Хмелевская долго смотрела на себя в зеркало. А потом решилась.
— Сегодня или никогда! – сказала она своему двойнику, уставшей, с короткими волосами женщине с кругами под глазами.
Она полезла в шкаф, в старые вещи своего сына, который давно уж съехал к какой-то вертихвостке. Не звонит теперь почти. Лишь, когда денег надо занять. Хмелевская обычно любила перебирать их, пробуждая забытые воспоминания. Но сегодня, у неё была определенная цель. Ей были нужны карандаши. Кажется, в его школьном пенале завалялось несколько. Действительно, в пластиковой коробочке что-то гремело, если её потрясти. Хмелевская открыла пенал и достала три карандаша. Три! А нужно четыре. В магазин идти за ещё одним уже поздно. Неужели придется все перенести на завтра?
Хмелевская застыла, судорожно сжимая карандаши и в волнении закусив нижнюю губу. Ну, конечно! У неё в косметичке есть ещё один, макияжный. Она осторожно сложила их на табурете посреди спальни. Так, теперь еда. Интересно, что они любят больше всего? В книжках и интернете об этом мало что пишут. Хотя, вряд ли их вкусы отличаются от вкусов обычных мужиков.
Хмелевская наложила в блюдце дымящегося картофельного пюре, положила котлету, несколько маринованных огурцов своего приготовления, нарезала ломтиками сала. Все это она отнесла в спальню и так же осторожно положила на табурет. Потом принесла из серванта рюмку, которую наполнила водкой. Теперь это все нужно было уместить в рамку. В рамку, составленную из четырех карандашей. Её макияжный был коротковат, потому задача оказалась непростой. Но Хмелевская воткнула огурцы в пюре и сверху положила сало. Правда, рамка все рано не смыкалась, пришлось немного нарушить её идеально квадратную форму. Ну, по идее, все равно должно сработать.
Всё, осталось погасить свет и произнести заклинание. Хмелевская с замиранием сердца щелкнула выключателем и оказалась в полной тьме. От этого стало совсем не по себе, и она включила ночник. Так, теперь слова! От волнения они выскочили из головы, хоть она заучила их наизусть. Хмелевская достала из тумбочки целый ворох эзотерических журналов и судорожно стала их листать. А, вот он!
— Домовой, домовой, приди в дом! Домовой, домовой, дом без хозяина, хозяйство без приказчика! Домовой, домовой, ты уж приди. Хозяйство сбереги, порядок наведи!
Всё это она прочитала дрожащим голосом и повторила про себя:
— Ты уж приди, порядок наведи…
А то, как сын съехал, а Хмелевского задавило прессом на заводе, нет нигде порядка. Ни в доме, ни в мире.
В воздухе повисла какая-то страшная давящая тишина. Ночник неожиданно щелкнул и погас. Короткие волосы Хмелевской встали дыбом от ужаса. Так, быстро в кровать! Теперь нужно лежать, крепко зажмурив глаза и не спать. Ни в коем случае не спать. И не открывать глаз. А то обидится и проклянет. Вместо обещанного порядка в доме ещё заведутся призраки.
Сколько она так лежала, сложно сказать. Сердце её билось очень громко, громче тиканья старых часов. Громче собачьего лая и звуков сирены на улице. Ещё комната была наполнена кисловатым запахом маринованных огурцов и остывающей котлеты. К этому примешивался запах спиртного.
Что это? Шаги. Шаги маленьких босых ножек. Хмелевская застыла, превратилась в кусок льда. Кажется, даже перестала дышать. Шуршание, чавканье. Ест! Он ест! Крякнул, выдохнул, звякнул. Что-то покатилось и упало на пол, наверно карандаши. Кажется, получилось. Получилось! К леденящему страху у Хмелевской теперь примешивалась доля радости.
Потом снова шаги, в этот раз удаляющиеся. И какое-то бормотание. Что он говорит?
Повторяет одно и то же себе под нос.
— К худу или добру? К худу или добру? Кхудуилидобру…
— К добру, конечно, добру! – сказала мысленно Хмелевская, проваливаясь в сон. Теперь уже можно, раз пришел.
Часы противно задребезжали ровно в 6 утра. Хмелевская обычно предпочитала поваляться еще минут 10-15, но сегодня сразу вскочила на ноги, как будто не было тяжелого груза её возраста.
В комнате царил полнейший беспорядок. Блюдо с недоеденным пюре перевернуто, рюмка и карандаши на полу. Что? Неужели к худу? Хмелевская не веря своим глазам подошла к окну. На подоконнике лежала аккуратная кучка остро пахнущих фекалий. Почти такие же, как кошачьи, только запах еще более неприятный. Он, видимо, наступил в них. От подоконника по полу в коридор тянулись коричневые следы маленьких босых ножек. Хмелевская горько вздохнула. Все мужики одинаковы. Её босая ступня наступила на что-то твердое. Её макияжный карандаш! Хмелевская подобрала его и посмотрела в окно. Над бесконечным лабиринтом панельных домов занимался серый рассвет.