Буллинг и подростковый суицид в школе — проблема острая, давно известная и обсуждаемая в профессиональных кругах. Несмотря на это, она до сих пор не решается системно. Если начать самостоятельные поиски ответа на вопрос, как работать с психологическим насилием и его последствиями в школе, то выясняется, что нет единой сформированной стратегии, лишь разрозненные материалы от педагогов и психологов-энтузиастов. Почему ситуация сложилась таким образом и как ее можно и нужно менять, в предверии Зимней Школы педагогов и директоров рассказывает Зара Арутюнян — психотерапевт, активистка, исследовательница психологии насилия и терапии травмы.
Фото depositphotos.com
Что такое буллинг и почему его появление закономерно
Буллинг в школе — это преднамеренное и систематическое унижение слабого ребенка более сильным(и). Это может быть психологическое, эмоциональное насилие, игнорирование и крайняя форма — физическое насилие. Главные отличия буллинга от нормальных конфликтов, с которыми его часто путают — долговременность (условно, когда травля продолжается больше недели) и неравное соотношение сил (трое на одного, 11-классник против 5-классника).
Например, у мальчика Димы пробились забавные подростковые усы. Вроде бы обычная ситуация, но какой-то старшеклассник, проходя, насмешливо бросил ему: «Побрейся!». На следующий день ситуация повторилась. Потом набралась уже компания наглых дылд, которые подкарауливают его у столовой и кричат хором. А дальше его начинают поддевать все, кому не лень, и он чувствует себя школьным посмешищем. И даже когда он побреется, шутки не прекратятся – он уже стал удобной жертвой для психологического насилия, которое легко может перетечь и в физическое (тычки, пинки, подзатыльники). Одному против всех выстоять сложно, и родителям приходится менять школу.
Нужно понимать, что это явление естественное, и возникает оно, как правило, в конкретном возрасте. По статистике серьезный буллинг обычно начинается к пятому классу и расцветает в 6-м и 7-м. До четвертого класса дети еще совсем маленькие, и их взаимодействие полностью контролирует классный руководитель, у них еще не появляется внутреннего ощущение влияния. К старшей школе (9-10 класс) роли уже распределены: проигравший лежит на дне «пищевой цепочки», а лидер окончательно сформировал свою свиту. А вот в 5-м классе борьба за экспансию только начинается.
Это происходит оттого, что, во-первых, в этот период ломается привычная система: если в начальной школе она устойчивая и полностью регулируется мамочкой-классной руководительницей, то в пятом классе все рассыпается. Появляется много новых преподавателей, начинается бег по кабинетам, классное руководство часто становится абсолютно формальным, а учителя-предметники пишут бумаги, и им нет особого дела до детей. Исчезает нормальный менеджмент, начинается разброд и шатание. Во-вторых, в этом возрасте (9-10 лет) начинается ранний пубертат и гормональные всплески, которые у мальчиков, например, традиционно ведут к дурному поведению. У детей возникает желание выражать себя, быть более взрослыми, декларировать себя и свои интересы, часто за счет других.
Это проблема всего человечества: люди вырастают, их смыслом жизни становится власть над другими.
Это универсальная история, но у детей очень мало возможностей это желание реализовать или даже нормально отрефлексировать. Буллинг — примитивная форма осуществления экспансии, с которой нужно нужно системно бороться. К сожалению, этому сейчас мало уделяется внимания.
Масштаб проблемы
Каждый второй тинейджер в России сталкивался с травлей в школе. По данным исследования 2019 года агентства «Михайлов и Партнеры. Аналитика», буллингу со стороны сверстников подвергались 52% людей в возрасте от 10 до 18 лет — в первую очередь сетовали на психологическую агрессию (32%) и физическую, проявляющуюся в толчках и побоях (26,6%). Что касается огласки, 63% подростков расскажут об этом родителям, 29,9% — друзьям, 19,2% — учителю, а 15,2% предпочтут не говорить о произошедшем. В полицию обратятся только 0,5% российских школьников.
Как и в случаях других проявлений насилия (в отношениях, в семье, на работе) мы предпочитаем закрывать глаза на размах проблемы, и ждем, когда все решится само собой, делаем вид, что все в порядке. Например, та статистика по случаям буллинга и детского суицида, которой мы располагаем, — это даже не вершина айсберга. Она заточена под то, что плохое не должно быть проявлено. Поэтому в статистику буллинга у нас попадают только случаи, когда ребенок взял пулемет и пришел расстреливать своих обидчиков. А школьный суицид до последнего будут считать несчастным случаем. Нам, конечно, хочется на что-то опираться, потому что официальная статистика — это как бы объективная реальность, но это цифры с очень слабой релевантностью. Один случай из миллиона прорастает и попадает в поле зрения.
Когда я работала в школе, я проводила опросы в параллелях — объясняла, что такое буллинг и просила поднять руки тех, кто с этим сталкивался. И поскольку дети мне доверяли (потому что я никого никогда не выдавала и всегда со всем разбиралась), мне удалось получить такую статистику: к 6-му классу через травлю проходит примерно половина класса. Эта такая штука, которая идет по кругу: сегодня мы одного травим, завтра другого. Не обязательно чтобы это длилось годами в отношении одного человека. Бывают, конечно, такие «невезунчики», однако чаще всего это плавающее насилие, жертвой которого может стать каждый. И это, конечно, системная болезнь.
Что делать
Для приведения нынешней ситуации в норму, профилактика насилия в школе должна проводиться организованно и последовательно. Один радеющий психолог или учитель, к сожалению, вряд ли могут что-то изменить.
Например, я регулярно ходила по классам и рассказывала про буллинг, что с этим делать, как надо жаловаться, к кому обращаться за помощью. Но я понимала, что кроме меня этого никто больше не будет делать. А все должно происходить иначе. На Западе, например, маленьких людей с раннего детства учат тому, как взаимодействовать без насилия, и что такое личные границы. Формально это не работает. Это нужно бережно взращивать, чтобы, когда в 10 лет на тебя вдруг «окрысился» весь класс, ты знал, что происходит, и не молчал. А наши дети, как правило, молчат. Им стыдно жаловаться, заработать клеймо ябеды. Ну и в пятом классе ты уже думаешь, что ты как бы взрослый пацан, и должен решать все сам. А сам ты никогда не решишь.
Нужно заслужить доверие ребенка, дестигматизировать слово «ябеда», чтобы дети всегда знали, что взрослые — это те люди, которые придут на помощь.
А у нас, если про конфликт узнали старшие, — это худшее развитие событий. Ведь в 99 % случаев не будут разбираться, кто прав, кто виноват, и накажут всех. Каждому учителю или школьному психологу нужно быть справедливым, отзывчивым и наблюдательным, чтобы не тушить пожар, когда уже страсти накалились, а предупредить зарождающееся насилие. Особенного внимания требуют дети, которые чем-то отличаются от остальных.
Группы риска
В группу риска по умолчанию попадают не такие как все. Например, в Москве это, прежде всего, мигранты — приезжие иной нации, вероисповедания или просто дети, которые плохо говорят по-русски. Потом это ребята, которые необычно выглядят: слишком полные, слишком худые, рыжие, конопатые и т.д. Затем дети из малообеспеченных семей, плохо одетые. К 7-му классу, когда уже всплывают вопросы сексуальной ориентации, если случился аутинг (публичное разглашение информации о сексуальной ориентации или гендерной идентичности человека), то ЛГБТ-ребенка скорее всего затерроризируют.
Ещё я к своему удивлению заметила, что в группу риска часто попадают самые красивые девочки в классе. Работает это так: она не уделила внимание тому, кто претендует на власть, и он организует любую манипуляцию, чтобы её унизить. Такие случаи еще раз подтверждают, что от буллинга на самом деле никто не застрахован, и нужно быть внимательным ко всем, чтобы вовремя успеть понять, что с ребенком происходит что-то неладное.
