Виктор оставил машину у обочины и дальше пошёл пешком – дорога впереди была перекрыта перевёрнутым набок грузовиком. От грузовика поднимался дым, дверь кабины была распахнута настежь, лобовое стекло было покрыто трещинами и красными потёками. Сбоку стояла машина неотложки, двое в голубых халатах заносили в неё каталку с длинным продолговатым мешком. С другой стороны от грузовика стояла легковая машина – ярко-синяя, с двумя белыми горизонтальными полосами и с мигалкой на крыше – она была как две капли воды похожа на ту, на которой приехал Виктор.
Он уверенным движением огладил воротник кителя, кивнул одетому в такой же, как у него китель, Георгию – тот стоял, наклонившись над сидящим в открытом красном автомобиле мужчиной.
Идти было недалеко – до угла, направо, потом прямо два квартала.
Виктор направился к тротуару, прислушиваясь и краем глаза отмечая происходящее – в том числе и раскрытую папку Георгия – это означало, что виновный найден, вина его, безусловно, доказана, и осталось только заполнить протокол и препроводить виновного в Управление.
– Вы хотите сказать, что причиной всему стала упавшая ветка? – ехидно кривя губы, говорил сидящий в машине мужчина.
– Не просто упавшая, а сбитая вами, – спокойно отвечал ему Георгий.
– Я же не специально.
– Это не имеет значения, специально или нет. Вы сделали это, вы виновны.
– Виновен? В убийстве? Из-за случайно сбитой мной незакреплённой в салоне палкой ветки? – мужчина махнул рукой назад – там, зажатые между двух задних сидений торчали связанные, длинные – метра по три каждая – лыжи.
– В убийстве, из-за случайно сбитой ветки, – подтвердил Георгий. – Косвенно, разумеется.
Он принялся писать.
– Но я же не мог знать, к чему это приведёт? – мужчина картинно всплеснул руками – похоже, он никак не мог поверить в серьёзность происходящего.
– Могли. Обязаны были.
– Что же, по-вашему, получается, если я случайно чихнул, напугал этим проезжающего мимо велосипедиста – которого я не видел, – и тот после этого влетел под колеса грузовоза, в его смерти виноват я?
– Совершенно верно.
– Что же мне теперь: не чихать?
– Нет. Или делать это так, чтобы никто при этом не пугался.
Георгий указал на бегущую над дорогой надпись (Виктор тоже посмотрел): «…полный самоконтроль, понимание ответственности, видение последствий…»; перечень был длинным, Виктор знал его наизусть, он заканчивался словами: «обязанность каждого гражданина».
Он миновал автомобиль виновника.
Мужчина заметно побледнел – кажется, он начал понимать, что то, что происходит с ним, происходит на полном серьёзе.
– Я не согласен! – охрипшим голосом заявил он. – Я буду жаловаться!
– Жалуйтесь, – согласился Георгий.
– Вас уволят! И посадят! За произвол…
Георгий промолчал – он, как и Виктор, слышал это уже сотни раз.
– Это же ерунда какая-то, это же чушь! Вы арестовываете человека за то, что он сделал случайно…
– Вы привели в действие цепочку событий, закончившуюся смертью человека! – отчеканил Георгий.
– Как!?.. Как я мог об этом знать?..
Виктор свернул за угол и перестал слышать голоса.
Что будет дальше, он хорошо представлял.
Либо виновный поедет с Георгием сам, либо его повезут вызванные Георгием спецы. И тогда в первом случае он, возможно, отделается тремя годами работ (выпустят за примерное его через год), во втором же меньше пяти ему не дадут.
«Случайно, как же, – подумал он. – Все вы так говорите».
С трудом подавил желание сплюнуть прямо на чистое, недавно вымытое покрытие.
Дошёл до угла дома второго квартала, свернул на узкую, с узким однополосным проездом, на удивление чистую и хорошо освещённую солнцем улицу.
