Однажды, когда Семирамида шла из монастыря после вечерней службы, увидела в небе трех мужчин с бородами. Они были такими большими, что женщина со страху отвела глаза, а когда посмотрела опять, их уже не было.
Иногда ей удавалось долго не пить. Первый день всегда был очень тяжелым. Она не могла встать, ее выворачивало наизнанку, сердце стучало как сумасшедшее, простреливало под плечом, голова разрывалась, в глазах плавали темные круги, все тело трясло, а руки – так, что невозможно было удержать даже чашку с водой… К ночи приходил страх, а вместе с ним и бессонница. Иногда она слышала какие-то звуки, перед глазами возникали образы, но все это было таким расплывчатым, что женщина не обращала на этом внимания. Единственным желанием было дожить поскорее до утра – уйти из этого дома туда, где люди, да, на рынок, где людей много… И намного раньше, чем этого требовали интересы торговли, Семирамида шла на рынок, в течение дня ей удавалось немного отвлечься, и к вечеру она с трудом приходила в себя. Через неделю ей казалось, что вот теперь можно и никогда не пить; в ее голове появлялись фантазии, как же она заживет, если выпивки в ее жизни больше не будет. Но потом, обычно не позднее, чем еще через неделю, приходила мысль, что рюмку-то можно, и все начиналось по новой…
Однажды Семирамида не пила больше двух недель. Она пришла с рынка, села на диван – и вдруг перестала понимать, что происходит вокруг.
Вардия что-то говорила внучке, телевизор показывал какую-то программу, а в голове ее пел мужской хор. Она подумала, что у нее белая горячка. Пели без музыки и одно и то же: «Господи, помоги ей!» – и так с полшестого вечера до полуночи.
На рынке Семирамида подошла к продавцу часов, которого называла теперь своим братом, и рассказала о том, что с ней произошло.
– Что это было?
– Я привезу тебе сейчас одну книгу, – задумчиво сказал он.
В книге было написано, что такое случается иногда на могилах святых, но дается услышать и простым людям. С алкоголем видения ассирийки ее друг не увязывал. Он познакомил ее еще с бабушкой из деревни, которая привозила на рынок молоко. Когда эта старушка была в паломнической поездке, то, проходя мимо двух монастырей, слышала хор мужчин, а другие паломники ничего не слышали.
Ассирийка немного успокоилась, но вечером в это же время опять услышала мужской хор. Через пару часов к нему прибавился женский, а затем и детский. Все они пели какую-то песню. Что-то о Матери Божией, но слов Семирамида не могла разобрать, ей показалось, что это что-то хвалебное. Потом мужской хор перестал петь, затем женский, а детский все пел, но слушать его мешал саксофон. Женщина пыталась его «убрать», но от этого усилилась головная боль, появилось ощущение, что горел и поднялся верх головы. И тут пришла мысль, что нужно прочесть молитву «Отче наш». А Семирамида и знала лишь два слова из нее – «Отче наш». До двенадцати оставался еще час; за этот час она прочитала молитву, которую раньше не знала, будто кто-то ей подсказывал. С последними словами молитвы саксофон замолчал, дети пели прекрасно, и несчастная больная уснула. Проснувшись, она знала «Отче наш» наизусть.
На следующий день она рассказала обо всем своему верующему другу.
– Не понимаю, почему ты это до сих пор слышишь… – удивился он.
– Может быть, кому-то еще это рассказать?
– Что ты! Никто не поверит, потому что сами такого не слышали. А тебя, чего доброго, объявят сумасшедшей!
Она рассказала ему и про книгу о Святителе Николае, которую ей предложила прочитать монахиня.
– Это великий святой! – серьезно сказал ей продавец часов. – Молись ему, он тебе поможет.
И он достал из кармана самодельную тетрадь в пол-листа, которую, как оказалось, всегда носил с собой. В ней были от руки переписаны акафист Святителю Николаю и его житие. Он начал читать житие, написанное еще в десятом веке Симеоном Метафрастом: «Вследствие своих природных дарований и остроты ума в краткое время Николай превзошел большинство наук; всяческую же суету презирал и сторонился недостойных сборищ и бесед, уклонялся вступать в разговор с женщинами и даже не смотрел на них, заботясь лишь об истинно разумном. Он простился с мирскими делами и все время проводил в домах Божиих, приуготовляя себя к тому, чтобы стать достойным домом Господним. Так как святой много потрудился для ведения Святого писания и разумения божественных догматов, был украшен множеством добрых качеств и неукоснительно соблюдал подобающую иереям неукоризненность жизни, а также и потому, что нрав у него и до того, как он стал стар, был спокойный и рассудительный, его решили удостоить пресвитерского сана. Попечением дяди, заменявшего ему отца, тогдашний предстоятель церкви в Мирах рукополагает его во пресвитеры; так, Богом дарованный родителям, по их молитве он возвращается Богу. А этот архиерей Мир, удостоенный божественного духа, видя, что душа юноши цветет добродетелями, предрек грядущее преизобилие у него благодати, сказав, что он будет благим утешителем печалящихся, добрым пастырем душ, подателем спасения тем, кто в опасности, и призовет заблудших на нивы благочестия».
– Мне тяжело это слушать, – перебила его женщина. – И монахиню я слушать не смогла… Давай это отложим на потом.
Но «потом» наступило не скоро. День прошел как обычно. Но вечером в голове Семирамиды звучало уже ассирийское пение. Играли ассирийские музыкальные инструменты, а пели, наверное, древние ассирийцы. Она начала петь с ними так, как будто знала все, что они поют, наизусть… При этом язык, на котором пели, был ей незнаком. Дома никого не было, Семирамида даже танцевала, была такой счастливой… Она думала: «Вот мама придет, и я спою ей один куплет, а она переведет, если сможет». Но когда мама и дочь, наконец, пришли, все слова из ее головы пропали.
Изматывающая духота того лета усугубляла внутренние страдания женщины; ей хотелось убежать от самой себя. Если бы она могла вылезти из своей кожи и куда-то убежать – тут же сделала бы это.
Ее очень занимало, что же значат видения, которые ее посетили. На рынке она спросила у пожилой ассирийки, как в старину молились их соотечественники, и та сказала, что с песнями и танцами. С этого времени она могла не пить вообще, независимо от того, хотелось ей этого или нет.