За войной в Карабахе я следил с самого её начала. Так получилось. С первых противостояний между армянами и азербайджанцами в ещё горбачёвском Советском Союзе.
Начались они в 1988-м, ещё перед Спитакским землетрясением. Армяне требовали выхода Нагорно-Карабахской автономной области из состава Азербайджанской советской социалистической республики. Кричали, что азербайджанцы якобы убили какого-то армянского мальчика. Шли толпой на местный горисполком, которым управляли почему-то начальники-азербайджанцы. И это – в почти полностью армянском регионе!
Потом вытесненные из Карабаха и ближайших сёл неармяне съехались в Баку. Поначалу проводили митинги. А потом был армянский погром в Сумгаите, потрясший весь Союз своей жестокостью. Погромы, убийства и издевательства над бакинскими армянами шли под лозунгом: «Они отняли наш дом, пусть убираются в Карабах!»
Потом был показательный ввод советских войск в Баку для подавления революционно-сепаратистских настроений. А виновным в этом армяно-азербайджанском конфликте, как всегда, стал русский солдатик Ваня, управлявший по приказу тем танком, который давил людей, бросавшихся ему под гусеницы.
Формально Карабах отделился от Азербайджана ещё до 1991 года. Но больших боевых действий при СССР там ещё не было. Постоянные стычки с применением стрелкового оружия. Напряжённость на границе, которая при СССР и границей-то не считалась.
Кавказ, остававшийся в едином большом государстве, гудел, как разбуженный улей с плотно закрытой крышкой. Пока ещё закрытой!
Он гудел весь 1991 год. И зимой, когда отделялась Прибалтика. И летом, когда партократы из ГКЧП не смогли удержать власть своими трясущимися руками. И в начале зимы, когда было подписано беловежское соглашение, Горбачёв отрёкся от престола, а СССР распался на куски.
Но мне в тот момент было не до распада своей страны. В начале декабря умер мой отец.
Умер неожиданно, неправильно, несправедливо, как мне казалось тогда. Оставив меня единственным мужчиной в доме с мамой, женой и дочкой.
А через две недели 14 декабря меня командировали от ГТРК «Оренбург» на один день в Москву. Я должен был отвезти на новый тогда телеканал РТР-Россия свой фильм про Аксакова. Фильм был плёночный и находился на двух бобинах в двух приличных контейнерах, которые сошли в самолёте за ручную кладь. Теперь бы, пожалуй, не сошли, но тогда всё было проще.
Буквально позавчера, 12 декабря, помятый и пришибленный Горбачёв выступал по телевизору, сдавая власть в России молодцеватому Ельцину и целой группе товарищей из бывших союзных республик.
Будь это чуть раньше, я бы, может, как-то по-другому реагировал на перемены в стране и окружающей действительности. Но когда в твоей собственной семье неожиданно произошли кардинальные изменения, всё остальное уже не казалось чем-то невероятным. Надо было решать вопрос о срочном ремонте машины, перестройке гаража, увязывать новые проекты на работе с интересами семьи и так далее, так далее…
***
Москва встречала хмурым утренним небом, грязной слякотью и всеобщим предпринимательским зудом. Водитель присланного за мной с РТР старого «РАФика» (предшественника Газелей)ухватил оба контейнера с фильмом и по дороге на стоянку всё время о чём-то рассказывал, вероятно, не понимая, почему я такой смурной.
- Слушай, - он обернулся ко мне в салон микроавтобуса со своего рабочего места и заговорщицки подмигнул, - а давай возьмём пару пассажиров? До метро. Видишь, сколько их стоит на остановке.
Пассажиров прилетевших в Домодедово рейсов на автобусной остановке действительно скопилась целая толпа: автобусы в город ходили нерегулярно.
- Бери, - я только махнул рукой. – Мне-то что…
Машина притормозила перед двумя приличного вида кавказцами, которые стояли уже практически за остановкой. Высокий молодой в хорошем демисезонном пальто несмело поднял руку.
- Нам до метро…
- Садитесь.
Пассажиров штатным водителям с ВГТРК, разумеется, брать запрещалось. Но если можно хоть чуть-чуть подкомиться, кому от этого будет хуже?
Молодой, чисто выбритый, культурный и вежливый, в салоне держался напряжённо. Всё время смотрел по сторонам, зыркал глазами то на водителя, то на меня. Было заметно, что не доверяет случайному извозчику на непонятном транспорте. Может, деньги везёт? Кто знает…
А вот его пожилой усатый попутчик в видавшей виды куртке, напротив, добродушно улыбался и мне, и водителю, и подмосковному лесу за окном. Он что-то сказал молодому на непонятном языке. Тот ответил и, кажется, успокоился. Было понятно, что старший для него был авторитетом.
Старший, видимо, хотел расположить меня к себе, но не знал, как это сделать. Порывшись в карманах куртки, он неожиданно вытащил какой-то странный фиолетовый овощ, непонятно как там оказавшийся. И протянул его мне:
- На, угощайся, пожалуйста.
Это было сказано так просто и по-доброму с простецкой улыбкой трудяги, который, похоже, сам вырастил это непонятное произведение огородного искусства, что я не смог отказаться. Взял, повертел в руках и вдохнул запах чего-то свежего, живого.