Встал, огляделся.
Машина инкассаторов, оба охранника, сидящие в открытом кузове, лежащие за их спинами мешки с деньгами, разбитая витрина магазина.
Порванный мешок с деньгами в двух метрах от машины – там, где его бросил убегающий преступник.
То ли высокий, то ли низкий, то ли худой, то ли толстый – оба охранника не успели толком его разглядеть.
Раззявы…
Виктор оглядел обоих.
Раздолбаи…
Специалисты, мать их!..
Он ещё раз оглядел #место преступления .
Машина, витрина, вход в банк, охранники, мешок.
Пустая улица.
Совершенно пустая, словно вымершая.
Ни одного, чёрт возьми, свидетеля.
Он посмотрел на окна – все они были закрыты, из-за стёкол никто не таращился, не видно было ни камер, ни телефонов.
Он постоял, прикидывая, дождаться ли ему ребят из третьего отдела или начинать одному, проголосовал за второе и двинулся к охранникам.
Уже через три минуты разговора стало ясно, что эти двое действительно ничего не видели и не знают.
Кто-то напал на них сзади, оглушил точными ударами по голове и вырвал мешок. Они даже не могли сказать, сколько было нападавших.
Когда они пришли в себя – быстро, буквально через полминуты – рядом, разумеется, никого уже не было, а мешок лежал неподалёку – надорванный, помятый, с, судя по всему, совершенно не пострадавшим содержимым.
Как они допустили, чтобы кто-то подобрался к ним сзади?
Где свидетели?
Они ведь, дьявол их раздери, профессионалы, они ведь, мать-их-так-перетак, знают правила транспортировки и переноса и знают, что в таких случаях нужно было любыми средствами – вплоть до физических – задержать свидетелей.
Почему преступник бросил мешок?
Зачем вообще он нападал? Всем ведь известно, что просто так мешок вскрыть нельзя, что каждый снабжён системой слежения и аудиозаписи?
Зачем пытался его вскрыть? Также известно, что систему без спецсредств отключить невозможно.
Виктор обошёл броневик. Оглядел #камеры наблюдения – ими займутся ребята из третьего и он сам – только позже (он похлопал по висящему на поясе прямоугольному кофру).
Оглядел ещё раз окна.
Не может быть, чтобы никто ничего не видел.
Так не бывает – тем более здесь.
Восемь этажей с одной стороны – он посмотрел влево, двенадцать с другой – он посмотрел вправо.
В окне четвёртого этажа он успел разглядеть движение – кто-то выглянул и тут же спрятался.
Он опустил взгляд, увидел приближающийся ярко-синий, с двумя горизонтальными полосами, микроавтобус – это были ребята из третьего, – и двинулся к входу в двенадцатиэтажку.
Нужно было восстанавливать картину происшедшего, и начинать это делать нужно было как можно быстрее. То есть нужно было делать то, ради чего он приехал – искать первопричину произошедшего.
Он прошёл холл, махнув перед сонной мордой охранника удостоверением – тот, судя по его виду, ничего не видел и не слышал и вообще слабо представлял, где находится, поднялся в лифте на четвёртый этаж, прошёл по коридору.
Нужную дверь он нашёл сразу: восьмое окно от угла – это примерно двадцать четыре метра.
От угла – двадцать четыре, а от лифта, соответственно, восемнадцать.
Помещение было совершенно пустым, в центре его стоял человек среднего роста и возраста, с круглой, обритой налысо головой.
Лицо его показалось Виктору знакомым, но даже пытаться вспоминать, где уже его видел, он не стал.
Видел и видел.
Может, проходил уже свидетелем, может, он его даже арестовывал.
Мало ли. Сейчас это значения не имело.
Они некоторое время друг друга разглядывали – Виктор мужчину внимательно, с оттенком презрительной уверенности, даже этакой усталой брезгливости – на потенциальных свидетелей или обвиняемых это действовало безотказно; мужчина Виктора явно оценивающе, чуть насмешливо, словно тот был не представителем власти при исполнении, а случайно забредшим сюда гражданским.