Как распознать буллинг
Нужно быть предельно внимательными ещё и потому, что в России дети чаще всего не склонны говорить о своих проблемах, поскольку наша школа — это авторитарная система бесконечной власти взрослого, которая чаще используется для наказания, а не для помощи. У подростков нет доверия к учителям или психологам, как зачастую и к родителям, маленькие люди с опаской прячут свои переживания в себе. Но есть невербальные приметы, по которым можно определить, что ребенок стал жертвой буллинга.
Например, ты называешь фамилию ученика, и весь класс хохочет. Это тревожный знак. Если ребенок смеется вместе со всеми, то все нормально. Если нет — что-то пошло не так. Опять же нужно понимать, что есть дети-интроверты, которые с первого класса ни с кем не общаются, это нормально, и так будет до выпуска из школы. В этом случае не надо обращать внимание на его комфортное одиночество. Но если ребенок был всегда в компаниях, а сейчас он один — это значит, что его исключили. Если ребенок всегда был веселым и хохотливым и вдруг закрылся. Любое немотивированное изменение поведения говорит о том, что что-то не в порядке. Сюда же относится резкое ухудшение интереса к учебе и отметок, категорическое нежелание ходить в школу, симуляция болезней.
Нужно также обращать внимание на нестандартное поведение коллектива. Например, на перемене дети бегают по коридорам, и одного ребенка постоянно задевают другие, проходя мимо. Один задел, потом второй, затем третий. У нас часто бывает, что, если такой ребенок придет к учителю и скажет, что его пинают плечами, его на смех поднимут: мол, ну и что? А то, что это яркая примета коллективной травли.
Есть и совсем откровенные проявления буллинга: насыпать земли в рюкзак, испачкать куртку или сменную одежду, украсть ботинки. Ассортимент огромный. Все не перечислить. Нужно просто быть внимательнее к подобным вещам, потому что в школе нет ничего тайного. Если иметь оптику, все прозрачно. Я, например, просто сидела на уроках и смотрела, как дети взаимодействуют. Двух уроков вполне достаточно, чтобы понять, кто здесь исключенные, где здесь самый яркий лидер, где коалиции, как поделена власть. В этом вообще функция школьного психолога: ты все видишь, понимаешь, что происходит в школе, многое можешь предугадать. Но психологи обычно не выходят из своих кабинетов, хотя антибуллинг, семинары и проработки — это зона их ответственности. А если происходит что-то плохое, то им нужно это сразу верифицировать и разбираться.
Как остановить буллинг
Работа со случаями буллинга проходит поэтапно, и в нее нужно включать всех: администрацию школы, и сторонние организации, и родителей абьюзера, и родителей того ребенка, которого буллят. Нужно обязательно проводить классные и родительские собрания, открыто обсуждать ситуацию. А ребенка, которого буллили, необходимо от этого разбирательства максимально оградить и всячески поддерживать (пусть он неделю посидит дома, это нормально). Очень важно дать ему понять, что он не виноват, и взрослые сами со всем разберутся.
Что происходит у нас в 90% случаев: когда ребенка травят, классная руководительница ему говорит: «Ты, наверное, плохо с ними общаешься, тебе нужно с ними найти общий язык». Или: «С тобой что-то не так». Это неправильные нарративы, которые только усугубляют ситуацию. Я видела много детей, которых родители даже отправляли к платному психологу, чтобы они совершенствовали свои коммуникативные навыки и потом тренировали их на буллерах. Это душераздирающее зрелище. Ребенок подходит к своему обидчику и говорит: «А давай вечером пойдем гулять?» Но это абсолютно бессмысленно, потому что для абьюзера это как красная тряпка для быка, он только больше распаляется. В случаях буллинга, как и в любых конфликтах неравных сил, очень важно, чтобы их решала внешняя авторитетная сторона — учитель, директор школы, психолог или родители.