Юрий АБРОСИМОВ
Фёдор Бондарчук своё прохладное отношение к театру обуславливает невозможностью два часа смотреть на действие из одной точки.
Моя аналогичная нелюбовь, помимо столь же очевидных причин, возможно, имеет в основе подлинную фрустрацию.
Память о том случае долгие годы успешно исполняла роль могильника, под которым ничего не колыхнётся. Но сейчас отчего-то вспомнилось.
В самом начале 90-х я вдруг захотел сходить в театр. Не по Большому, конечно, но в один из лучших. На громкую постановку. По козырному билету, обеспечивающему место в партере, прямо у сцены.
Распродажа устраивалась дважды в месяц. На две недели вперёд. Всего и делов-то: приехать накануне, вечер простоять, да ночь продержаться. А на следующий день, ровно в 12 часов, открывались заветные двери, и за ними — окошечко кассы.
К заметному неудовольствию своему, по прибытии на место, я обнаружил, что оказался не первым, а, наверное, седьмым или даже одиннадцатым. Ну, ничего. Пометил ладонь порядковым номером и начал томиться.
Смартфонов тогда не существовало на уровне термина. Даже пейджеры были ещё не в ходу. Книжку почитать я не взял (трудно сказать, на что рассчитывал; видимо, на компенсирующий всплеск гормонов). Присесть негде, отходить рискованно. Тюремный надзиратель в схожих обстоятельствах прогуливается вдоль длинного коридора. Мне же прогулки не светили. Я, в основном, топтался на месте, регулярно и тяжело вздыхая. Хорошо хоть с погодой повезло; те майские дни отличались теплотой почти домашней.
Народ передо мной унывал не столь отчётливо. К жёнам приходили мужья, к мужьям — подруги. Ротация усиливалась с каждым часом.
В какой-то момент оказалось, что, несмотря на строгую подотчётность, арифметика простых чисел становится всё более неевклидовой. Чисто зрительно я был уже сорок восьмым или даже шестьдесят четвёртым. Хотя рассвет едва занялся.
Ещё через несколько часов я обретался в конце длиннющей очереди сограждан, каждый из которых имел безусловное, легитимное право находиться там, где пребывал, с неизбежной гарантией будущего успеха.
Однако за полтора, примерно, часа до начала продаж нас окатила тонизирующая новость: ни на один из спектаклей, более-менее заслуживающих внимания публики, билетов нет и не будет. По крайней мере, билетов, ради которых стоило выстаивать на ногах всё это время, – до тех пор, пока ноги не начнут подпирать плечи изнутри.
Я понял, что… м-да. В общем, я многое понял. И ушёл. Мне вдобавок предстояло часа три возвращаться домой, в Подмосковье.
Вот и всё.
Таков, к счастью, единственный случай, когда я потерпел фиаско от государства, общества, культуры и самого себя одновременно.