– Виктор Артёмович Найман, – представился Виктор. – Майор особого отдела полиции нравов.
Вытащил удостоверение.
– Стас, – сказал мужчина, не утруждая себя ни произнесением фамилии, ни отчества, ни звания-профессии, если таковые имелись.
«Стас, – подумал Виктор. – Ладно. Пусть будет Стас. Если ты что-нибудь видел – а ты, скорее всего, видел, остальное ты мне скажешь потом».
Он закрыл дверь.
«Скажешь-скажешь, – в ответ на сверкнувшие весельем глаза Стаса продолжил внутренний монолог он. – Как миленький. Ещё сам бегать за мной будешь – тем более, если вдруг обнаружится, что первопричина всего ты и твои действия»
Он подошёл к окну, выглянул – вся улица была как на ладони. Машина, открытый кузов, раздолбаи-охранники, появившееся вокруг броневика ограждение, ребята из третьего в зелёных халатах. Мешок – его уже обложили белой лентой, словно это был труп – мешок было видно лучше всего.
– Где вы были… – Виктор сверился с часами, – с двенадцати до двенадцати тридцати?
– Здесь, – сказал мужчина. Голос у него был высокий и дребезжащий, но отнюдь при этом не неприятный.
Виктор всё-таки ещё раз присмотрелся – голос был странно знакомый.
– Здесь, – повторил потенциальный свидетель.
– Видели что-нибудь на улице под окном? – Виктор мотнул головой в сторону окна, отгоняя от себя вызванные попыткой подсознательно идентифицировать личность непрошеные мысли. – Что-нибудь необычное, – он посмотрел на броневик, – такое, о чём вы как примерный гражданин обязаны мне рассказать.
– Нет, – в глазах мужчины промелькнуло веселье. То ли он не понимал, что происходит и что может начать происходить в любой момент, стоит Виктору захотеть, то ли понимал, но его это не волновало.
Веселишься, да?
Виктор едва сдержал ухмылку.
Радуешься.
Ты ведь видел.
Наверняка видел.
Видел, решил, что ничего не скажешь – и радуешься.
Сволочь.
Он прошёлся вдоль окна.
– То есть не видели? – повторил он.
Он решил быть терпеливым. Пока – терпеливым.
– Нет.
– И не подходили к окну?
– Подходил, – мужчина с хрустом почесал затылок. – Но не видел.
– Стояли спиной? – Виктор повернулся на каблуках.
– Спиной к двери, лицом к окну, – Стас вызывающе пощёлкал пальцами.
– Что, всё время?
– Да. Почти.
– И ничего не видели?
– Нет.
Виктор постучал пальцем по пряжке ремня.
Терпеливым.
Терпеливым и спокойным.
Как статуя.
– Может, вы отворачивались?
– Нет.
Они несколько мгновений молчали – Виктор разглядывал Стаса, тот ритмично двигал губами.
– То есть ничего на улице не происходило? – Виктор подпустил в голос металла.
– Происходило то же, что и обычно, – уверенно сказал Стас.
Виктор подошёл к нему почти вплотную, некоторое время смотрел прямо в глаза – в то ли серые, то ли голубые, наглые, уверенные, в уголках которых пряталась – или Виктору это только казалось – насмешка.
Стас не желал говорить. И никто здесь этого не желал – поэтому все и попрятались. Они словно сговорились – точнее не сговорились, разумеется, а просто следовали однажды выбранной линии поведения.
Полиция нравов для них – зло. И вообще, любая #полиция – зло. Она чинит препятствия, мешает, ограничивает, пытается контролировать – и они изо всех сил ей сопротивляются. Средства и способы сопротивляться у них ограничены, зато те, что есть – особенно вот это: ни в чём и никогда не признаваться – окупают с лихвой отсутствие остальных.
Виктор поборол желание взять мерзавца за шею и ткнуть его головой в толстое восьмимиллиметровое стекло. Так, чтобы стекло треснуло, но не осыпалось – он хорошо умел это делать. Делать этого было нельзя – во-первых, здесь везде были камеры – не запишут изображение, так запишут звук, во-вторых, этот мерзавец завалит потом управление жалобами.
– Значит, так, – решил не миндальничать больше Виктор. – Или вы скажете мне всё и прямо сейчас, или… – он многозначительно замолчал, вытащил из кофра на ремне аккуратный прибор. Нажал кнопку на его крышке-полусфере, отпустил – прибор нырнул к полу, не долетев до него, завис, приподнялся до уровня пояса.
– Я ведь всё равно всё узнаю, – сказал Виктор. – И если то, что вы говорите, будет отличаться от того, что узнаю я, вы пойдёте как #соучастник .
Стас посерьёзнел – судя по всему, он знал, что это за прибор. И знал, что всё будет именно так, как сказал майор особого отдела полиции нравов.
Прибор замигал огнями, чуть слышно загудел – начал собирать информацию отовсюду, откуда можно – с камер наблюдения, с компьютеров жильцов, людей, снимающих офисы, с телефонов, домашних камер и прочей, с возможностью фиксирования изображения и звука техники, куда у него был неограниченный доступ; собирать, чтобы потом собрать это всё в единую картину.
– Ну?.. – подтолкнул Виктор.
Стас пощёлкал пальцами, в глазах его появилось вдруг совершенно неуместное сейчас любопытство – он явно хотел посмотреть, как прибор работает.
Виктор нажал кнопку демонстрации, и на свободном пространстве между ними и стеной комнаты появилось объёмное изображение фрагмента улицы. Сначала бывшее бледным, с множеством отсутствующих фрагментов, без звука, постепенно оно наполнялось цветами, заполнялось деталями и звуками.
Это был «структуризатор», или, как его называли ещё, «машина времени». Он собирал информацию, тщательно, по крупицам, отовсюду, откуда возможно, анализировал и на её основе выстраивал потом картину.
Он был незаменим – и при этом только на него полагаться было нельзя.
Он был как ВОЗМОЖНЫЙ вариант, как рекомендация, как указатель направления движения – и не более того.
Без реальных свидетельских показаний – хотя бы показаний одного человека – бесспорным доказательством выстроенная им картина считаться не могла.
И за #лжесвидетельство или за нежелание давать показания привлечь можно было, только если полученная с помощью структуризатора картина подтверждалась (хотя бы частично) показанием хотя бы одного свидетеля.
Кроме Стаса, свидетелей больше не было. Можно и нужно было обойти оба дома – чем и займутся сейчас ребята из третьего, чем придётся заняться и Виктору – но это почти наверняка ничего не даст и, следовательно, никого привлечь не удастся.
Стас, видимо, об этом тоже знал – во взгляде его снова появилось веселье.
– И дальше что? – спросил он.
Виктор мысленно поморщился.
Знал.
Точно знал.
Мерзавец!
Прибор гудеть перестал – он закончил.
Виктор выбрал временной диапазон – с двенадцати до двенадцати тридцати – и включил демонстрацию. Некоторое время на виртуальном макете улицы ничего не происходило – двигались, входили-выходили из зданий люди (всё-таки люди были, были!), проезжали редкие для этого района города машины, открывались и закрывались окна, из них выглядывали люди – лиц было не разглядеть, потом появился #броневик инкассаторов.
Он встал у входа в банк, двое из броневика зашли в банк. Через четыре с половиной минуты вышли, и тут появился #грабитель .
Виктор увидел, как он появился и откуда, и понял, почему не успели среагировать инкассаторы.
Он выпрыгнул из-за проезжающего автобуса, словно висел на его невидимом камере борту, и в два прыжка оказался рядом с ними.
Огрел обоих – вроде бы несильно, но оба повалились мешками на землю – вырвал сумку.
Отбежал, рванул сумку обеими руками, как будто собираясь разорвать её пополам. Постоял мгновение, потом без всякой видимой причины – люди на улице попрятались, машин не было, охранники всё ещё лежали, – махнул ей так, что разбил витрину цветочного магазина, затем швырнул сумку на асфальт и гигантскими прыжками помчался прочь.
Мимо витрины магазина женского белья, мимо ещё одного банка, мимо мрачного здания Управления по земельным ресурсам, мимо продуктового магазина и…
Нырнул в заполненное строительными стойками жерло входа в метро.
Виктор покачался на каблуках.
Лицо преступника было затянуто плёнкой, так что идентифицировать его с помощью структуризатора не получится.
Рост, одежда, походка – для того, чтобы объявлять того в #розыск , этого было недостаточно.
Из метро он мог пойти куда угодно – камер там по случаю ремонта не было и проследить его движение было невозможно. Мог добраться до действующей станции, мог уйти к центру, мог вернуться обратно – из метро можно было попасть в подвалы обоих зданий.
Обратно – Виктор посмотрел на Стаса – уголки губ того подрагивали.
Обратно…
Так…
Если вернулся обратно – зачем?
Виктор сцепил пальцы рук.
Зачем?
Оглушил инкассаторов.
Отобрал сумку.
Выбросил её.
Вернулся.
– Я в любом случае всё узнаю, – сказал он Стасу. Помолчал и добавил со значением: – В любом случае.
Снова помолчал.
– Рано или поздно.
Стас хмыкнул.
– Так что вам лучше рассказать всё прямо сейчас.
Они некоторое время разглядывали друг друга, потом Стас вдруг сказал:
– Время.
– Что? – не понял Виктор.
– Время, – повторил Стас.
Виктор прокрутил события ещё раз. Броневик подъехал в двенадцать девятнадцать, охранников оглушили в двенадцать двадцать пять. #Подозреваемый скрылся из виду в двенадцать двадцать шесть.
Он достал планшет.
Сообщение о преступлении пришло в двенадцать десять, переадресовали его ему в двенадцать двенадцать.
Так.
Он убрал планшет.
Так.
Некто знал о том, что произойдёт. Или – что наиболее вероятно – сам всё и провернул. Сам отправил сообщение и сам же и провернул.
Зачем?
Он вдруг неожиданно вспомнил, где видел Стаса – он был не свидетелем и не подозреваемым, и однажды он и правда его арестовывал.
Он потёр ладони.
За что?
Этого он не помнил.
Ладонь заныла. Заломило пальцы.
Не помнил или не хотел помнить?
Он сглотнул – в горле вдруг пересохло. Он почти вспомнил – за что – и постарался затолкать воспоминание поглубже внутрь.
– Он сделал это из-за вас, верно? – сказал вдруг Стас. – Вы посадили его, он вышел. Вернулся и всё это разыграл.
– Он будет наказан! – не уточняя, кто именно будет наказан, но таким тоном, чтобы Стас сразу понял – кто, сказал Виктор.
Сжал пальцы.
Повторил про себя: из-за него, посадили, вернулся и разыграл.
Зачем? За каким, спрашивается, дьяволом?
Он прошёлся взад-вперёд.
Ерунда какая-то.
Бессмыслица.
Может, он не знал, как по-другому привлечь его внимание?
Офицер, работник закрытого учреждения, проживающий на территории этого же учреждения, ни в какие посторонние, не касающиеся службы контакты не вступающий. Можно, конечно, прийти к нему домой – никакими правилами это не запрещено – но это значит, что его увидят и запомнят. Можно подойти к нему на улице – сложно, но возможно – но это обязательно будет зафиксировано камерами.
