(Иллюстрация из открытых источников)

Вот что начало твориться во Владимирской земле. А не буйство разнузданной толпы, «потоком и разграблением». Произвол княжеской администрации Боголюбского приобрел наивысший и тягчайший характер, как затронул широкие слои населения. Отсюда крайнее озлобление народа. Судя по всему, «новоявленные опричники», особенно пришлые, — совершили еще одну страшную ошибку. Начали сопротивляться грабежу. Это было немыслимо. Вече постановило, приговорило… А тут мечами машут перед носом, проткнуть рогатиной норовят.

Противодействие грабежам было столь слабым (поныть, поголосить), что нередко считалось унижением, даже оскорблением не подвергнуться разорению. Если оно назначено общиной. Так что… никакого восстания. Никакого грабежа. Народец посчитал. Взял свое, с определенной заранее вирой. А кто из стаи Боголюбского этого не понял, в «великоросса» державного решил поиграть — своё получил. С приведением приговора на месте, как водится…

-7

Читайте по теме: