На рынке, где торговала ассирийка, недалеко от её места, работал мужчина, который продавал часы. Они познакомились и иногда подолгу беседовали. Он был верующим и рассказывал о вещах, которые Семирамиде были тогда непонятны. Говорил о том, что если попросить о чем-то Господа с верой, то Он, пусть не сразу, но обязательно поможет. Это казалось ей чем-то, никак с ней не связанным. Она пила уже до потери сознания. Ей надоело бороться, будущее страшило. А новый друг продолжал рассказывать. Говорил о святых и их подвигах, и что Бог не гнушается падшими людьми, что все происходящее случается не без Его воли; говорил о свободе выбора, определяющем судьбу человека.
– Если попросить Господа с верой, то Он поможет, обязательно поможет! – уверенно говорил мужчина.
– Кому здесь можно помочь! – горько воскликнула пьяная ассирийка. – Ее нет, той, кому помочь было можно! То, что есть…
Она заплакала, и сквозь слезы пробормотала:
– В детстве я все мечтала о сказочной царице, имя которой ношу, что буду такой же прекрасной, как она… И вот во что превратилась…
– Перед Богом ты так же прекрасна, как прекрасна в твоих глазах сказочная царица, имя которой ты носишь, и даже еще прекраснее, – ответил ей продавец часов.
Семирамида горько усмехнулась и спросила:
– Скажи, я вот не пойму: кому может понравиться пьяная женщина? Да никому! Но ты бросаешь свой товар, садишься со мной рядом и говоришь о Боге. Зачем это нужно тебе?
– Ничего в этом мире не происходит случайно. Наверное, эти разговоры необходимы.
– Кому? Я же сама гублю себя! – со слезами на глазах воскликнула женщина. – Наверное, и Богу противно на меня смотреть!
– Нет. Он же знает, что просто так никто себя не губит. Обратись к Нему с верой, и ты получишь помощь!
– Как поверить в то, что не видишь? Как говорить с Тем, Кто не осязаем?
Ответа на эти вопросы женщина не захотела услышать; разговор и так отнял у нее очень много сил.
Но ответ на эти вопросы неожиданно пришел. У Семирамиды появилась еще одна знакомая – живущая в миру монахиня. Она тоже много с ней разговаривала, приносила духовную литературу.
– В твоих книгах очень много и понятно написано, какой Господь и что Он сделал для нашего спасения, – сказала ей как-то ассирийка. – Продавец часов не смог мне это объяснить…
– Зато он заставил тебя задуматься над этими вопросами.
Однажды монахиня принесла толстую старинную книгу. «Житие и чудеса Св. Николая Чудотворца и слава его в России», - прочитала Семирамида на обложке и по привычке взглянула на год издания: 1899.
– Я когда-то любила читать, – сказала она. – Но это очень большая книга, всю мне ее не осилить. Знаешь, у меня раньше была дурная привычка: открыть книгу и примерить на свое будущее то, что откроется.
– Действительно, дурная! – воскликнула подруга. – Это до добра не доводит!
– Как видишь, не довело уже, хотя не думаю, что это главное, из-за чего я стала такой, – с горькой усмешкой сказала ассирийка.
– Но ты, надеюсь, не хочешь на святой книге гадать?
– Нет, я просто прочитаю страничку для душевной пользы, – ответила Семирамида, и было непонятно, что же она думает на самом деле.
Она начала читать на пятьсот девяносто девятой странице, затем прочитала и то, что было на шестисотой. Хотя дореволюционная орфография немного ее сбивала, содержание прочитанного показалось очень интересным:
«Сын Томского жителя Ивана Момотова, еще отрок, Василий в течение трех месяцев так страдал «от мученья бесовского», что лишился ума, памяти и всей телесной крепости, не был в состоянии ни двигаться, ни владеть своими членами и лежал совершенно расслабленный. Сколько ни призывал отец врачей к сыну, ни один из них не помог больному в этих его муках, пока, наконец, не посетил страдающего чудесный помощник – Святитель Николай. Лежал однажды этот отрок полуживой от болезни, и вот явился ему наяву муж благолепный, в архиерейской одежде, с белой сияющей бородой, подошел к постели больного и сказал ему: «встань». – «Не могу, господи мой, встать, отвечал отрок, потому что совершенно не имею крепости телесной.» Тогда старец взял его за руку и поднял, говоря: «Мною, рабом Своим, повелевает тебе Владыка мой Христос встать с этого одра и быть здоровым». В полном уже сознании в ответ на это отрок воскликнул: «Какую благодарность я воздам тебе, господи мой, за такое твое милостивое посещение меня?!» Старец сказал ему: «Сейчас встань, иди в соборную церковь и пой благодарственный молебен за свое исцеление Богу, в Троице славимому, Пресвятой Богородице и Святителю Николаю Чудотворцу, пред его образом, что в соборной церкви, на правой стороне, в приделе его, где обыкновенно стоят воеводы, и попроси священников освятить воду; воды же этой возьми из колодезя, что у рва глубокого. Если все это исполнишь, то благодатию Христовой от болезни совершенно освободишься». Тотчас отрок отправился к отцу и рассказал ему о всем явлении. Услышав обо всем и увидевши сына неожиданно вставшим и почти здоровым, отец немедленно поспешил с сыном в церковь – исполнить все повеленное Чудотворцем, и с радостью и хвалой милостивому Угоднику возвратился домой с отроком, совершенно разумным и здоровым».
– Наверное, это очень важная книга, но у меня сейчас нет сил читать дальше, – сказала она, закончив чтение…
Они с монахиней часто вместе ездили в Иверский монастырь. Семирамида не раз пыталась бросить пить, обращалась и к экстрасенсам, теперь же решила молиться.
Однажды на службе в Иверском монастыре она закрыла глаза и оказалась на каком-то пустыре. Вокруг было все бело; она что-то кому-то говорила, просила обо всех родных. Потом открыла глаза – вокруг опять служба, все поют, молятся… То, что случилось на службе, беспокоило ассирийку, и она решила рассказать об этом своему верующему другу. Но тот, хотя читал духовную литературу, не знал о том, что такое алкогольные психозы.
– Это Матерь Божия допустила тебя рассказать Ей о том, что гнетет твою душу, – сказал он.
– А как рассказать?
– Если не знаешь молитв, то говори своими словами то, что хочешь сказать, о чем хочешь попросить. Это и есть сердечная молитва. Она идет от сердца, а не от разума. Если ты будешь верить, что тебе помогут, то тебе обязательно помогут, а если не верить, то лучше и не начинать просить. По вере и дается…
Это был период, в который она или пила, или молилась… Днем пила кофе с коньяком, а ночью садилась на постели и своими словами обращалась ко всем, о ком рассказывали ей монахиня и продавец часов, а потом и к умершим родственникам, чтобы и они ей помогли…
Однажды на рынке Семирамида случайно заметила Карине. Обида на подругу, которая ее предала, тут же пронзила все ее существо. Ассирийка залпом выпила чашку кофе с коньяком, в которой коньяка было в три раза больше, чем кофе, и пронзительно закричала:
– Ах ты, лживая ослица с сердцем крысы! Как носит тебя земля, отродье змеи!
Карине вздрогнула, присмотрелась и, узнав свою бывшую подругу, с деланой любезностью сказала:
– Семирамида, что с тобой, дорогая? Я чуть было не подумала, что это какая-то котиха здесь кричит!
– Котиха? Ах ты падаль! Да, выпила я немного кофе с коньяком! – закричала ассирийка, которая выпила в этот день в общей сложности уже почти бутылку коньяка и чашку кофе, но считавшая, что она не пьяница, потому что пьет кофе, в который просто добавляет немного коньяка, чтобы укрепить силы.
– Да, время оказалось жестоко к тебе, – с притворной грустью сказала Карине, с удовольствием отметив про себя, что она-то сохранилась очень даже ничего.
– Сейчас я к тебе окажусь жестокой, – злобно сказала Семирамида, глаза которой налились кровью.
Армянка не на шутку испугалась. Но тут подоспел продавец часов, он всегда умел успокоить ассирийку, и Карине удалось уйти.
– Зачем ты меня остановил? – горько спросила своего друга больная женщина.
– А что изменилось бы, если бы ты что-то плохое ей сейчас сделала? Тебе бы стало легче?
– Наверное, ты прав, – горько сказала несчастная, силы у которой сразу ушли. – Ничего нельзя вернуть, все пропало…
– А вот так нельзя думать! Проси у Бога, Он поможет тебе!
– Поможет… – беззвучно прошептала ассирийка. Глаза ее закрылись, и она едва слышно прошептала: – Это вряд ли… Ненавижу ее! Будь она проклята!
– А вот так нельзя говорить! – по-доброму, но твердо поправил ее друг.
– У тебя что ни возьми – это нельзя, то нельзя, - горько усмехнулась женщина. – Почему?
- Проклятие нечестивого возвращается на его главу, так сказано в Библии!
- Так я нечестивая?! – начала было заводиться торговка, но почему-то на продавца часов злиться у нее не получалось. И уже спокойно сказала: - Ну, нечестивая, а дальше что?
- А дальше то, что ты это проклятие обращаешь на себя и своих детей. Это тебе нужно?
- Я и так уже проклятая… И бедные мои девочки тоже… А про мальчиков и говорить не хочу… Ты рассказывал, что нельзя воздавать злом за зло. Почему?
- Дело в том, что тот, кто совершает зло, несет себе наказание уже в самом этом поступке. Перестав жить по законам Бога, он начинает жить по законам мира зла. А это жестокий и страшный мир, попасть в который - нет ничего хуже. И чем больше совершает зла человек, тем больше страданий и скорбей ему придется перенести самому; владыки мира тьмы проследят, чтобы за все плохое, совершенное им, он полностью расплатился. А тот, кто воздает злом за зло, и сам начинает жить по законам этого мира. Нужно уметь отдать суд Богу…
- В надежде, что Он покарает так, что самому бы обиженному и в голову не пришло? – хитро спросила ассирийка.
- Бог никого не карает. Он просто перестает иногда некоторых защищать!
- Ладно, - вдруг спокойно сказала женщина. – Я представила, что мне хотелось бы сделать с Карине за то, что она не дала мне тогда соединиться с Тиграном; так если ты говоришь, что ей предстоит нечто худшее этого, то мне ее просто жалко!
И она горько рассмеялась.
…Младшая дочь Семирамиды сумела вырваться из кошмара, в котором жила семья, вышла замуж и уехала к мужу, а старшая так и осталась с матерью, хотя многие к ней сватались. Семирамида не вмешивалась в жизнь дочерей. Так она поступала не потому, что ей было не до них, но она боялась обид с их стороны, если ее советы окажутся неверными. Старшая была так психологически зависима от нее, что не было необходимости ей что-то еще говорить, а младшая – настолько независима, что было ясно: что бы ей ни говорили, она поступит по-своему. Она любила мать, но воспользовалась первой же возможностью жить отдельно от нее.