Виктор, стараясь сделать это незаметно, расстегнул кобуру. Оглядел Стаса – на замыслившего поквитаться мстителя тот был не похож.
– Так что? – спросил Стас.
– Что? – не понял Виктор.
– Если я прав… -–Стас сделал паузу, давай понять, что он – во всяком случае, по его мнению – прав. – Получается, что первопричина в данном случае вы?
Виктор помолчал.
Он – посадил. Преступник вышел.
И сделал это всё, чтобы…
Зачем?
Ему отомстить?
Что-то таким образом доказать?
Что?
– Возможно, чтобы показать вам, в чём настоящая первопричина, – сказал Стас. Оказывается, несколько последних фраз Виктор произнёс вслух.
– Я здесь ни при чём, – сказал Виктор. – Я делал свою работу.
Добавил про себя: «И любой суд будет на моей стороне».
Мысленно встряхнулся.
Нужно было заканчивать этот разговор, нужно было брать этого болтуна в оборот – что делать Виктор отлично умел – доводить дело до конца, но он почему-то не мог. Что-то мешало ему, что-то отвлекало – то ли дурацкая, неуместная и явно уже напускная весёлость Стаса, то ли нелогичность ситуации, то ли что-то ещё.
– Послушайте, вы непоследовательны, – сказал Стас. – Если бы вас не было, он бы ничего делать не стал. Так?
– Если бы он не нарушал #закон в прошлый раз, – отчеканил Виктор, – он бы не был наказан и, следовательно, не было бы надобности в этой… – он пощёлкал пальцами в сторону окна, – в этой глупой, устроенной непонятно зачем демонстрации.
– Тяжело с вами спорить, – вздохнул Стас.
– А мы и не спорим. Не о чем спорить.
Виктор застегнул кобуру.
– То есть вы правы?
– Разумеется.
Виктор расставил ноги, демонстрируя таким образом, что намерен бесполезный разговор пресечь и заняться непосредственно делом.
– Всегда правы?
– Безусловно.
– И в прошлый раз были правы? – спросил Стас, не уточняя, что это за прошлый раз – Виктор сам это вдруг понял. И понял, за что арестовывал уже Стаса – не просто Стаса, а Стаса Нуриевича Налибу – воспоминание всплыло из памяти, развернулось в похожую на нарисованную структуризатором модель, картину.
– Естественно.
Он сглотнул.
– То есть первопричину определяете лично вы?
– Послушайте, – испытавший вдруг внезапный прилив раздражения, сказал Виктор, – что вы от меня хотите?
Стас прошёлся до двери, вернулся обратно. Посмотрел Виктор в глаза и раздельно произнёс:
– Я хочу, чтобы вы определили первопричину.
– Первопричину чего? – едва сдерживаясь, спросил Виктор. – Вот этого так называемого преступления?
– Да. Настоящую первопричину, без всех этих ваших: я делал свою работу, я тут ни при чём и прочих.
– Хотите? – зло переспросил Виктор.
– Да, хочу.
– Чтобы я определил настоящую первопричину, самую первую из всех, первопричину первопричин?
– Вы передёргиваете, но если упростить – сильно упростить, то да.
– Ладно. Хорошо.
Виктор потёр переносицу.
Почему бы и нет? Сейчас он, так сказать, определит первопричину, а потом возьмёт этого Стаса Нуриевича Налибу в оборот.
Ох, он и возьмёт его, ох, он его и прижмёт…
– Он пришёл ко мне… – начал он.
– Не обязательно делать вид, что его здесь нет, – сказал Стас.
– Хорошо, – согласился Виктор. – Так вот… – он некоторое время молчал, не решаясь продолжить: – Вы пришли ко мне три с половиной года назад и сказали, что вы мой отец.
Стас кивнул – он сделался серьёзен, от его весёлости не осталось и следа.
– Не просто сказал – я предъявил доказательства, – поправил он.