- Что это?
- Это морковка, - пояснил старший и, видимо, боясь, что ему не поверят, зачастил скороговоркой. – Наш морковка такой, цвет такой. Он хороший, вкусный… Витамины там… У нас растёт.
- Где у нас?
- Азербайджан, Баку.
- Ну, не в самом же Баку?
Он широко улыбнулся:
- Нет, конечно! Что ты, дорогой. Что там в Баку растёт? Сто двадцать километров. Горы, долина, тепло. У нас тепло сейчас. Не как здесь. Не как в Сибири. Не-ет. Мы в Сургуте с сыном чуть не замёрзли совсем. Вот теперь домой поедем. Греться будем…
Мне вдруг представились горы с зелёной растительностью, где растут непонятные нам овощи и фрукты и живут весёлые, жизнерадостные люди. Вспомнились новости из Карабаха, который завис между Арменией и Азербайджаном. Кто его теперь, интересно, им делить будет, если Союза больше нет?
Я поднял грустный взгляд на добродушного старика. И сказал с лёгким укором:
- Какая земля у вас щедрая. И растёт всё, и тепло. Зачем воюете друг с другом?
Они встрепенулись оба, моментально оценив не злой, но откровенный посыл.
- Нет, нет, это не мы, - уверял молодой, говоривший на прекрасном русском языке практически без акцента. – Понимаете, вся агрессия исходит не от нас. И армяне, и азербайджанцы веками жили в мире и согласии. Это всё система. Это центральное руководство из Москвы. Им для чего-то надо стравить людей. И это не только у нас. Вот поверьте. Не было бы центра, всё было бы по-другому.
- Да нет его уже, - вырвалось у меня в-сердцах. – Нет уже никакого центра. И СССР нет.
- Как?!… - поперхнулся молодой. – То есть как это нет?
- Да так. Позавчера Горбачёва сняли.
Они переглянулись и что-то сказали друг другу на своём языке. Я сидел, безучастно наблюдая за ёлками в окне.
- А кто сейчас вместо Горбачёва? – осторожно спросил молодой. – Ельцин?
- Да нет же, - я не знал, как объяснить людям, где-то проспавшим такие новости. – Ельцин в России. У вас этот, как его, Алиев, кажется. А вместо Горбачёва нет никого. Вообще нет. Россия, Армения, Азербайджан – теперь отдельные государства.
Они переглянулись. Они перебросились парой фраз. Они, кажется, ещё не верили. Старший недоверчиво спросил:
- Правда?
- Правда, правда, - мне было не до их удивлений.
И тут они заговорили. Сразу. Одновременно. По-своему.
Это был какой-то совместный восторг, перемежаемый возгласами удивления, жестикуляцией и почти итальянской мимикой. Это продолжалось с полминуты. Так, что даже наш водитель глянул в салон из своего укрытия, чтоб удостовериться, что всё в порядке. Отец первый понял, что поступает невежливо.
- Извини, - произнёс он, обращаясь ко мне. – Мы уже три дня в пути. Газет не читаем, радио не слушаем. Из Сибири домой едем. Это же… Это же… Всё. Понимаешь? Теперь всё… Война кончится!
Глядя на мою кривую ухмылку, в разговор вступил сын:
- Я понимаю, вы не верите. Но вот увидите. Вы сами увидите. Как только наш Азербайджан обретёт независимость, сразу прекратятся все войны. У нас же есть всё: нефть, промышленность, сельское хозяйство. Мы же вот в Сургут овощи поставляем. Нам главное не мешать, и у нас всё будет. Мы будем богатой страной. И Карабах вернётся. Сам. Без войны!
Он говорил горячо, убеждённо. Было заметно, насколько он сам уверен в своей правоте. Так, что не хотелось его разубеждать. Я ещё поймал себя на мысли, что завидую ему. Парень вон почти что моего возраста, а ездит, дела решает вместе с отцом. Вместе…
Хотелось их как-то поддержать.
- Ну, дай вам бог, добра и мира!
- Спасибо, спасибо, дорогой, - старший обеими руками жал мою руку, вылезая на остановке у входа в метро. – И тебе всего хорошего! И вы жить будете хорошо! Все будут жить хорошо! В мире! В дружбе!...
***
Мир и дружба кончились уже через две недели, когда наши вывели внутренние войска с линии разграничения. И после новогодних праздников в январе 1992-го в Карабахе началась настоящая война.
А вчера наши снова ввели туда теперь уже миротворцев. По просьбе обеих сторон. После 29 лет войны.
Не знаю, что стало с теми азербайджанцами, которые так радовались в декабре 1991-го отделению их маленькой, но гордой республики от большой советской империи. Но до сих пор вспоминаю их по-детски счастливые лица и наивные надежды, что вот теперь без Москвы, наконец-то, наступит мир.
А он, как видно, приходит лишь тогда, когда Ваня встаёт на своём Бе-Те-эРе между теми и другими, и говорит, дескать, всем назад, стреляю без предупреждения!
И вот тогда наступает мир.
Читайте ещё:
"Какой страна была!" (исповедь абхазского грузина)
Если вам интересны истории про жизнь в бывших союзных республиках после распада СССР, читайте рассказы: