Сегодня каждый может убедиться в том, что настоящей напастью человечества является эпидемии. Если даже современная цивилизация, вооруженная лучшей медицинской техникой и лекарственными средствами не может эффективно противостоять вирусам, гораздо менее смертоносным, чем испанка, то что уж говорить про далекое прошлое.
Сложно сосчитать количество жизней, которые унесли холера и тиф, чума и оспа. Однако ситуация кардинально изменилась, когда в первой половине двадцатого века была обнаружена панацея - антибиотики. Самым первым из них стал пенициллин.
Интересно отметить, что уже в далеком прошлом плесень, образующуюся на хлебе, пытались использовать в лечебных целях, кормили ею больных и наносили саму плесень на раны. Однако только английскому биологу Александру Флемингу удалось установить, что плесень обладает бактерицидным действием.
Удивительно, но открытие произошло абсолютно случайно: споры гриба пеницилл по недосмотру экспериментатора попали в исследуемую колонию бактерий, после чего выяснилось, что все бактерии погибли. После этого Флеминг быстро смог установить, что именно пенициллин является действующим веществом, уничтожившим колонию бактерий.
Перспективы этого открытия первое время казались туманными - никто не знал, как выделить пенициллин химически в значительных количествах. Уверенности в том, что это принципиально возможно тогда не было. Открытие пролежало невостребованным вплоть до Второй Мировой войны, пока за дело не взялись бежавший из Германии от нацистов еврей Эрнст Чейн, чей отец был выходцем из Российской Империи, англичанин Норман Хитли и австралиец Говард Флори. Именно им удалось найти способ промышленного производства чистого пенициллина, что спасло жизни миллионам американцев, англичан и сотням тысяч русских (во время войны в СССР поступали крупные партии пенициллина).
Тем не менее, антибиотик был синтезирован и у нас на родине микробиологами Зинаидой Виссарионовной Ермольевой и Тамарой Иосифовной Балезиной. Он был назван крустазином и применялся гораздо чаще, чем британский и американский препараты. Сравнение эффектов от каждого из них было не в пользу советского антибиотика: крустазин позволял лечить взрослых, но его действие сопровождалось сильным повышением температуры. Из-за этого дети плохо переносили крустазин и погибали гораздо чаще, чем в случае применения западного пенициллина.
Осознавая необходимость использования наиболее эффективного препарата, советское правительство озаботилось приобретением необходимых технологий у стран Запада. Сегодня среди большинства молодёжи распространенно заблуждение, что СССР воровал у Запада, но это не так. Практически всегда осуществлялась легальная покупка лицензии на производство той или иной технологии.
Так было и в случае с пенициллином. Но неожиданно из США поступил отказ. Под предлогом того, что центрифуги, используемые для производства пенициллина, могут быть задействованы в обогащении урана, американцы ввели санкции на поставку этой продукции в СССР. Разумеется, это был лишь предлог. Советский Союз обладал всеми необходимыми технологиями для производства ядерного оружия и не нуждался в какой-либо помощи Запада. Иначе дело обстояло с пенициллином. Чистой породы, полученной Чейном и коллегами у СССР просто не было, равно как они не располагали техническими подробностями производственного процесса.
Таким образом, отказ США от сотрудничества под предлогом нераспространения ядерного оружия был всего лишь замаскированной попыткой поддерживать детскую и младенческую смертность в СССР на высоком уровне, поскольку рост продолжительности жизни советских граждан мог привести к тому, что американцы оказались бы просто не в состоянии конкурировать со стремительно развивавшимся тогда социалистическим государством.
В итоге пришлось вести переговоры с Великобританией. Советская делегация, одному из членов которой - биохимику Вилу Иосифовичу Зейфману - суждено было сыграть ключевую роль в истории промышленного производства советского пенициллина, отправилась в Британию в 1947 году. Неудачи стали преследовать комиссию сразу же. Возглавлявший группу советских учёных профессор Бородин неожиданно принял решение стать невозвращенцем, не смотря на то, что в Союзе у него оставалась жена и маленькая дочь. Из работы группы он, разумеется, выключился. Британцы сказали, что и рады бы сотрудничать, но бояться санкций со стороны США.
Ключевую роль сыграла личность одного из западных ученых - Эрнста Чейна. Он был убеждённым социалистом, ненавидел нацистский режим и испытывал определённые симпатии к стране, внесшей основной вклад в свержение Гитлера. К тому же, между ним и Зейфманом сложились очень тёплые личные отношения. В последствии Чейн даже приезжал в СССР в гости к своему другу.
Скопировав всю необходимую техническую документацию, Чейн передал её Зейфману под предлогом консультации советского правительства частным лицом. Также Чейн добыл для него самый последний штамм пенициллина, показавший наибольшую эффективность. Более того, рискуя своей карьерой, а возможно и свободой, Чейн передал Зейфману другой антибиотик - стрептомицин - который стал основной советских лекарств от туберкулёза на годы вперёд. Перевозить пробирки со штаммами не рискнули напрямую. Зейфман спрятал их у себя в пиджаке и принял решение возвращаться в СССР через Швецию. К счастью, таможенники не слишком усердствовали и документация со штаммами благополучно прибыла в СССР.
Вернувшиеся домой в 1948 году советские учёные быстро разобрали производственную схему, и уже к 1949 году в СССР было налажено полноценное производство антибиотиков по западному образцу.
Результаты дали о себе знать практически сразу: младенческая смертность сократилась в разы, продолжительность жизни начала стремительно расти и к 1960 году граждане СССР жили примерно столько же, сколько граждане западных стран.
Однако, судьба самого Зейфмана, так много сделавшего для своей родины, сложилась трагично. Он был обвинён в преступной связи с английскими учёными и арестован. На свободу вышел по амнистии в 1953 году. Бежавший же на запад Бородин, о легкомысленном поведении которого Зейфман регулярно уведомлял советского консула, не понёс никакого наказания и прожил безбедную жизнь в США - стране, пытавшейся воспрепятствовать передачи жизненно необходимых лекарств СССР.