– Да, предъявили. Не совсем настоящие.
– О том, что они, как вы изволили выразиться, не совсем настоящие, вы узнали потом.
– Но от этого «не совсем настоящими» они быть не перестали.
– Не перестали, – согласился Стас.
Виктор помолчал.
– Итак, – сказал он. – Вы пришли, сказали, предъявили.
– Верно, – Стас дёрнул губами. – И вы меня арестовали.
– Да.
– Почему?
– Я уже объяснял – почему. Все документы – с резолюциями, приговором, обвинением – выдавались вам на руки.
– Выдавались, да. Но я хочу, чтобы вы объяснили ещё раз. Проговорили. Вслух.
Виктор несколько мгновений смотрел на него, размышляя о том, говорить Стасу о том, что тот знает и так, или нет.
О том, что намеренное введение в заблуждение является преступлением ещё большим, чем случайный запуск цепочки событий – пусть в результате и приведших к летальному исходу. Что Виктора настоящий отец живёт и здравствует в поселении в тысяче двухстах километрах отсюда, что Стас Нуриевич своим тогдашним вмешательством – тем, что попытался убедить Виктора, что именно он его настоящий отец – запустил цепь событий, приведших к печальным, если не сказать – катастрофическим! – последствиям (совершенно сбитый с толку, в растрёпанных чувствах, Виктор разбил свою и ещё несколько машин и чуть не покалечил двоих человек); и если бы ему, Виктору, не удалось доказать тогда, что именно стало первопричиной этих событий (и что увеличило срок Стаса Нуриевича с полутора лет до трёх с половиной), он бы пребывал сейчас в одном из поселений общего режима. Вместе с теми, кто этого действительно заслужил.
Он отвёл от Стаса взгляд. Объяснять он ничего не станет – он вспомнил, к чему подобный разговор привёл в прошлый раз.
Тот внимательно на него посмотрел, видимо, понял, что ответа не будет, прошёлся по комнате, потом резко повернулся к Виктору.
– И как же вы так живёте, а?
– Как? – машинально переспросил Виктор.
– Вот и я не понимаю – как? После того, что вы сделали? Неужели вас ничего не мучит?
Виктор честно прислушался к себе. Внутри шевельнулось что-то неприятно-холодное, что-то угловатое, упёрлось этими углами и принялось давить на него изнутри.
Он привычно заставил это неприятно холодное замереть, сделал его незаметным, «набросал сверху хвороста».
«В оборот, мерзавца, в оборот…» – придушенно пискнуло внутри.
Прямо сейчас.
– Ничего, – сказал он. Постарался придать голосу уверенности и даже насмешливости. – От слова – совершенно.
– Но я же был невиновен! – воскликнул Стас. И ОН, – он выделил слово «он», – тоже невиновен.
Виктор молчал – кто такой этот «он», он понял сразу. Стас имел в виду его отца – его настоящего отца.
– И все они – невиновны! Точнее – все мы!
Рот Стаса скривился.
– Вы всегда правы! – сказал он с каким-то отчаянием. – Вы всегда защищены – этой своей правдой. Уверены в ней, уверены в себе.
Он прошёл к окну, снова вернулся.
Виктор молчал.
– Ведь я был невиновен, так? Признай это, черт возьми!
– Виновен! – заорал, не выдержав, Виктор. – Вы все – виновны. Все, кто сделал это, все, кто произвёл нас на свет – кто разрешал делать вам это без нашего на то согласия?.. – крик перешёл в хрип. – Подвергать риску, страданиям!..
Он ухватил Стас за воротник и принялся говорить, холодно, жёстко, зло:
– Пять процентов гибнут, не доживая до совершеннолетия!.. Тридцать девять процентов – полные или частичные инвалиды!.. У сорока двух нервные расстройства!.. Двадцать четыре путают реальность и вымысел!.. Восемьдесят шесть напрямую зависят от медицинских стимуляторов!.. Они обречены всю жизнь терпеть боль…
Он перевел дыхание.
