Есть такой анекдот. Летит советская делегация в самолете, возвращаясь с международного конкурса, и сидят рядом грустный музыкант, занявший второе место, и администратор, румяный и веселый. Администратор обращается к музыканту.
- Послушай хватит грустить, второе место тоже прекрасный результат!
- Да, но мне не случилось сыграть на скрипке Гварнери, - грустно ответил конкурсант.
- Подумаешь, Гварнери - пожал плечами его сосед - Что тут такого?
- Понимаете, ну, это как вам, к примеру, пострелять из нагана Дзержинского!
Я вырос на Песнярах. В десятом классе я организовал вокально инструментальный ансамбль, и репертуар почти полностью состоял из песен любимого коллектива. И для меня Владимир Мулявин был эталоном музыканта. Со временем в мою жизнь зашли Deep Purple и прочие гранды, но звезда Малявина ничуть не померкла.
Саратовский ледовый дворец перед началом концерта Песняров. Дело было году так в 1987-м. Помещение это для концертов годится с точностью до наоборот: длинный зал порождает чудовищную реверберацию, массу паразитных призвуков, в результате чего вместо музыки зрители воспринимают некую шумовую кашу.
Я отправился на концерт, чтобы просто встретиться с легендой визуально, почувствовать дух их музыки живьем. Но когда концерт начался, произошло чудо: со своего не лучшего места я услышал мягкое ровное звучание и инструментов, и вокала. На первых минутах Мулявин несколько раз подходил к стойкам динамиков, склонял голову и вслушивался, видимо, оценивая звук. И ведь ему удалось приручить непокорную акустику ледового дворца - никогда более я не был свидетелем столь хорошего звучания на концертах в этом зале.
На концерт я пришел с молодой женой, для которой Песняры ничем не отличались от Кобзона и Зыкиной. Однако, и её захватил концерт, как потом она призналась. И вот отзвучали последние ноты и музыканты покинули сцену. Народ ринулся к выходам, чтобы успеть пройти первыми. А я сидел, вслушиваясь в себя, и осознавал свои впечатления.
Внезапно я увидел в освещенном пространстве за сценой две фигуры: Владимира Мулявина и парня в курсантской военной форме. Рядом с ними более никого не было. Повинуясь импульсу, я перепрыгнул через ограждение и поспешил к ним. Я помню, как сейчас, пустое пространство за кулисами, тусклый свет, и эти двое. Парень теребит в руках фуражку и нечленораздельно бормочет: "Я..., вы..., знаете как..., да мы все...!"
Мулявин стоит напротив, его рука похлопывает парня по плечу снизу вверх - курсант значительно выше ростом. Похлопывания гасят волнения парнишки, он успокаивается и выдавливает, наконец, пару стройных предложений. Главный Песняр поворачивается ко мне. Я протягиваю свою руку.
Владимир ответил своим рукопожатиум, но я не сразу отпустил его руку. Я что-то желал ему про долгие года и творческий подъем, а сам вглядывался в его лицо и чувствовал его ладонь, сухую и мягко спокойную. Взгляд Мулявина, мощный и полный энергии, исходил с его устало неподвижного лица, и мне казалось, что я через чёрные зрачки его глаз заглядываю в космос. Уже ушел курсант, а я стоял напротив своего кумира, ошалевший от этой обрушившейся на меня нежданной встречи, и просто замкнулся на тепло его ладони.
Иногда люди фантазируют по воду времени вспять к избранным моментам своей жизни. И если бы мне предоставили такую возможность, то сколько бы я теперь нашел чего сказать Мулявину! Просто обнять близкого по духу человека, обрадовать и развеселить, зная какая непростая его ожидает судьба.
Так вот, возвращаясь к анекдоту в начале текста: для меня случившееся рукопожатие В. Мулявина не менее ценно, чем дружеское похлопывание от Ричи Блэкмора.