– …Вы произвели их на свет, не спросив – нужно ли это им самим? Готовы ли они?.. Справятся ли?.. Готовы ли мы? Справимся ли мы? Вы – виновны! Именно вы! Вы все, родившие нас без нашего на то согласия! Первопричина – в вас!..
Он захлебнулся – ему не хватило воздуха.
Некоторое время стоял, приходя в себя.
Говорить этого ничего, пожалуй, не стоило.
А уж тем более орать.
Стас всё это прекрасно знал и сам. Он не хуже Виктора знал о судебном, тридцатипятилетней давности, прецеденте (часть материалов которого Виктор только что процитировал), после которого всех, чьё отцовство было доказано, мужчин отправили в поселения, а всех причастных к производству на свет детей женщин переселили в особую зону за пределы городской черты (было перемещено более шестидесяти процентов от общей численности населения!). После которого выигравший дело и первое время ужасно довольный собой Рик Нул Кагол – чьему отцу, как произведшему Рика Нула Кагола на свет без его согласия и обрекшего его таким образом на пожизненные муки (нервные расстройства, инвалидность, зависимость от медицинских стимуляторов и прочее – список был длинным), – вкатили высшую меру, по неизвестным причинам после исполнения приговора вдруг покончил с собой.
Не о чём было, в общем, говорить – он посмотрел на руку – она заметно дрожала.
Не о чём, да и незачем.
И не стоило и начинать.
– В этом ваша первопричина? – тихо спросил Стас.
Виктор не ответил.
Он достал планшет, тут же убрал его обратно.
Достал папку с бланками протоколов, раскрыл. Некоторое время разглядывал её содержимое, не в состоянии понять, что ему с этим содержимым делать, краем глаза видя стоящего рядом Стаса Нуриевича, с которым он тоже не знал, что делать.
Брать в оборот? Он не мог представить, как будет брать его в оборот.
Оттащить его в управление и отдать ребятам из первого – пусть хорошенько его потрясут?
Такое он не мог представить тем более.
Он убрал папку, повернулся, пошёл к выходу.
– Это ведь и правда я, – сказал вдруг Стас Нуриевич.
– Кто? – не оборачиваясь, переспросил Виктор, впрочем, до него тут же дошло – кто. Стас был его настоящим отцом.
Он замер у двери.
– Тогда я обязан тебя задержать, – он не заметил, как перешёл на «ты».
– Обязан – задерживай! – сказал Стас Нуриевич.
– Задержать и доставить.
Виктор схватился за ручку – перед глазами вдруг всё поплыло.
– Задерживай и доставляй!
– Ты виновен! – Виктор повысил голос.
– Задерживай и доставляй! – повторил Стас Нуриевич – голос его сделался усталым.
– Обязан, – Виктор вцепился в ручку изо всех сил. – После того, что ты… сделал сегодня!
Он некоторое время молчал, борясь с желанием сказать совершенно не то, что он сказать собирался, то, что не имело отношение ни к происшедшему сегодня, ни происшедшему три с половиной года назад – воспоминания о чем он давил все эти годы и почти задавил, да так, что даже не сразу Стаса узнал.
– За нападение на инкассаторов, – идеревянным и каким-то чужим голосом сказал он. – За нанесение физических повреждений, за порчу имущества. Всё – умышленно. Без всяких смягчающих.
Стас Нуриевич ничего не сказал – и хорошо, потому что Виктор не в состоянии был ни слушать, что он скажет, ни придумывать ответ.
Он придавил начавший снова ворочаться в животе угловатый ком и вышел вон.
*
Оригинал рассказа размещен в ноябрьском номере журнала Уральский следопыт за 2020 год
https://uralstalker.ru/2020/11/pervoprichina/
Автор Романов Александр
Подписывайтесь на материалы, подготовленные уральскими следопытами.